Читаем без скачивания Канатная плясунья - Морис Леблан

Затрепетал заведенный мотор. Рауль вскочил и быстро сел за руль. Вдруг из фургона выбежал капитан и бросился к Доротее, со слезами протягивая к ней ручонки. Доротея подхватила его и посадила сзади, на чемоданы.

— Сиди смирно. До свиданья, Кантэн, Кастор и Поллукс, не драться.

Зашелестели шины…

На все это ушло не более минуты.

Рауль был очень рад ехать со своей очаровательной кузиной. Дорогой она попросила его рассказать подробно обо всем, что случилось после ее отъезда.

— Главное, что спасло Эстрейхера, — рассказывал Рауль, — это рана, которую он натер себе, когда бился головой о железный край кровати. Он потерял очень много крови и сильно ослабел. Потом открылась лихорадка, жар. Рана гноилась. Граф, как вы сами заметили, очень щепетилен ко всему, что касается фамильной чести. Узнав, что Эстрейхер болен, он очень обрадовался и сказал с облегчением: «Это даст нам время поразмышлять. Разразится скандал. Попадет в газеты. Не лучше ли для чести семьи избежать огласки?» Я спорил, возмущался и говорил, что надо моментально телефонировать в полицию. Но в конце концов я не мог распоряжаться в чужом доме, а граф все откладывал и колебался. К тому же Эстрейхер был так слаб, что торопиться было некуда. Неудобно, знаете, отправлять больного в тюрьму.

— А что говорил Эстрейхер? — спросила Доротея.

— Ничего. Да его и не допрашивали.

— И ничего не говорил об мне, не пробовал меня чернить?

— О нет. Он прекрасно разыгрывал больного, измученного сильным жаром. По моему настоянию Шаньи написал в Париж, прося навести справки об Эстрейхере. Через три дня пришла телеграмма: «Очень опасный субъект. Полиция его разыскивает. Подробности письмом». Получив телеграмму, Шаньи позвонил в полицию, но, когда явился бригадир, было поздно: Эстрейхер бежал через окно уборной, выходящее в сторону оврага.

— А что говорилось в письме?

— Убийственные подробности. Зовут его Антоном Эстрейхером. Он — бывший морской офицер, исключенный из списков за кражу. Потом его судили за убийство, но оправдали по недостатку улик. В начале войны он дезертировал с фронта, за несколько дней до нашего приезда в Роборэй установили, что он воспользовался документами своего родственника, умершего несколько лет тому назад, и прокуратура отдала приказ об его задержании под именем Максима Эстрейхера.

— Как жаль, что его упустили. Профессиональный бандит. Взяли и не сумели удержать.

— Найдем его, не беспокойтесь.

— Найти-то найдем, да не было бы поздно.

Рауль прибавил ходу. Они ехали быстро, почти не замедляя скорость в деревнях. Смеркалось, когда они доехали до Нанта. Здесь пришлось остановиться и запастись бензином.

— Через час будем дома, — сказал Рауль.

Доротея попросила его подробно описать усадьбу и все прилегающие к ней дороги, расположение комнат в доме, лестницы, входы. Она подробно интересовалась привычками и образом жизни дедушки Дювернуа, его возрастом — ему было семьдесят пять лет — и даже его собакой Голиафом, огромным догом, очень страшным на вид, но неспособным защитить хозяина.

Миновав Клиссон, Рауль решил сделать крюк и заехать в деревню за кем-нибудь из прислуги. Но Доротея категорически запротестовала.

— Чего же вы в конце концов боитесь? — почти рассердился Рауль.

— Всего. От Эстрейхера нечего ждать пощады. Мы не должны терять ни минуты.

Автомобиль мягко свернул на проселочную дорогу.

— Вот и Мануар, — показал Рауль. — Видите освещенные окна?

Остановились у каменной стены усадьбы. В стене были пробиты ворота. Рауль спрыгнул на землю и попробовал их отворить. Возле дома громко лаяла собака, заглушая шум мотора. По лаю Рауль понял, что это Голиаф и что он не в доме, а на дворе, возле террасы.

— Ну что, — нетерпеливо окликнула его Доротея. — Почему вы не отпираете?

— Тут что-то неладно. Ворота заперты на задвижку и на ключ, а замок с той стороны.

— Разве их запирают иначе?

— Конечно. Ворота заперты кем-то чужим. И потом вы слышите, как заливается Голиаф?

— Ну?

— За углом есть другие ворота.

— А вдруг они тоже заперты? Придумаем что-нибудь другое.

Доротея села к рулю, подвинула машину к стене, немного вправо от ворот, нагромоздила на сиденье подушки, стала на них во весь рост и скомандовала:

— Монфокон!

Мальчик понял, что нужно, и быстро вскарабкался на плечи Доротеи. Его ручонки едва достали до края стены. Доротея подсадила его, и он мигом очутился верхом на стене. Рауль бросил ему веревку, мальчик завязал ее вокруг талии, и Доротея спустила его во двор. Он быстро шмыгнул к воротам, отодвинул задвижку, повернул ключ и впустил Рауля и Доротею.

Доротея жестом подозвала Монфокона и тихо приказала ему:

— Обойди вокруг дома и, если увидишь где-нибудь лестницу, свали ее на землю.

На террасе метался Голиаф, с лаем и воем царапаясь в дверь, а из-за двери доносились стоны и шум борьбы.

Чтобы напугать бандитов, Рауль выстрелил в воздух, отпер дверь своим ключом и быстро взбежал на лестницу.

В вестибюле, слабо освещенном двумя свечами, лежал на полу дед Рауля и слабо стонал. Рауль бросился к нему, а Доротея схватила свечу и метнулась в соседнюю комнату. Комната была пуста. В открытом окне торчал конец приставленной лестницы. Доротея бросилась к окну и осторожно выглянула.

— Тетя, я тут, — отозвался из сада Монфокон.

— Ты кого-нибудь видел?

— Да. Они выскочили из окна. Я не успел свалить лестницу.

— Ты рассмотрел их?

— Да, их было двое. Один незнакомый, а другой тот противный бородач.

Дед Рауля не был ранен. По следам борьбы было ясно, что Эстрейхер пробовал запугать старика и заставить показать медаль. На его шее были багрово-синие следы от пальцев. Еще минута — и его бы прикончили.

Скоро вернулась со свадьбы прислуга. Рауль вызвал врача. Доктор осмотрел больного и заявил, что жизнь его вне опасности, но сильно пострадали нервы. Старик действительно не отвечал на вопросы, даже как будто не слышал их, что-то невнятно бормотал и не узнавал окружающих. И Рауль понял, что дедушка сошел с ума.

VII. Срок приближается

Усадьба Мануар-О-Бютт когда-то считалась богатым барским домом. Теперь о былом ее величии и широкой жизни прежних владельцев напоминали только огромные погреба и кладовые, заваленные разной ненужной рухлядью.

Мануар стал приходить в упадок с того времени, как дед Рауля взялся за хозяйство. В молодости он был страстным охотником, дамским кавалером, кутилой и убежденным бездельником. Главные черты его характера перешли к отцу Рауля.

— Когда я был демобилизован, — рассказывал Рауль Доротее, — я поселился здесь, думая наладить хозяйство. Но ни дед, ни отец меня не поддержали. Как я ни спорил — они твердили мне одно: «Рано или поздно мы разбогатеем. К чему же стесняться и отказывать себе в пустяках?» И они действительно мало стеснялись. В конце концов мы очутились в лапах ростовщика, скупившего наши векселя у кредиторов. А сейчас я узнал: пока я гостил в Роборэе, дед запродал ему имение и по договору ростовщик может нас выселить ровно через полтора месяца.

Рауль был человек стойкий и прямой, не очень острого, но серьезного ума, немного грубоват, как все деревенские жители, но зато не знал вылощенной фальши горожан. Доротея невольно покорила его волю и нежно и глубоко коснулась его души. Застенчивый, как все прямые и нетронутые натуры, Рауль плохо скрывал свои чувства и слушался ее беспрекословно.

По совету Доротеи он подал следователю заявление о нападении на усадьбу и в заявлении откровенно признался, что вместе с группой дальних родственников разыскивает фамильный клад и что для находки клада необходимо иметь золотую медаль старинной чеканки с надписью, указывающей местонахождение клада. Не называя Доротеи, он сообщил, что к нему приехала дальняя родственница, и вскользь сказал о причинах ее приезда.

Через три дня приехал Кантэн с мальчиками. Фургон поставили посреди двора, и Доротея перебралась в него из уютных спален Мануара. Мальчики были рады отдыху, и потекли веселые дни после тяжелой кочевой жизни.

Кастор и Поллукс по-прежнему дрались. Кантэн часами сидел с удочкой у реки, а невозмутимый капитан важно беседовал с Раулем и покровительственно рассказывал ему и Голиафу разные приключения.

Доротея как будто отдыхала. Но на самом деле она усердно наблюдала и занималась изысканиями. Несколько часов посвящала она мальчуганам, а остальное время следила за старым бароном, бесцельно слонявшимся по двору с Голиафом на цепочке. Взгляд старика рассеянно блуждал по сторонам, а Доротея не спускала с него глаз, ловя хоть проблески сознания.

Несколько дней провела она на чердаке, роясь в библиотечных шкафах и ящиках с книгами и письмами, в докладах управляющих, в портфелях и папках прошлого века. Она тщательно изучила переписку семьи, церковный архив, старые планы имения.