Читаем без скачивания Ушли клоуны, пришли слезы… - Иоганнес Зиммель

В дверь постучали. Девушка в джинсах принесла видеокассету.

— Приветик, Йенс. Это тебе. Нам только что передали из Штарнберга.

— Спасибо, Моника — И когда та вышла, поднялся. — Что ж, посмотрим. — Кандер вложил кассету в видеомагнитофон, стоявший рядом с телевизором. Задернул занавески и зажег маленькую настольную лампу. Включил «видик» и телевизор.

На черном фоне со свистом пролетели цифры 5, 4, 3, 2 и 1, после чего сразу начался репортаж о похоронах в том виде, как его передавали по второй программе. Норма записывала кадр за кадром. Репортаж и по тональности, и по содержанию почти буквально повторял выпуск первой программы. Правда, из-за того, что оператор стоял в другом месте, планы отличались — но это вполне понятно и объяснимо. Снова скорбящие родственники, коллеги Гельхорна, его сотрудники, полицейские машины, солдаты, вертолеты пограничной охраны и, наконец, вынос гробов.

Норма вся подалась вперед.

Вот они, в традиционных гамбургских траурных костюмах, проносят первый гроб. Второй. Третий и четвертый, маленькие, в них дочери Гельхорна. Но служители сняты с другой стороны. И на сей раз Норма не увидела того, бледного, в очках без оправы. Нет, в репортаж, снятый для второй программы, он не попал. Поэтому его и не украли, подумала Норма. Не горячись. Утверждать ты не можешь. Но и исключить этого нельзя. Все, репортаж кончился.

— Ну? — спросил Йенс Кандер, выключив телевизор и отодвинув занавески.

— Что «ну»?

— Ну, нашла ты его?

— Нет, — ответила Норма.

Кандер почесал за ухом.

— Выходит, на нашей пленке он был, а на пленке второй программы его нет.

— Да.

— И нашу пленку украли, а эту оставили.

— Да.

— Ничего себе историю ты начала раскапывать!

— Не говори, — кивнула Норма.

12

Когда она около шести вечера поставила свою машину на Паркштрассе позади «вольво» серебристо-серого цвета, он сидел на невысокой каменной ограде сада. Узнав ее, быстро пошел навстречу — смущенный, с большим букетом желтых роз в руках.

— Что вам здесь надо? — спросила Норма.

— Я хочу извиниться перед вами, фрау Десмонд.

— В самом деле? — Она сняла темные очки и поглядела на него, наморщив лоб. Здесь, вблизи Эльбы, да еще вечером, было не так душно.

— Я сегодня днем вел себя просто постыдно. Пожалуйста, простите меня и возьмите эти цветы! — Он был взволнован.

Норма заметила уже, что, когда Барски волнуется, он начинает говорить с сильным польским акцентом. Вот и сейчас тоже…

— О'кей, — сказала она. — Настроение не всегда от нас зависит. Да и собеседников мы не всегда сами себе выбираем. — Взяв цветы, она протянула ему свободную руку. — Спасибо! Хорошо, забудем! No hard feeling…[7]

Барски не отпускал руки Нормы.

— Нет, нет… Я хотел не только извиниться, фрау Десмонд…

Он большой и сильный, как медведь, подумала Норма. И сейчас — не злобный медведь. Да, сейчас он вежлив. Сейчас он явился с розами.

— А что еще?.. — полюбопытствовала она.

— Прошу вас, фрау Десмонд, спрашивайте меня, о чем хотите. Позвольте рассказать вам все, что мне известно об этой трагедии!

Она спрятала очки в сумочку.

— Не вы ли вышвырнули меня сегодня из клиники и запретили появляться на территории Центра?

— Не надо, фрау Десмонд, — он казался донельзя смущенным. — Это было ужасной ошибкой с моей стороны…

— Ошибка! Недурно сказано!

— Я хотел сказать — наглостью. Неслыханной наглостью. Все мои коллеги так говорят.

— Коллеги? С какой стати?

— Мы провели небольшое деловое совещание, и вдруг речь зашла о нашей с вами встрече. Ну, сами понимаете… И все, абсолютно все сказали, что я немедленно должен встретиться и объясниться с вами. Рассказать обо всем…

— Подождите-ка, — перебила его Норма. — Выходит, не будь этой истории с инфекционным отделением, вы бы обо всем рассказали мне сегодня утром?

— Нет, — сказал он.

— Нет? Тогда почему вы вообще приняли меня? Говорите правду!

— Поймите: у нас в институте произошло нечто ужасное. Об этом пока никто не знает.

— И полиция тоже?..

— Нет, они в курсе. — Барски прикусил губу. — Но кроме них — никто. Тем более журналисты. Ни общественность, ни пресса не должны до поры до времени знать…

— Силы небесные! Почему же вы все-таки встретились со мной, если так? — воскликнула Норма.

Тише, подумала она. Спокойнее! Не давай воли своим чувствам.

— Я согласился на встречу с вами, потому что подумал: придется принять ее, таким известным журналистам не отказывают. Тем более — журналисткам. Прими ее, сказал я себе, и наври с три короба…

— Просто замечательно.

Именно так я все себе и представляла, подумала Норма.

— Я решил нести околесицу, чтобы вы сказали себе: «Он ровным счетом ничего не знает, и ни он, никто другой из Центра мне ничем не помогут». Чтобы у вас и тени сомнения не осталось…

— Вот это мило, — проговорила Норма, злясь на себя.

С какой стати ты приняла эти розы? И извинения? Почему, вообще говоря, ты его выслушиваешь? Потому что теперь тебе известно, что в его институте стряслось что-то страшное? И потому что это событие вполне могло стать и причиной, и мотивом для кровавой бойни в цирке, а тебе, идиотке, непременно требуется разоблачить убийц и рассказать читателям, как все произошло? Да, поэтому!

— И вы полагаете, вам удалось бы солгать столь убедительно, что я поверила бы?

— Я был убежден.

— Вы уверены, что вы такой несравненный, грандиозный лжец?

— Да, фрау Десмонд.

— Поздравляю! — сказала она. — И что же?

— В каком смысле «и что же»?

— Почему вы не вывалили на меня свою грандиозную ложь? Почему дергались, как псих, и вели себя по-хамски?

Он промолчал.

— Хотите, я скажу вам? Потому что я начала с инфекционного отделения! Ваша секретарша совершенно случайно в моем присутствии упомянула, что вы там. А когда вы услышали о нем из моих уст, то начали нервничать и даже запаниковали.

— Вы правы.

— Выходит, страшное событие, о котором вы упомянули, имеет прямое отношение к инфекционному отделению?

— Да, фрау Десмонд. Обидеть вас и вышвырнуть из Центра — ничего глупее я придумать не мог. Ведь теперь вы не успокоитесь, пока не докопаетесь…

— Можете не сомневаться!

— То-то и оно.

— Вы приняли это в расчет — и поэтому вы здесь?

— Нет.

— Что?

— Ну, не только поэтому.

— А почему еще?

— Потому что… Видите ли, мы все… Я переговорил со всеми, и мы… — Ему, видимо, надоело запинаться, и он умолк. Буксир на Эльбе несколько раз просигналил.

— Вы намерены исповедоваться передо мной по одной-единственной причине: поскольку ни вы сами, ни полиция никакого объяснения случившемуся не нашли. И тогда вы подумали: говорят, эта Десмонд всегда носом землю роет. Значит, с Десмонд стоит поговорить.

— Именно так я и подумал. Но откуда вы знаете…

— Мне не впервой отгадывать чужие мысли.

— Значит, вы выслушаете меня?

— Что за вопрос? Я хочу знать, что у вас стряслось!

— Нет, правда, я расскажу вам все. Объясню, над чем мы работаем. Это дело сложное, но вы разберетесь. Полиция действительно уперлась в стену. А вы — журналистка с мировым именем. Все мы читали ваши статьи. И все мы восхищаемся вашим мужеством…

— Это мы уже проходили. — Норма смотрела на него очень серьезно. — Завтра я приеду к вам в институт.

Она заметила, как лицо Барски потемнело: медведь огорчился.

— Что это с вами?

— Я надеялся рассказать обо всём сегодня вечером.

— Сожалею. Меня пригласил поужинать Алвин Вестен.

— Алвин Вестен? Бывший министр иностранных дел?

— Да. Скажу для ясности: господин Вестен — мой лучший друг. Я поверяю ему все свои тайны. Всегда. Узнает он и то, о чем мне расскажете вы. Если вы не согласны, можете идти. Удерживать вас я не стану.

— Нет, нет… напротив… — Барски снова разволновался, опять заговорил с акцентом. — Я знаю господина Вестена. Вернее, нет: я знаю о нем. Выдающийся человек. У него масса влиятельных друзей, в том числе и в Польше! Поверьте, ему я тоже рассказал бы обо всем!

— Будьте осторожны! — предупредила Норма. — Ответственность целиком на вас. Я не знаю, что случилось. Как не знаю и того, понравится ли вашим коллегам, что теперь, посвятив в случившееся меня, вы посвятили и его.

— Понравится ли им? Да они будут в восторге! Знаете, сколько у нашего института партнеров за рубежом? А у господина Вестена столько влиятельных друзей повсюду. Может быть… Нет, я опять не туда заехал. Совсем запутался… Мы действительно не знаем, как нам быть… вдобавок ко всему мы боимся…

— Отлично. Вы ему доверяете. Я спрошу, могу ли привезти вас с собой. Пойдемте! Мне еще нужно принять душ и переодеться. Если Алвин согласится, вы можете посидеть на лоджии за бутылкой вина. — И она направилась к подъезду своего дома.