Читаем без скачивания Синдром мотылька (сборник) - Ольга Литаврина

По прихотливым дорожкам ее вольно, как в саду Эдема, бродили бы ручные косули, и агнец божий мирно пасся бы вблизи кроткого львенка. Ради воплощения этой мечты я не пожалел бы и всей своей жизни! Ради нее выходил я на сцену, больной и разбитый, и мокрый от слабости и лихорадочного биения отравленного сердца. Меня приводили в чувство спасительным уколом и, как тряпичную куклу, выставляли на потеху бесу толпы. И многоголовый бес ревел, и топал, и свистел, выжимая последние силы, и бесконечно тянул ко мне тысячи жадных рук, готовый бешено растерзать меня на части! О, я умел укрощать его – но с каждым разом это отнимало все больше и больше жизни.

А когда я, наконец, построил свой благословенный Эдем, явились чиновные крохоборы и предъявили мне неоплатные счета…

И теперь я должен, как отщепенец, как государственный преступник, таиться в гостеприимном доме моего влиятельного друга. И этот «гостеприимный кров» – мне чужой и чуждый. Ведь радушный хозяин все-таки способен в любой момент, разбитого и изношенного, вытащить меня, как марионетку из постели, и пригласить петь, чтобы я вновь ощутил себя шутом, фигляром, картонной куклой, которую дергают за ниточки сильные мира сего! Но сегодня – сегодня я всесилен! Я снова презрел свою слабость и зависимость. Я овладел своей многострадальной судьбой, Господи! И я докажу себе, что не деньги правят миром! Не деньги и не власть, и не злые языки газетчиков, распотрошивших, раскопавших всю мою жизнь, как вонючую корзину с грязным бельем у нерадивой прачки!

Сегодня я уйду, уйду ото всех, покину ненавистную гостеприимную страну, вернусь на свою благодатную виллу, в сады Эдема, – и пусть там, у ворот, дождется меня единственная отрада, последнее сокровище моего усталого сердца. Он сам подбежит ко мне, мой мальчик, сам, первым, непрерывно глядя оленьими бархатными глазами в облачных ресницах. И руки его доверчиво обовьют мою шею, и детские губы целомудренно, легко притронутся к моим губам.

Подснежники детских губ, нежных и упругих, как тетива лука. Глаза мои налиты кровью, и слезы, как кровь, бегут по щекам.

Ах, скорее, скорее! Мне больно! Мне невыносимо больно, о мой штатный лекарь! Торопись дать мне средство, последнее средство от этой последней боли.

Вот такой видел я сон, господин мой Ерохин! А вот и средство – от моей собственной боли…

Глава 17

Постскриптум

Буквально на одном дыхании дочитывал я, свежий и благополучный, хоть и потрепанный Кир Сотников, это странное письмо. Или эту исповедь. Или даже своеобразное послание – к кому? По поводу чего? Додумывать становилось просто некогда. Я тут же «помчался» – не беда, что с костылями, – на поиски Ерохина, на ходу придумывая варианты управления машиной на предмет пробиться к Волокушину на дачу и «тепленького» притащить его сюда, в Центр. Вера в возможности Центра, немного, может быть, наивная и преувеличенная, связывалась для меня с личностью Вэна. Я не сомневался, что Волокушина обязательно вытащат из его цепкой болотной жижи!

Но, увы, беседа в кабинете Ерохина была самая обескураживающая.

– Сотников, – спокойно поднял на меня глаза Венич. Никогда не видел его таким потерянным и усталым! – Хоть ты и остался тем самым отважным сердцеедом, но здесь – ни отвага, ни плечо друга, ни прочая рыцарская тягомотина уже не помогут. Я сам отреагировал на письмо Вадима точно так же. Я даже почти надеялся, что Вадим и сам одумается. И – чем черт не шутит! – подскочит ко мне и незаметно, вдруг, прикроет мне глаза руками! Такая сила исходила от письма-исповеди – такая, точно Волокушин был со мною рядом, живой и невредимый!

Через час я, ноги в руки, ринулся к нему на дачу. Перелез через забор, обыскал весь дом – и с горечью убедился, что Волокушин досконально продумал свое «исчезновение». Все было на своих местах – даже его фотография в супружеской спальне! На ней Вадим смотрит в объектив прямо, уверенно, такой же спокойный и обаятельный, как всегда! Эх, Кир, знал бы ты, как хорош был мой пациент Волокушин! Женщины по нему «всю дорогу» с ума сходили, его Алиса подозревала супруга во всех грехах, а он, оказывается, и сблизился-то за время успешной руководящей работы! – с тем самым Галчонком, на вид обыкновенной, толстоватой и простоватой детсадовской медсестрой еще «совковых» времен!

Вот так бездарно прервалась жизнь. Отгромыхали волокушинские медные трубы…

Жена его, Алиса Алексеевна, всего раз навестила меня с полученным от него письмом. Даже об этом – месяца через два после самих событий – позаботился напоследок! До этого письма Алиса не заезжала и не звонила – видимо, та самая бабская «гордость» не позволяла – думала, видно, что загулял благоверный!

Она и письмо принесла – с неохотой – из-за того, что Вадим просил об этом. Письмо оказалось – проще некуда!

«Будь спокойна, Лисенок, со мной ничего не случилось. Я просто опять запил, разбил машину, связался с братками – вот и подался от греха за рубеж нашей Родины! Заодно и подлечусь – там, говорят, полно анонимных алкоголиков! Писать тебе оттуда не буду – понимаешь, я здесь не один, а ты об том и знать не захочешь! Так что жди. Бросить тебя и Веську – я не брошу. А вернуться – сама понимаешь, статус обязывает – вернусь не иначе как порядочным, трезвым и верным супругом. Для «отмазки» в лицее шлю тебе справку о подозрении на онкологию – всем сразу станет понятно, где и как от этого лечат. Вот и пусть ни вас, ни лицей не трогают.

Деньги буду высылать регулярно – об этом не беспокойся. Ну, и вы с Веськой – не шалите, не ругайтесь, идите параллельными прямыми и благоденствуйте!

Вот только подпись – поморщилась Алиса Алексеевна – не понравилась. Как-то даже не похоже на простецкого и сознательно-грубоватого мужа. «С вами навеки…». Да еще многоточие в конце!

Ну, тут уж я ее упокоил. Дескать, Вадим никогда еще не уезжал надолго – вот и решил заверить семью в своей неизменной преданности. А что до женщины с ним – так это даже лучше, будет кому окружить заботой и присмотреть за лечением. Один-то, да в мужской компании, может ведь и не справиться!

Вот так, Кирюха. Ушла от меня Алиса успокоенной. Деньги, насколько я знаю, ей и теперь приходят регулярно. Правда, впрок они ей не пошли. От одинокого «соломенного» вдовства слабая психика опять «поплыла», районные врачи принялись теребить дочь с требованием оформить опекунство – и Вега, по указке «сестер и братьев», сдала мать в психоневрологический интернат. Туда теперь и приходят переводы. Вега с мужем живут на даче, а в их квартире разместился весьма активный Центр дианетики. Там постоянно народ, хождения, звонки, молитвы и гимны – соседи куда только не жаловались! И еще одно – ты, наверное, удивишься, Кирка! Вот повесть о детстве самой Алисы, волокушинской Альки, присланная мне из интерната хроников. Никогда не подумаешь, что эта библиотекарша смогла такое. Прочтешь – и задумайся: жили вместе неординарные, одаренные богом люди. Видимо, и дитя родили весьма незаурядным. Алиса попроще, но очень симпатичная, а Вадим и его дочка – ты знаешь, просто глаз не оторвать! Квартира, дача, работа любимая, семья цельная – все при всем! И только счастье – капризная гостья – обошло их стороной. Или не совсем обошло? Ведь пишет же Алиса такие вещи, ведь ставит новые постановки лицей, ведь ждет отца, хоть по-своему, редкостно красивая девочка – Веснушка на даче… А ты, дружище, что думаешь?

На костылях я уплелся к себе – нетерпеливо раскрыл очередную тетрадку. В глаза бросилось название – «Старая квартира».

Итак, сталинский «дом на набережной» – коробка, где Хозяин собрал под одной крышей свою верную свиту.

Неужели и Алиса – из этих? Какая же у нее девичья фамилия? Как она туда попала?

Мельком подумал обо всем этом – и зачитался…

Материнская плата

Мне рисует память разные картинкиЯркими мелками – в классе, на доске:Девочка с косичкой; табурет без спинки;Буквы на тетрадном клетчатом листке…

За оградой – школа. Дверь не поддается!Светлой краской – парты, от стены к стене…Кто-то отмолчится, кто-то посмеется,Кто-то, очень юный, не поверит мне!

Зять посмотрит косо: скверные привычки!И покрутит внучка пальцем у виска.Чьи же, в самом деле, – белый бант косички,Первый стих – и росчерк яркого мелка?

Ледяная горка в сквере по соседству —Скользкие ступеньки взлетов и потерь…На какой ледянке мне скатиться к детству,Чтоб согрелось сердце в тщетной суете?

… У окна старушка в полушалке белом.Без очков иголка путает шитье…Нарисуй мне, память, разноцветным меломКрасочное детство – словно не мое…

Глава 1

Ах, белый теплоход…

Помните, облетевший Москву прошлым летом скандал, связанный с руководством телепрограммы «Анонс»? Той самой, любимой, где всегда весело, поют куплеты, юморят, где живые, настоящие Вован и Леван, и Клара Новикова, и даже – почему-то в памяти – Лион Измайлов, сатирик! Сразу не сообразишь, не вспомнишь? Конечно, год пролетел; да и никто толком не был в курсе. Что-то вроде связанное с дорогущим теплоходным круизом. Сейчас модно: покупаешь путевку на экскурсию по воде – тут тебе и Волга, и купание, и стоянки от Астрахани до Костромы; куча сувениров, по вечерам – шампанское и танцы на палубе.