Читаем без скачивания Проект Россия. Третье тысячелетие - Неустановленный автор

Первый вариант возможен, если есть ресурсы (в первую очередь команда, способная это сделать) и понимание, на что менять существующую систему. Все это требует мировоззренческой идеи. Но демократическая система устроена таким образом, что не пропускает в себя идейных людей. Выборный принцип приводит к рулю только разношерстные команды. Они чужды всякой идеи и понимают государство как источник прибыли, не более. Все разговоры о благе народа – риторика.

Если появится идейная команда, нацеленная на построение новой системы, она может прийти к власти двумя путями: 1) через нарушение правил системы, иначе говоря, вооруженным путем; 2) через соблюдение правил системы, то есть через выборы.

Первый вариант в современных условиях практически неосуществим. В банановой республике это возможно, в серьезном государстве исключено. Поскольку региональная система встроена в мировую, изолироваться в таких условиях смерти подобно, да и не получится. Есть еще масса причин: например, отрицание обществом новой системы. Чтобы общество приняло систему, его нужно к этому готовить. Потребуется много времени и ресурс, которым располагает только государство. Но так как новая команда попадает в общество, сформированное предыдущей властью, она должна учитывать сложившееся представление о легитимности, иначе будет отторгнута.

Можно привести еще массу примеров, доказывающих нереальность силового решения. Остается легитимный вариант. Идейная команда может получить власть через выборы. Но с этого момента ее легитимность зависит от систематического проведения выборов. Пусть они примут ритуальный характер, вопрос в другом: подтверждая легитимность своей власти, новая команда, как и прежняя, будет зависеть от свободы СМИ.

Выходит, если во власть придет идейная команда (а прийти она может только через выборы), она будет вынуждена позиционировать себя всенародно избранной. Частота выборов, которые ей придется проводить, не позволит донести свою идею в массы и переформатировать им сознание. Нельзя подтверждать свою легитимность выборами и одновременно вести антидемократическую пропаганду. Максимум, на что может решиться такая власть, это на увеличение срока правления и смену риторики (греческое «демократия» сменят на национальный синоним «народовластие»).

Любая демократическая власть вынуждена внушать: каждая кухарка может управлять государством (а уж власть выбирать тем более). Это единственный вариант, позволяющий оправдать всенародные выборы власти. Иначе все рушится. Поэтому ни один выборный правитель, даже понимающий абсурд подобных утверждений, будет их пропагандировать. В итоге большинство, которое и определяет легитимность власти, уверится в том, что оно действительно может выбирать власть. Это закрепляется риторикой о правах и свободах.

Следующий шаг: конкурентная борьба, в которой народ выберет победителя. Не важно, что реально выборов нет. Важна их видимость, шоу со всеми атрибутами и интригами. Термин «недемократический» становится отрицательным, термин демократический – положительным.

Демократические правители, общественные деятели, журналисты, ученые и вообще все, кто находятся в сфере политики, словно сговорились рассуждать о том, чего не существует, как о существующем. Все участвуют в спектакле. Упор на вторичных вещах, например, на правильном подсчете голосов, из которого устраивают глобальное шоу, как недавно было в США, никогда не акцентируясь на сути явления – манипуляции, именуемой выбором.

Между пришедшими к власти «правителями» начинается передел сфер влияния. Так как обвинять друг друга в безыдейности и шкурных интересах себе дороже, борьба сводится к выяснению, кто больше демократ.

В такой атмосфере попытка ограничить свободный доступ к СМИ мгновенно рождает обвинение в уклонении от демократии со всех сторон. Возмущается оппозиция, мечтающая подсидеть власть. Возмущаются владельцы СМИ, видящие в этом угрозу бизнесу. На отступника дружным фронтом начинается атака, что в перспективе приводит к его выпадению из политической реальности. Практически все подсознательно понимают этот момент и не пытаются даже думать плыть против течения.

Совокупность указанных мероприятий образует необходимый эффект – свободный доступ ко всем типам информационных носителей. В системе нет механизма, позволяющего перекрыть информационные каналы. Если завтра большинство поймет для себя опасность бесконтрольных СМИ, это ничего не изменит. Просто эфир будет забит общими словами и «круглыми столами». В итоге тему заболтают и махнут на нее рукой.

Опыт показал: если человеку указать на бутафорию выборов, и, допустим, он поймет, это ничего не изменит. Он продолжит понимать выборы шансом поменять плохую власть на хорошую. Без выборов такого шанса нет, и это важнее любых аргументов. То, что сами выборы – иллюзия, человек пропускает мимо ушей. Не важно, что нет возможности поменять власть. Важно, что кажется, будто такая возможность есть. Виртуальная реальность укрепляется виртуальными доказательствами, и реальная действительность вместе с логикой уходят на второй план и исчезают.

При проведении выборов власть может ограничивать противников в доступе к СМИ. Это разрешается, поскольку не ломает сути системы. Любая правящая группировка в любой демократии использует административный ресурс в свою пользу. В итоге создается гарантия свободного доступа к информканалам. Возникает мировая демократическая система, идеально соответствующая доктрине информационного захвата мира и установлению мировой власти. Чтобы не появилось силы, способной поколебать модель, демократию нужно распространить на весь мир. Операция идет под прикрытием борьбы с терроризмом, за права и свободы.

Для полноты картины отметим: на многие темы сегодня существует негласный запрет на размышления. Например, рассуждения о корнях, а не бантиках, демократии табуированы. Тема смысла жизни табуирована наравне с темой терроризма. Можно скандировать лозунги, но нельзя серьезно анализировать.

С одной стороны, терроризм подвергают анализу с криминалистической скрупулезностью. С другой стороны, терроризм относится к явлениям, которые невозможно осознать методами криминалистики, а следовательно, нельзя бороться этими методами. Скрупулезность и шумиха не средство борьбы, а ширма. Чтобы осмыслить проблему, нужен другой масштаб. Мелкий масштаб создает пыль фактов, за которой не видно ключевых узлов явления.

Терроризм не представляет собой автономного социального явления. Возмущенные массы это стихия, не способная породить террор. Чтобы стихия превратилась в структуру, нужны усилия конкретных людей.

Любая социально-неспокойная среда содержит потенциальных террористов. Но чтобы собрать их в конструкцию, требуется участие военных специалистов, разведки и контрразведки. Кроме того, нужен доступ к знаниям, которыми располагает только государство. Утверждение, что террористы как-то сами по себе организовались, хорошо для обывателя. Для человека, хоть немного понимающего тему, это звучит примерно как утверждение, что несколько гениальных студентов способны создать с чистого листа атомную бомбу. Помимо гениальности нужны промышленность и спецслужбы.

Природа терроризма слишком жестока, чтобы иметь шанс на популярность. Метод террористической борьбы играет роль антипропаганды идеи, под знаменем которой он совершается. Через терроризм можно отвратить население от идеи, но нельзя к ней привлечь. Из исламского терроризма выгоду извлекает не ислам. Если обратимся только к фактам, отбросим эмоции и отнесемся к ситуации как к математической задаче, мы придем к обратным выводам. Из арабского терроризма выгоду извлекают США. Из палестинского терроризма выгоду получает Израиль. Ирландский терроризм выгоден Англии. Идея, за которую якобы борются террористы, в первую очередь получает ущерб.

Упреждая мысль, к которой может прийти читатель, а именно: всякий теракт выгоден той власти, против которой он официально совершается, внесем небольшое уточнение. Это возможно при условии, если власть устойчива и привыкла оперировать глубокими логическими построениями, опираясь на большой масштаб мышления. Если это нувориши, вчерашние обыватели, они в принципе не могут организоваться в команду, мыслящую дальше разворовывания.

В терактах, официально направленных против России, невозможно увидеть «руку Москвы». У России попросту нет такой «руки». Мы осведомлены о слухах, приписывающих наиболее громкие теракты в Москве российским спецслужбам. Не погружаясь в детали, сразу скажем – бред. И не потому, что об этом говорят факты. В такого рода ситуациях любой факт можно усомнить, приняв его за провокацию. Для оценки нужен принципиально иной метод. Прежде всего, рассмотрение: а могла ли группа, которой приписывают совершение террористического акта, теоретически совершить такую операцию. Мотивы опускаем, вопрос только о вероятности.