Читаем без скачивания Я научилась просто, мудро жить - Анна Ахматова

В марте 1914 года вышла вторая книга – «Четки». Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. Мы вернулись не в Петербург, а Петроград, из XIX века сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось иначе.

Анна Ахматова, «Коротко о себе»

…Звуки в петербургских дворах… Звук бросаемых в подвал дров. Шарманщики, точильщики, старьевщики…

Дымки над крышами. Петербургские голландские печи. Петербургские камины… Петербургские пожары… Колокольный звон, заглушаемый звуками города. Барабанный бой, так напоминающий казнь. Санки с размаху о тумбу на горбатых мостах, которые теперь почти лишены своей горбатости. Последняя ветка на островах всегда напоминала мне японские гравюры. Лошадиная обмерзшая в сосульках морда почти у вас на плече. Я почти что все «Четки» сочинила в этой обстановке, а дома только записывала уже готовые стихи…

В дни выхода «Четок» нас пригласила к себе издательница «Северных записок» эсерка Чацкина (я была в том синем платье, в котором меня изобразил Альтман). У нее собралось видимо-невидимо гостей. Около полуночи начали прощаться. Одних хозяйка отпускала, других просила остаться. Потом все перешли в столовую, где был накрыт парадный стол, и мы оказались на банкете в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев. Я сидела с Л. К.[14] против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом вспоминала, как Л. К. сказал мне: «Если бы мне дали „Четки“, я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как наш визави».

Анна Ахматова, Из «Записных книжек»

«Четки» Анна Ахматова считала своей первой настоящей книгой и в зрелые годы о «Вечере» вспоминать не любила. Дескать, это всего лишь проба пера избалованной и глупой девочки. Однако в старости написала ностальгические стихи и назвала их – «Рисунок на книге „Вечер“:

РИСУНОК НА КНИГЕ «ВЕЧЕР»

Он не траурный, он не мрачный,Он почти как сквозной дымок,Полуброшенной новобрачнойЧерно-белый легкий венок.

А под ним тот профиль горбатый,И парижской челки атлас,И зеленый, продолговатый,Очень зорко видящий глаз.

23 мая 1958

А еще через несколько лет внесла в «Записные книжки» еще одно воспоминание о времени своей первой молодой славы:

* * *

О, как меня любили ваши деды,Улыбчиво, и томно, и светло.Прощали мне и дольники и бредыИ киевское помело.Прощали мне (и то всего милее)Они друг друга…

1960-е годыАриадна Владимировна Тыркова-Вильямс. Портрет работы Б. Кустодиева.

«О, как меня любили ваши деды» – здесь нет преувеличения. Вот какой запомнила юную Ахматову одна из ее современниц, беллетристка, издательница и даже депутат Думы от партии кадетов Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс (отец Анны Андреевны, слегка приударявший за красивой и в ту пору свободной женщиной, называл госпожу Тыркову Ариадной Великолепной):

«Тонкая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитану… Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею. На литературных вечерах молодежь бесновалась, когда Ахматова появлялась на эстраде. Она делала это хорошо, умело, с сознанием своей женской обаятельности, с величавой уверенностью художницы, знающей себе цену… Такие, как она… легче разговаривают с мужчинами. Но у нее сохранились обо мне полудетские царскосельские воспоминания.

В самом конце XIX века я год прожила в Царском Селе и там познакомилась с ее семьей. Анна была тогда гимназисткой. Она с любопытством прислушивалась к разговорам старших обо мне. Это было еще до моего писательства, но около молодых женщин, если они не уроды, вьются шепоты и пересуживания.

– Я вас в Царском и на улице все высматривала, – рассказывала она мне. – Папа вас называл Ариадна Великолепная. Мне это слово ужасно нравилось. Я тогда же решила, что когда-нибудь тоже стану великолепная…

Она имела право сказать:

– Вот так и вышло. Только я вас перегнала…

По благовоспитанности своей она никогда мне этого не сказала».

* * *

Ты письмо мое, милый, не комкай.До конца его, друг, прочти.Надоело мне быть незнакомкой,Быть чужой на твоем пути.

Не гляди так, не хмурься гневно.Я любимая, я твоя.Не пастушка, не королевнаИ уже не монашенка я —

В этом сером, будничном платье,На стоптанных каблуках…Но, как прежде, жгуче объятье,Тот же страх в огромных глазах.

Ты письмо мое, милый, не комкай,Не плачь о заветной лжи,Ты его в своей бедной котомкеНа самое дно положи.

1912, Царское СелоБЕССОННИЦА

Где-то кошки жалобно мяукают,Звук шагов я издали ловлю…Хорошо твои слова баюкают:Третий месяц я от них не сплю.

Ты опять, опять со мной, бессонница!Неподвижный лик твой узнаю.Что, красавица, что, беззаконница,Разве плохо я тебе пою?

Окна тканью белою завешены,Полумрак струится голубой…Или дальней вестью мы утешены?Отчего мне так легко с тобой?

Начало 1912, Царское Село* * *

Безвольно пощады просятГлаза. Что мне делать с ними,Когда при мне произносятКороткое, звонкое имя?

Иду по тропинке в полеВдоль серых сложенных бревен.Здесь легкий ветер на волеПо-весеннему свеж, неровен.И томное сердце слышитТайную весть о дальнем.Я знаю: он жив, он дышит,Он смеет быть не печальным.

1912, Царское Село* * *

Ты поверь, не змеиное острое жало,А тоска мою выпила кровь.В белом поле я тихою девушкой стала,Птичьим голосом кличу любовь.

И давно мне закрыта дорога иная,Мой царевич в высоком кремле.Обману ли его, обману ли? – Не знаю!Только ложью живу на земле.

Не забыть, как пришел он со мною проститься,Я не плакала: это судьба.Ворожу, чтоб царевичу ночью присниться,Но бессильна моя ворожба.

Оттого ль его сон безмятежен и мирен,Что я здесь у закрытых ворот,Иль уже светлоокая, нежная СиринНежная Сирин – образ из славянского фольклора, толкуемый по-разному, иногда девушка с птичьим голосом, иногда райская птица счастья и радости. Ахматова, или сама не заметив этого или специально, почти повторила строчку из стихотворения Бальмонта, изменив, как это сделал и художник Васнецов, пол птицы счастья: у Бальмонта было: «Поет о счастье светлый Сирин».]Над царевичем песню поет?

[1912]В. Васнецов. Сирин и Алконост. Песнь радости и печали. 1896 г.Федор Сологуб* * *

Ф. К. Сологубу

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});