Читаем без скачивания Рассказы - Леонид Жариков

Мучительно метались мысли — что предпринять, как убедить немцев?

— Скажешь ты наконец, где твой дом? — кричал офицер, с трудом сдерживая ярость. — В этом доме живешь?

— Дальше.

Вот уже приближается последняя изба. Латышев заметил в окне испуганное лицо девочки. Потом показалась женщина.

— Здесь ты живешь?

— Нет. Дальше…

Офицер вынул револьвер. Солдаты оживились, предвкушая веселое представление.

Что еще мог ответить разведчик, кроме того, что отвечал? Впереди больше не было домов. Лишь по другую сторону дороги, у леса, виднелась одинокая избушка под соломенной крышей. Макарьиха. Теперь все. Сейчас расстреляют…

Но именно в эту минуту родилась последняя надежда. Вспомнилось, что у Макарьихи был сын. Безумие — выдавать себя за него. Но, может быть, старухи нет дома или, может быть, она умерла, и в этом спасение…

— Здесь твой дом?

— Да.

Гитлеровцы остановились. Офицер отдал приказание солдату, и тот загрохотал в дверь прикладом.

Такой тишины Латышев никогда не переживал. Дверь не открывалась. Солдаты молчали. Сердито сопел носом Гусак. Он тоже вынул револьвер, как будто хотел опередить коллегу и первым всадить пулю в русского партизана.

Солдат продолжал колотить прикладом в дверь. Потом отступил в сторону, услышав за дверью шаги. Автомат он взял на изготовку.

Щелкнул засов, старые петли заскрипели, и на беду Латышева на пороге появилась… Макарьиха. Как она поседела! На ней была мужская жилетка, надетая поверх кофты, — должно быть, холодно в избе.

Надо же было случиться такому, что именно с Макарьихой свела его судьба! Латышев глядел на старуху из-под насупленных бровей. Он знал — пощады не будет…

— Эй, старая, ты знаешь его? — спросил офицер.

Макарьиха молча смотрела на немцев. Потом ее хмурый взгляд остановился на Латышеве. Он заметил, как лицо ее дрогнуло.

— Мать, здравствуй… Они не верят, что я твой сын, — сдавленным голосом вымолвил Яков и весь сжался в ожидании приговора.

— Ты что, глухая? У тебя спрашивают: твой сын?

— Мой…

Офицер, знавший русский язык, сказал что-то по-немецки, и гитлеровцы зашумели. Он решил проверить старуху: в руках он держал справку, где значилось имя задержанного.

— Как зовут твоего сына?

— Яков.

Голос Макарьихи прозвучал глухо, сдавленно, и Латышев догадался, как трудно дался ей этот ответ. Сердце разведчика сжалось от боли.

Гусак ударил Латышева и пнул ногой по направлению к дому.

— Шнель, пшол, швинн!

Латышев поднялся по ступенькам. Макарьиха пропустила его и, не дожидаясь, пока гитлеровцы уйдут, не спеша вошла за ним и закрыла дверь.

В избе она, торопясь, принесла из кухни щербатый столовый нож и с трудом перерезала провод, стянувший руки партизана. Потом подала полотенце.

— Кровь смой…

Латышев стоял понурив голову.

— Спасибо… мать. Прости… — Латышеву хотелось поцеловать черную от горя и трудов руку старой женщины, но он не решился.

Макарьиха достала с полки ломоть хлеба, разрезала его и подала Латышеву.

— Возьми… Дорогой поешь. Уходи скорее…

Яков умылся под рукомойником и вытер лицо стареньким дырявым полотенцем, пахнущим родным, материнским.

— Прости меня, ради бога, прости… — с трудом выговорил Латышев.

— Горелой Сечью иди, там спокойнее.

Латышев заторопился: выглянул в приоткрытую щелку двери — нет ли поблизости немцев, — потом проскользнул в огород и оттуда в лес.

Через неделю партизаны окружили Загорье и неожиданным ударом взяли деревню. Они успели взорвать все десять мощных орудий, перебили половину штаба и, унося на себе раненых и убитых, отступили в лес.

Латышев участвовал в этом налете. В наступлении он узнал печальную весть: гитлеровцы повесили Макарьиху. Очевидцы рассказывали, как немцы вели ее по деревне. Старая женщина спотыкалась, падала, ее поднимали штыками и гнали дальше, туда, где виднелась в сумерках виселица.

Латышев не мог найти себе места. Конечно же, она простила ему личную обиду перед лицом всенародного горя. Но сам Латышев не прощал себе той обиды, и забыть ее не было сил.

1966

ПАРТИЗАНСКАЯ МАТЬ

Разведка принесла тревожную весть: посланный три дня назад с особо важным заданием связной Николай Коваленко схвачен гестаповцами в районном центре. При каких обстоятельствах случился провал, попало ли к немцам шифрованное письмо или партизан успел его уничтожить, — узнать не удалось. Было лишь известно, что разведчик брошен в тюрьму, оборудованную гитлеровцами в здании бывшего райземотдела.

Отряд был поднят по тревоге. Штаб принял решение: немедленно ночью атаковать село и попытаться освободить связного, пока его не переправили дальше. Медлить было нельзя, каждая минута усиливала опасность.

Партизаны разбились на две группы. Первой командовал начальник штаба Петр Иванович Березкин, бывший заведующий тем самым райземотделом, куда упрятали разведчика. Группу прикрытия возглавил комиссар отряда, родной брат Николая Коваленко.

Быстрым шагом миновали редкий лес, отделявший партизанскую базу от реки, вытащили припрятанную в камышах лодку и в два приема переправились на другой берег.

Как на беду, ночь выпала лунная. Куда ни погляди — светло как днем. Мирно звенели цикады, и так было тихо кругом, что малейший шорох заставлял настораживаться.

К реке спускался овраг, заросший кустарником. Шли молча, держась тенистой стороны оврага. На горе, соблюдая осторожность, пересекли строительный участок с одинокой заброшенной конторкой и узкоколейной рельсовой дорогой, ведущей в дальний карьер. Под ногами шуршал битый щебень.

За перевалом открывалась широкая долина, залитая серебристым светом полнолуния. До районного центра отсюда было не более двух километров, его домики виднелись в призрачной дали.

Вышли на грейдерную дорогу, обсаженную тополями. Партизаны укрывались в их тени.

Где-то впереди залаяла собака, мелькнул огонек. Может быть, часовой прикурил сигарету или мать, разбуженная плачем ребенка, зажгла каганец и снова торопливо погасила его.

Скоро начались огороды, стало легче укрываться, особенно в подсолнухах.

Группа комиссара взяла правее, чтобы по сигналу атаковать комендатуру, отвлечь на себя силы гарнизона. В это время разведчики Петра Березкина должны окружить тюрьму и, освободив связного, отходить под прикрытием бойцов комиссара.

Партизанам Березкина выпала трудная задача. Одноэтажное кирпичное здание райземотдела ярко озарялось лунным светом. Пришлось залечь в саду и подкрадываться к тюрьме через дворы.

Осторожно ступая по мягкой земле, перешагивая через грядки, партизаны переходили от одного дерева к другому. Начальник штаба шел впереди. Вот он пригнулся под окнами дома, открыл скрипнувшую садовую калитку, что вела в затененный двор. Он двигался так бесшумно, что даже собака, спавшая в тени, не слышала его тихих шагов. Он и сам не заметил ее и чуть не наступил на хвост. Собака, взвизгнув, подхватилась и, не разобравшись со сна, что ей угрожает, бросилась наутек, перемахнула с ходу низкий забор и скрылась в зарослях кукурузы.

Партизаны замерли, настороженно вслушиваясь в зловещую тишину.

Должно быть, часовой у тюрьмы почуял неладное и, чтобы подбодрить себя, крикнул на всякий случай:

— Кто идет?

Партизаны молчали. Часовой тоже прислушивался.

Березкин был старый вояка, опытный командир. Он напрягал зрение, но не видел часового, хотя луна ярко освещала тюрьму. Зато он понял по окрику, что на посту полицай, и это облегчало дело, с такими воевать проще…

Под чьей-то ногой хрустнула ветка. Часовой крикнул испуганным голосом:

— Стой, стрелять буду!

Медлить было нельзя. Березкин дал по голосу очередь из автомата. И тут партизаны увидели, как от стены тюрьмы отделился человек, сделал шаг и упал, выронив винтовку.

Пулеметчики залегли, взяв на прицел все подступы к площади, чтобы встретить гитлеровцев, если они поспешат на помощь. Группа захвата бросилась к тюрьме. Березкин стал взламывать замок. Но обитая железом дверь не поддавалась. Хотели взорвать ее гранатой, но под напором сильных рук дверь слетела с петель.

Первым в темный знакомый коридор шагнул Петр Березкин. Здесь он мог бы вслепую нащупать любой уголок. Вон там, если пройти в конец, направо — дверь его бывшего кабинета. На какое-то мгновение горькая боль стиснула сердце — такое здесь все родное. Но предаваться воспоминаниям было некогда.

— Кто живой, выходи! — крикнул Березкин в темноту.

Ответом было молчание.

— Коваленко, ты здесь?

За одной из дверей послышался шорох, точно кто-то пробовал открыть ее.

Партизаны налегли, и дверь распахнулась. Войдя в полутемную комнату, они увидели женщину, которая пыталась подняться с пола.