Читаем без скачивания голова быка - Алиса Дорн

Следующие дни прошли настолько спокойно, что я решил, будто нападение останется единственным инцидентом, прервавшим размеренный темп моей жизни в Гетценбурге.

Проехав на пролетке путь от Лестниц до кампуса, я понял, что возвращаться в мою комнату не имело смысла и отправился сразу на факультет. Там, переодевшись в запасной костюм, я встретил рассвет и профессора Фитцерея, у которого по средам был присутственный день. Получив замечание по поводу неподобающего внешнего вида (второе за неделю! Если бы я не знал, что вакансию на танатологическом факультете пытались закрыть в течение года, я бы всерьез обеспокоился своей дальнейшей карьерой), я молча вернулся за бумажную работу.

Леди Эйзенхарт я отправил записку, в которой выразил сожалений по поводу того, что не смогу посетить ее на этой неделе. Обеспокоенная моей мнимой простудой, которую я назвал в качестве причины для отказа, она пообещала прислать ко мне своего домашнего врача; еще десять писем понадобилось, чтобы отговорить ее от этой затеи.

Разбитые очки заменили новые, присланные оптиком с Охотничьей улицы. Стекла цвета индиго скрыли не только мои глаза, но и побледневший синяк, позволив избежать назойливых вопросов не только со стороны коллег, что было хоть как-то приемлимо, но и со стороны студентов. Трость я заказал новую, и ее должны были доставить мне к следующему месяцу. Жизнь возвращалась в свою колею.

Эйзенхарт исчез, оставив мне напоследок целый список указаний (содержавший в себе в числе прочих следующие пункты: стараться избегать прогулок по ночному Гетценбургу, не выходить по возможности за пределы старого города, стараться проверять наличие за собой слежки, внимательно отмечать все странности, какими бы мелкими они не были, не лезть на рожон, что больше всего возмутило меня: я-то полагал, что причиной произошедшего было никак не мое поведение; и, наконец, при малейшей необходимости разыскать самого Эйзенхарта). Университет однажды посетили двое представителей четвертого отдела, по новой задававшие мне одни и те же вопросы. От Виктора же два дня не было никаких вестей, на третий он все-таки появился на пороге моего кабинета в обеденный перерыв.

— Что вы можете рассказать о мистере Мортимере? — поинтересовался он у меня место приветствия. В кабинет он заходить отказался, отговорившись от этого срочными делами.

Поразмыслив, я признал, что не знаю о своем коллеге ничего.

— Его семья… из купцов, кажется? — предположил я. Наши приятельские отношения строились в основном на обсуждении рабочих новостей, а также на спокойных дискуссиях о политической обстановке в мире; если мой коллега и рассказывал при этом что-то о себе, боюсь, я пропустил это мимо ушей. — Почему вас это интересует?

Эйзенхарт кивнул, словно именно такого ответа он от меня и ожидал, и, не попрощавшись, улетел по своим делам.

Должен признать, его реакция меня несколько задела, вновь показывая мне, с какой индифферентностью я относился к окружающему меня миру. Я решил исправить это и поговорить Мортимером, но, прежде чем я успел встать из-за своего стола, Максим нашел меня сам.

— Альтманн, — по его встревоженному я понял, что что-то случилось, — выручите меня сегодня?

— Конечно, — подтвердил я. — Что-то произошло?

Немного помявшись, Мортимер все-таки ответил:

— Меня вызывают срочно в полицию. Ума не приложу, зачем я им поналобился, но приходил один из тех полицейских, что были у нас в лаборатории, и велел явиться на допрос через полчаса…

Ну конечно. Следовало догадаться, что Эйзенхарту будет недостаточно полученных от меня данных, и он решит сам побеседовать с Мортимером. Но вызывать его в управление? Это обстоятельство показалось мне странным: обычно Эйзенхарт предпочитал беседовать со свидетелями на их территории. Или он уже перевел Мортимера в категорию подозреваемых? Что же он такое о нем узнал? Я хотел расспросить об этом Мортимера, но потом понял, что легче будет узнать все от Эйзенхарта.

— … А у меня третий курс, практическое занятие по топографической анатомии, им не скажешь учебник почитать… Замените меня?

— Разумеется, — заверил я его. — Какая у них тема?

— Анатомия передней брюшной стенки. В главной аудитории в два. Спасибо вам, Роберт, — Максим быстро улыбнулся. — Знаю, вы не любите практические занятия, но сегодня больше некого попросить.

— Ничего страшного. Лучше идите, а то опоздаете. И, Максим… удачи вам, — добавил я.

Молодой танатолог отрывисто кивнул. Как человек, он мне нравился. Оставалось надеяться, что Эйзенхарт ошибается, и он все же невиновен.

Когда за моим коллегой закрылась дверь, я позволил себе поморщиться. Преподавательская работа была не моей стезей, после месяцев работы в университете я мог позволить себе это признать. Я старался отлынивать от общения со студентами как только мог, меняясь, к примеру, обязанностями с Мортимером, который терпеть не мог посещать городской морг, зато испытывал к студиозусам искреннюю симпатию. Что же касалось практических занятий… Правой руки у меня можно считать, что не было, левая начинала предательски дрожать, стоило тремя пальцами ухватиться за скальпель — достаточно сказать, что практикумы со студентами не доставляли мне удовольствия. Мысленно поблагодарив Эйзенхарта, я встал и потянулся за пиджаком: в анатомической аудитории было прохладно.

Мое настроение не улучшилось и после занятия. Три часа в компании студентов и кадавров (впрочем, против последних я ничего не имел) порядком утомили меня, и я надеялся отдохнуть у себя, но не тут-то было. Я пересек кампус и поднялся к себе на чердачный этаж. Замок на двери сработал не сразу, но я пропустил это мимо внимания: его и так нередко заедало. Однако то, что предстало моему взгляду за открытой дверью, не заметить было нельзя.

Здесь кто-то был.

Полумрака хватало, чтобы разглядеть царивший в комнате беспорядок. Ящики столов были вывернуты, шкафы зияли пустыми полками, а их содержимое было разбросано по полу. Матрас распорот; унылый сельский пейзаж, доставшийся мне вместе с комнатой, лишен рамы. Кто-то даже не поленился и отодрал паркетную доску у окна, раздражавшую меня своим скрипом.

Я поспешил закрыть за собой дверь. Под подошвами что-то хрустнуло; включив в комнате свет, я увидел рассыпанный по полу растворимый кофе. Осколки двухлитровой банки — подарок Эйзенхарта, утверждавшего, что меньший объем мне и дарить бесполезно — лежали рядом. Спустя еще пару шагов я увидел, что подобная участь постигла и остальные мои запасы.

Пройдясь по комнате, я был вынужден признать, что поработали здесь тщательно. Комната была разгромлена, все, что превышало размерами сложенный носовой платок, разобрано по частям. Вздохнув, я поднял опрокинутую вешалку и повесил на нее пальто. Вместо отдыха меня ожидала уборка. На секунду в голову пришла мысль вызвать полицию, все-таки, было ли состояние моей комнаты связано с делом Хевеля или являлось банальным ограблением, причудливо совпавшим с этим делом во времени, подобные происшествия являлись их прерогативой. Но от нее пришлось отказаться: замечания по поводу внешнего вида моя карьера могла пережить, но слухи, которые непременно расползлись бы по кампусу, если бы ко мне в комнату ворвался полицейский наряд, могли нанести ей непоправимый урон. А я еще дорожил возможностью не просить денег у родственников и иметь свою крышу над головой.