Читаем без скачивания Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год - Вокруг Света

Мальчишки в кожаных набедренных повязках прицепили к ветке старого дерева дохлую цесарку и, достав из пещер свои маленькие луки, стали тренироваться в стрельбе. Начали с простого — старались просто попасть в цесарку, а кончили очень сложным — стреляли в глаз птицы, раскачивающейся на веревке и в плоскости и вокруг собственной оси. Удавалось это не всем. Те, кто промахивался чаще других, продолжали тренироваться и после того, как более ловкие сверстники разошлись. Они надеялись, что, подобно своим отцам, будут охотниками, хотя вряд ли еще одно поколение ндоробо сможет прожить в Кении этим древним занятием.

На поляне подростки понатыкали сухих веток на расстоянии восьми-десяти сантиметров одна от другой. Они учились проходить через лабиринт едва закрепленных прутиков, не сбив ни одного. Это тоже важно для охотника: подкрадываясь к дичи, не наступить ни на одну ветку, которая своим хрустом могла бы выдать человека. Игры у ндоробо, как и у всех остальных африканцев, учат молодежь жизни.

Девочки, на которых тоже были лишь кожаные набедренные повязки, толкли какое-то зерно в огромной, выдолбленной из цельного бревна ступе или помогали своим матерям наводить порядок в пещерах. В общем, ни мальчишки, ни девчонки не делали ничего особенного, что отличало бы их от сверстников среди скотоводов. А вот занятия женщин и мужчин у ндоробо резко отличаются от обязанностей тех и других на равнине. Там, внизу, женщины таскают за тридевять земель хворост и воду, доят коров, моют скот, готовят еду, строят хижину, ухаживают за только что появившимся на свет теленком, загоняют во двор ишаков, следят за детьми и делают еще уйму всяких мелких дел. Мужчины же разговаривают или занимаются игрой в камешки — бао. «Кто будет защищать наших коров и женщин, если враг нападет на енкангу (селение), а руки наши будут заняты посторонней работой?» — всякий раз говорят они, сжимая в обеих руках игральные камешки.

Здесь же, в горах, у ндоробо женщина делала только обычную, привычную в нашем понимании женскую работу: возилась с детьми, варила, убирала жилище. О том, что женщины занимают у этих горных охотников совершенно особое положение, я понял еще во время веселого происшествия с Тивасом. Нигде в скотоводческом племени женщина не разрешила бы себе так откровенно подшучивать над мужчиной, да еще чужим. Я понял, что женщины здесь — хозяйки положения. Одна из жен крикнула что-то — и муж принес ей воды, другая позвала мужа из соседней пещеры, и он принялся перекладывать камни в жилище-гроте. Сразу четверо охотников вышли из леса, волоча за собой связки хвороста.

Да, это была наглядная иллюстрация энгельсовского положения о том, как скотоводство создает специфические условия для разделения труда и собственности, особо благоприятствующие развитию патриархата. «Дикий» воин и охотник довольствовался в доме вторым местом после женщины, «более кроткий» пастух, чванясь своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе» (1 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1950, с. 167.).

Я не буду описывать наряды ндоробо, потому что в них нет ничего специфического. Лесные охотники полностью переняли моду, захлестнувшую кенийские равнины, заселенные масаями и самбуру. У мужчин это — красная тога через плечо, у женщин — красные длинные накидки, которых зачастую почти не видно за бесчисленными ожерельями из бус, плюмажами и латунными поясами. В пору утренней и вечерней прохлады и мужчины и женщины накидывают поверх дневного платья плащ из шкур. Только у скотоводов такой плащ кроят из коровьих шкур, а у охотников ндоробо — из обезьяньих или леопардовых. Подумать только, как относительны человеческие понятия! Ндоробо, глядя на мою не первой свежести рубашку, залитые медом брюки и видавшие виды фотоаппараты, считали меня, конечно, богатеем. Я же, наблюдая их в вечерних нарядах у костра, думал о том, что даже не все сильные мира сего могут позволить себе щеголять в одежде из меха леопарда.

— Завтра рано вставать, мхашимиува, — прервал мои размышления оле Сенгида. — Раньше встанешь — лучше поохотишься. Я устрою тебя в свою пещеру, а сам лягу рядом, у брата.

В пещере, освещенной разложенным у входа костром, было чисто. На засыпанном мелкими камешками полу лежали шкуры, вдоль стен стояли высокие деревянные топчаны, тоже застланные множеством шкур. Под лежаками на камнях тлели уголья. Их оставляют на всю ночь, чтобы жители пещер не окоченели от горного холода.

— Спи, мхашимиува, завтра будет настоящая охота, — пообещал мне старик и скрылся за костром.

Я устроился на лежак, стоявший как раз напротив входа в пещеру. Огонь весело плясал в базальтовой раме входа в жилище. Прямо за костром, на черном небе, висели звезды. Дым от углей, тлевших под лежаком, проникал сквозь шкуры, и вся пещера наполнялась каким-то особым, неповторимым запахом. Ароматом древней Африки...

Почему-то не спалось. Я лежал и вспоминал другие поездки, другие встречи с «загадочными племенами». Чем они отличались от ндоробо? Бушмены вызывали уважение к себе тем, что сумели выжить в тех невероятно тяжелых условиях, которые им уготовила судьба. Но тяжесть их бытия невольно вызывала к ним жалость. Пигмеи выглядели подлинными хозяевами природы, свободными и веселыми, но вся их жизнь, все их поведение были подчинены какому-то мистическому, религиозному почитанию леса, в котором они жили. И это принижение себя во имя возвышения природы, склонность видеть мистическое начало всюду и везде во многом вредили им. Ндоробо же, крошечный осколок некогда многочисленного племени, укрывшегося в никому не известных горах Ндото, поражали своей внутренней собранностью, какой-то «современной» деловитостью. За весь день, что я провел в их окружении, мне ни разу не пришлось слышать никаких ссылок на богов, колдунов или духов предков. В рамках понятий и категорий, доступных этим первобытным охотникам, они смотрели на все окружающее с вполне жизненных, а не потусторонних позиций, без примеси мистики. Они отвоевали, защитили последний кусочек своей земли и теперь стоят на нем обеими ногами. Может быть, такими деловитыми и уверенными в себе примитивными материалистами и были прежние, настоящие хозяева древней Африки?

Мы перекрашиваем осла в зебру

Это было очень забавное и веселое приготовление к охоте. Я подумал, что, если бы моими спутниками были пигмеи, они бы обязательно затеяли какую-нибудь ритуальную церемонию, разговаривали бы шепотом и уж, во всяком случае, не разрешили бы мне участвовать во всех приготовлениях. У прагматиков-ндоробо все обстояло гораздо проще.

Как только рассвело, оле Сенгида разбудил меня, накормил медовой кашей, заметив при этом, что есть мясо по утрам слишком тяжелая работа, и повел под дерево, где провели ночь мои оставшиеся в живых ишаки. Там Сенгида схватил за хвост одного осла и жестом приказал мне сделать то же самое с другим. Так мы потащили животных на середину деревенской площади. Ишаки орали и норовили ударить нас копытом в лицо, но мы все же дотащили их до нужного места.

Потом оле Сенгида вытащил из костра оставшиеся там недогоревшие черные угольки, а в кусок шкуры собрал белую золу, скопившуюся в самом центре костра.

— Теперь мы будем перекрашивать осла в зебру, — лаконично объяснил старик и решительно начал малевать углем на ишачьем крупе черные полосы.

И тут впервые за все мое пребывание у ндоробо детские сердца не выдержали, и мальчишки и девчонки, нарушив сдержанно суровый этикет своего племени, высыпали из своих пещер и уселись глазеть, как оле Сенгида из ишака делает зебру.

— Не теряй времени, мхаши-миува, — обратился ко мне старик. — Крась своего осла. Скорее кончим, скорее пойдем на охоту.

Мое приобщение к этому древнему охотничьему таинству вызвало почему-то всеобщий восторг. «Мзунгу красит осла!.. Мзунгу красит осла!» — кричали женщины из одной пещеры в другую. Потом они окружили нас плотным кольцом и затеяли спор: кто из нас быстрее разрисует осла. Мне было приятно отметить, что за меня «болела» более молодая и привлекательная часть женского общества. Оле Сенгида поддерживали ортодоксально настроенные дамы.

Женщины подталкивали нас к соревнованию, но мы, переглянувшись со стариком, поняли друг друга: разрисовывать ослов закончили одновременно.

Потом на оставшиеся серыми полосы натуральной ослиной шкуры мы наносили белую золу. Все в этом маскараде у ндоробо было продумано до мельчайших подробностей. Чтобы зола не осыпалась, мы сначала смазали серые полосы каким-то тягучим соком, а потом начали припудривать ишаков золой с помощью меховых тампонов.

Когда обработка туловища и ног была закончена, Сенгида отошел в сторону и с видом взыскательного художника оглядел творение наших рук. «Сойдет»,— сказал он и направился в пещеру, в которой было нечто вроде коллективного сарая.