Читаем без скачивания Том 1. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Неужели мы ничего не можем поделать?

— Попробуйте наложить на терьера штраф в размере пяти фунтов.

— Но не сидеть же здесь всю ночь!

— Почему бы нет? Что нам помешает?

Он присмирел и снова погрузился в молчание. Так мы с ним и сидели, точно два монаха-молчальника из ордена траппистов, но вдруг раздался возглас: «Вот это да!», из чего следовало, что появилась Стиффи.

Ничего удивительного, рано или поздно она, конечно, должна была появиться. Мне надо было сразу сообразить: за скотч-терьерами всегда следуют их хозяйки.

9

Если принять во внимание, что чуть ли не все свободное время Стиффи посвящает тому, чтобы ни за что ни про что посадить кого-нибудь в лужу, то она просто не имеет права быть такой хорошенькой. Ростом невелика — про таких, как она, кажется, говорят «пигалица» — и я думаю, когда они с Раззявой пойдут, даст Бог, к алтарю, в публике при виде такой пары уж конечно раздастся смех. А на вопрос пастора, согласен ли он взять эту женщину в законные супруги, Пинкер, должно быть, ответит: «Согласен довольствоваться этой малостью».

— Господи, чем это вы там занимаетесь? — поинтересовалась удивленная Стиффи. — Зачем опрокинули мебель?

— Моих рук дело, — сказал я. — Напоролся на часы. Не хуже самого Раззявы Пинкера, ха-ха. Что?

— Твои ха-ха тут неуместны, — огрызнулась она. — И не ставь себя на одну доску с моим Гаролдом. Лучше объясни, почему вы сидите там, как две вороны на суку.

Тут в разговор вступил папаша Бассет, каждое слово он сопровождал столь презрительным фырканьем, что оставил далеко позади свои прежние достижения в этом искусстве. Сравнив его с вороной, кстати, очень метко, Стиффи, видно, сильно задела его самолюбие.

— Твоя собака на нас напала.

— Не то чтобы напала, — поправил его я, — но кидала на нас злобные взгляды. Мы лишили ее удовольствия напасть на нас, сочли за лучшее покинуть сферу, так сказать, ее влияния, прежде чем она взялась за дело. Вот уже часа два, во всяком случае, так мне показалось, она пытается до нас добраться.

Стиффи бросилась яростно защищать своего бессловесного друга.

— Как вам не стыдно сваливать вину на бедного песика? Само собой, он принял вас за шпионов, платных агентов Москвы. Чего ради вы слоняетесь по дому среди ночи? Берти я еще могу понять, его в детстве уронили головкой об пол, но вы, дядя Уоткин, меня удивляете. Почему вы не идете спать?

— Я бы с радостью, — сказал папаша Бассет и фыркнул, — если ты будешь так любезна и уберешь своего зверя. Он социально опасен.

— Слишком впечатлителен, — вставил я. — Мы в этом сами убедились.

— Не надо его нервировать, тогда он никого не тронет. Бартоломью, шалунишка, ступай в свою корзиночку, — сказала Стиффи с ласковой улыбкой, и такова была сила ее обаяния, что пес послушно развернулся и скрылся в ночи, не промолвив ни слова.

Папаша Бассет сполз с комода и направил в мою сторону профессионально-подозрительный взгляд.

— Покойной ночи, мистер Вустер. Если пожелаете сломать что-то еще из мебели, то, прошу вас, не стесняйтесь и считайте себя совершенно свободным в удовлетворении ваших экстравагантных порывов, — сказал он и тоже исчез в ночи.

Стиффи задумчиво посмотрела ему вслед.

— Берти, мне кажется, дядя Уоткин тебя не особенно любит. Я еще за обедом заметила, что он так на тебя смотрит, будто ждет подвоха. Вообще-то я не удивляюсь, твой приезд для него, как снег на голову. Признаться, для меня тоже. Глазам своим не поверила, когда ты вдруг вынырнул, как утопленник из водных глубин. Гаролд рассказывал, что умолял тебя приехать, но ты наотрез отказался. Почему ты передумал?

Когда я гостил в «Тотли-Тауэрсе» в прошлый раз, обстоятельства заставили меня посвятить эту юную проказницу в тонкости моих отношений с ее кузиной Мадлен, поэтому я без колебаний ответил на ее вопрос.

— Видишь ли, как мне стало известно, отношения у Гасси с Мадлен испортились, говорят, из-за того, что она вынуждает его идти по стопам поэта Шелли и придерживаться вегетарианской диеты. И я понял, что в этой ситуации мне придется играть роль raisonneur'a.

— Резон… чего?

— Так и знал, что ты не поймешь. Это французский термин, которым называют, по-моему, — впрочем, это надо уточнить у Дживса — уравновешенного, доброжелательного, светского человека, который вступает в дело, когда в отношениях между двумя любящими сердцами возникает трещина, и ликвидирует эту трещину. Raisonneur — это именно то, что сейчас необходимо.

— Ты боишься, что если Мадлен даст Гасси отставку, то захочет выйти за тебя?

— Наверняка. И хотя я уважаю Мадлен и восхищаюсь ею, меня совсем не радует перспектива каждый Божий день до конца своей жизни видеть по утрам за чашкой кофе ее приторную улыбку. Вот я и прикатил сюда посмотреть, нельзя ли помочь делу.

— Берти, ты явился в самый подходящий момент. Раз уж ты здесь, то проверни и для меня одно дельце. Гаролд тебе о нем говорил.

Я понял, что настало время для решительного вкорнепресечения.

— Не рассчитывай на меня. Даже слышать ничего не желаю. Знаю я твои проделки.

— Но, Берти, это для тебя совершенный пустяк. Зато ты осчастливишь одного бедолагу, скрасишь его безрадостную жизнь. Ты когда-нибудь был бойскаутом?

— Только в раннем детстве.

— Тогда тебе надо наверстать упущенное — спешить делать добрые дела. Я даю тебе хороший шанс для начала. Сейчас все объясню.

— И слушать не буду.

— Хочешь, чтобы я позвала Бартоломью и предоставила ему свободу действий?

Ну что ж, подумал я, пожалуй, это аргумент, как говорит Дживс.

— Ладно. Выкладывай, но покороче.

— Не волнуйся, еще немного, и пойдешь баиньки. Помнишь, за обедом на столе стояла маленькая черная статуэтка?

— Еще бы. Жуткая уродина.

— Дядя Уоткин купил ее у некоего Планка.

— Слышал.

— Знаешь, сколько он за нее заплатил?

— Тысячу фунтов, ты же сама говорила.

— Нет, я сказала, что она стоит тысячу. А он ее купил у этого простофили Планка за пятерку.

— Шутишь!

— Ничего подобного. Дядя заплатил за нее пять фунтов и секрета из этого не делает. Когда мы гостили в «Бринкли», он ее показывал мистеру Траверсу и рассказывал ему всю эту историю. Как он случайно увидел статуэтку на каминной полке у Планка, как сразу смекнул, что это очень ценная вещь, как внушил Планку, что ей грош цена, но он, Бассет, готов заплатить за нее пять фунтов, потому что знает, как Планк бедствует. Дядюшка выхвалялся своей ловкостью, а мистер Траверс, бедняга, прямо в осадок выпал.

Можно поверить. Когда коллекционер слышит, что его собрат купил вещь по дешевке, он готов лопнуть от зависти.

— Откуда ты знаешь, что Планк бедствует?

— А зачем бы он стал продавать статуэтку за гроши?

— Похоже, ты права.

— Скажи, ну не скотина ли после этого дядя Уоткин?

— Еще бы! Я всегда считал и считаю его последней скотиной, скотиной из скотин. Лишнее подтверждение тому, что я всегда говорил: нет такой низости, до которой не докатились бы мировые судьи. Меня ничуть не удивляет твое негодование. Твой дядюшка показал себя мошенником высшей марки. К сожалению, тут уж ничего не поделаешь.

— Ну, я бы этого не сказала.

— Неужели ты что-то придумала?

— Да, кое-что. Я подговорила Гаролда прочесть проповедь о винограднике Навуфея. Ты-то, конечно, вряд ли слышал о Навуфее?

Я прямо-таки взвился от возмущения. Дерзкая девчонка оскорбила мое amour propre.[20]

— Сомневаюсь, что в Лондоне и прилегающих графствах найдется хоть один человек, который бы лучше меня знал всю подноготную о Навуфее. Да будет тебе известно, что в школе я выиграл приз как лучший знаток Священного Писания.

— Спорим, смошенничал?

— Ничего подобного. Честно заслужил. Ну и что, Раззява согласился?

— Да. Сказал, блестящая мысль, и неделю сосал пастилки для горла, чтобы голос не подвел. Видишь ли, замысел у нас был, как в «Гамлете». Только там надо было пробудить совесть у короля, а здесь — у дяди Уоткина.

— Да, мысль мне ясна. Ну и что, получилось?

— Нет, ничего не вышло. Понимаешь, Гаролд квартирует у миссис Бутл, жены почтальона, у них там электричества нет, одни керосиновые лампы. Рукопись проповеди лежала на столе, под лампой. Гаролд споткнулся о стол, опрокинул лампу, и проповедь сгорела, а написать новую уже не было времени. Ему пришлось порыться в своем архиве и откопать старую проповедь на совсем другую тему. Он ужасно огорчатся.

Я покачал головой и хотел было заметить, что из всех косолапых нескладех на свете Раззява самый выдающийся, но воздержался, боясь задеть Стиффины чувства. Вообще не люблю обижать детей, а тут еще вспомнил ее милые шуточки насчет того, что, мол, можно сюда и Бартоломью пригласить.