Читаем без скачивания Джон Леннон. Все тайны «Битлз» - Артур Макарьев

— Нет, — ответил Костров. — Все сдал вчера.

— И мне тоже некуда спешить, — сказала она и повернулась к нему своей мощной грудью в его любимой майке.

— А у тебя девушек много было? — спросила она.

— Нет, — ответил Костров. — Ты четвертая. — И почему-то спросил ее: — А у тебя много было мужчин?

Она задумалась:

— Да, были.

Они занимались любовью до вечера, затем поужинали. Ольга допила шампанское костровских родителей. Утром после завтрака оделась, посмотрела на счастливого Кострова:

— Вот что, Сережа, для всех мы с тобой малознакомые люди. Я сама тебе буду звонить и приходить. Я понимаю, что я тебе понравилась, ты мне тоже. Но никаких контактов в институте. Здрасьте — до свидания. Я почему пришла сюда? Мне мужика захотелось. А когда Игорь позвонил — узнала, что рядом — и пришла. А тут — ты. Отличный вариант получился. Вы завтра в клубе репетируете, я приду, принесу вам условия конкурса-смотра самодеятельных коллективов. Горком проводит. Помни, я — зам. секретаря комитета комсомола. Ну, все.

Надела дубленку, надела симпатичную, вязанную не у нас, шапочку, улыбнулась и пошла клифту.

В середине февраля, после каникул, около шести вечера Игорь Фонарчук и Юра Емельянов зашли к Кострову, поговорили о том, о сем, послушали новые пластинки. Настроение у Кострова было никаким. В институте Коля Зайцев, соло-гитарист «Виражей», сказал ему, что видел списки на зарубежную практику. Коля попал в Алжир. А Кострова в списке он не увидел. Удивительно, все участники «Виражей» куда-то ехали, даже Гриша Яников, не блиставший талантами, попал в Гану. Костров упавшим голосом спросил:

— А во Францию кто?

— У, — сказал Зайцев, — там народу хватает, на полный срок едет мадам Помпадур.

— Это кто такая? — спросил Костров.

— Ну, кто? — удивился Зайцев. — Фаворитка и любовница ректора Ольга Кузнецова.

Костров сдержался, не удивился вслух. В мозгу эхом отозвалось: «Любовница, любовница…»

— Да ладно, старик, не расстраивайся. Может, я ошибся. Завтра вывесят список, почитаем.

Все это он рассказал Фонарчуку и Емельянову. Фонар-чуку, студенту Суриковского училища, заграница если и светила, то в очень отдаленном будущем, а Емельянову, студенту МАИ, вряд ли вообще стоило думать о зарубежных поездках. Игорь Фонарчук удивился:

— Вот дает! Она тебя вперед должна двигать, а не назад.

Звонок в дверь.

— Кто это? К тебе? — спросил Емельянов, убавляя громкость проигрывателя.

— Не знаю, никого не жду, — удивленно сказал Костров.

Открыл дверь. На пороге Ольга Кузнецова. Фонарчук развел руками:

— Картина Репина «Не ждали».

— Я случайно зашла. А вдруг дома?

— Вовремя, — сказал Емельянов. — Ты что думаешь, мы здесь делаем?

— Выпиваете? — спросила Ольга.

— Если бы! — сказал Игорь Фонарчук. — Пришли друга из петли вынимать.

— Зачем? — удивленно спросила Ольга.

— Ага, — сказал Игорь. — Не надо было?

— А что случилось? — Удивление Ольги было искренним.

— Да вот, человек не поехал во Францию, а некая дама едет туда аж на шесть месяцев.

— Какая дама? — спросила Ольга.

— Некая, из-за которой наш бедный друг сегодня ни ест, ни пьет, — объяснил Емельянов.

— А зря, — сказала Ольга. — Мог бы выпить, есть повод.

— Скажи нам, — Емельянов подошел к ней поближе. — Мы выпьем вместе.

— А раздеться можно? С меня и так снег, как со Снегурочки, капает.

— Раздевайся.

Фонарчук и Костров помогли девушке снять дубленку, сапоги «Аляска» на меху. Из своей объемной сумки она достала бежевые туфли, надела, встала: высокая девушка в тонкой вязки свитере, на сей раз с медведем, в короткой юбке, входящей на Западе в моду.

Фонарчук и Емельянов оценивающе рассматривали ее ладную фигуру. Костров, пораженный происходящим, безмолвствовал.

— Знаете что, мальчики, — сказала Ольга, доставая из сумки бутылку французского коньяка «Martell», 15 рублей за бутылку, и какую-то бумагу, — есть что обмывать. Пошли в столовую.

Поставила бутылку на стол, стала доставать коньячные бокалы, невысокие и пузатые. Фонарчук уже открыл бутылку ароматного коньяка.

— А за что пьем? — нарезая тонкими ломтиками лимон, спросил Емельянов.

— Как за что? — удивилась Ольга. — За вашего друга, чтоб не вешался.

Костров молчал.

— Вот приказ ректора о практике. Читайте. Завтра его узнает весь институт.

— Ни фига себе! — сказал Костров, который жадно, почти мгновенно, прочитал приказ: «Костров С. А. — Англия. Торгпредство СССР, город Лондон. Май — сентябрь 1967 года».

— Ну вот, а ты вешаться хотел, — сказал Емельянов.

— Завидую! — развел руками Фонарчук. — С «Битлз» встретишься, глядишь, и споете под гитарку.

Москва. Начало февраля 1967 года

Кабинет министра иностранных дел СССР. В кабинете двое: министр и 54-летний ректор Института международных отношений, доктор наук, профессор, посол СССР в двух латиноамериканских странах, член Коллегии МИД СССР, беседуют за столом для совещаний, пьют чай с лимоном и хрустящим печеньем «Юбилейное». Рядом небольшая карта Ближнего Востока. Предложение министра несколько удивило ректора: в сентябре отправиться послом Советского Союза в Хошемитское Королевство Иордания. Вуз передать преемнику, а все остальное за ним, включая членство в Коллегии МИД СССР. Регион сложный, события грядут непредсказуемые. У Иордании позиции незыблемые, страна королевской демократии как никогда стабильна. Многое в ближневосточной политике идет через Амман. Король Хусейн — признанный лидер Ближнего Востока. В ЦК кандидатура будущего посла одобрена.

— Да и у меня, — добавил министр, — лучшего кандидата на примете нет. Хотя есть одно «но».

— Какое? — встрепенулся ректор.

— Любовница, — сказал как-то строго министр.

— Чья?! — удивленно спросил ректор.

— Ваша. У меня любовницы нет. Ее в институте называют «мадам Помпадур», фаворитка ректора. Так есть или нет?

— Есть, — подавленно сказал ректор. — Но никакая она не фаворитка.

— И это известно, — серьезно сказал министр. — Сказать кто или сами назовете?

Ректор явно не ожидал всех этих вопросов и разоблачений и как-то подавлено произнес:

— Кузнецова Ольга Васильевна, замсекретаря комитета комсомола, студентка МЭО.

— Дочка Кузнецова Василия Васильевича. Хороший человечек, — сказал министр. — В Англии достойно работает. А вы с дочерью такое учинили.

Ректор облизнул пересохшие губы.

— Да толком-то ничего и не было.

— Ну не было и не было, — как-то без желания сказал министр. — Но больше быть не должно. Мальчик-то у нее есть? Ну, сокурсник или кто-то еще?

— Нет, — обреченно выдохнул ректор. — Хотя одному, Сереже Кострову, она симпатизирует.

— Сыну Александра Васильевича?

— Да, кажется, — сказал ректор. — Он еще в этом ансамбле институтском играет.

— «Виражи», — подсказал министр.

— И это знаете? — упавшим голосом спросил ректор.

— И это. Да тут целая подсказка про ваши грехи… — И достал из лежащей рядом папки две странички машинописного текста. — Потворствуешь, говорят, тлетворному влиянию Запада.

— Я-то тут при чем? — опомнился ректор. — Ими горком комсомола занимается, конкурс в марте будут проводить.

— Ну, горком комсомола так горком комсомола. То партийные дела.

— А что там еще про меня написано? — спросил ректор.

— Да ничего хорошего, — ответил министр. — Читать все равно не дам, а то наложите на себя руки. Запомните только одно: любовницы нет и никогда не было. Есть такая Кузнецова. Ну, замуж она собралась, мальчик у нее. Ладно, я к этому больше не хочу возвращаться. Поговорим о ближневосточных делах.

Вечером ректор в подавленном состоянии приехал к Ольге. Странно, но после разговора все вздохнули с облегчением. Ольгу всегда тяготила связь с женатым мужчиной. Свое она уже все получила, в партию вступила, в аспирантуре останется, на практику за рубеж съездит и будет открыто встречаться с Костровым — хорош мальчик в постели. Да и у нее теперь будет нормальная студенческая жизнь.

Через день, взяв бутылку французского коньяка и копию приказа о зарубежной практике, она отправилась к Кострову. Через полтора часа она вместе с Костровым, Фонарчуком и Емельяновым входила в ресторан гостиницы «Центральная». Внутрь их не пустила надпись «Мест нет». Достучались до швейцара, передали записку руководителю оркестра Игорю Кранову. Тот появился очень быстро. Он ждал Фонарчука и Емельянова. Появление же Кострова с девушкой было неожиданным. Но Кострову он был рад. Чем черт не шутит, кто-то из этих ребят, может, и поможет ему? Потом, Костров записывал ему последние западные пластинки и хиты. Правда, слушать было некогда и лень, но вот его ударник Леня Вайнштейн слушал всё, ходил в бит-клуб, хотя лет ему было уже тридцать восемь. Худощавый, стройный, лучшего ударника у Кранова не было. Из его «лабухов» он один знал о переменах в поп-музыке. Девушка была симпатичной, грудь не меньше пятого номера. Молодец, Костров. Всю компанию он разместил недалеко от сцены. Зал действительно был полон. Какое-то предприятие праздновало какую-то годовщину. В кабинете — банкет-зале солидные люди отмечали 60-летие своего начальника. Яблоку негде упасть. Стол им накрыли быстро. У Кранова в ресторане был непререкаемый авторитет — как-никак руководитель оркестра.