Читаем без скачивания Рассказы - Леонид Жариков

Алексей Задорожный огляделся в доме старосты. «Неплохо устроился предатель». В комнате стоял полированный зеркальный шкаф, новое пианино, дорогой радиоприемник. Уют комнате придавал роскошный фикус — все это было явно украдено во Дворце культуры пли в школе. Впрочем, и продовольствие, которое грузили в машину хлопцы, тоже было отнято врагом у народа. Хорошо бы все это раздать селянам, как всегда поступали партизаны, но сейчас этого делать было нельзя.

Талалаиха подала Задорожному завтрак. Но партизанский командир, казалось, не замечал ни жареных цыплят, ни вишневой наливки, ни вареников. Он с волнением следил из окна за тем, что происходило во дворе. Ведь там, в глухой степной балке, четыреста человек голодных, израненных боевых друзей ждут их возвращения.

Операция явно удавалась.

Пока полицаи закапчивали погрузку продовольствия, старостиха пригласила свободных от постов солдат в просторную избу, где уютно пахло теплом. Отвыкшие от домашнего очага, оторванные от родных семей, партизаны точно в сказке смотрели на скатерть-самобранку. На длинном столе красовались горшки со сметаной, тарелки с сизым холодцом, огурцы, горы белого хлеба — от всего этого повеяло чем-то давно забытым.

Партизаны косились на свои огрубелые, черные, пропахшие порохом руки и стояли в растерянности. И лишь когда Папазьян кивнул головой, они стали рассаживаться, подталкивая друг друга, глухо стукая о деревянную лавку гранатами, рассованными по карманам…

Никто, однако, не притронулся к еде прежде, чем Папазьян не поднес старосте и его жене по стакану самогона.

— Ком цу мир, — сказал он, довольный тем, что может употребить единственно хорошо известную немецкую фразу.

Старостиха рассмеялась:

— Ешьте, господа немцы, продукты не отравлены. То краснии у нас все чисто побрали…

— Ком цу мир, — уже строго повторил Папазьян.

Староста испуганно взял стакан.

— Будьте здоровеньки. — И опрокинул в рот самогон, сморщившись и закусывая огурцом.

Пока пила старостиха, Талалай, жуя, продолжал говорить:

— Жалко, что вы уезжаете.

— Почему жалко?

— Партизан боимось. Тут в селе старосту убили, полицаев перевишали. Кажуть, якись шахтеры появились. Усю ночь не сплю…

Дорого бы дал любой из партизан, чтобы расправиться со старостой-предателем, но… приходилось молчать и делать вид, будто ни слова не понимаешь.

Папазьян и Задорожный с радостью смотрели на стоявшую во дворе нагруженную доверху и покрытую брезентом автомашину. Нужно было торопиться: в любую минуту могли нагрянуть гитлеровцы.

Едва Папазьян вышел от командира с приказом собираться, как прибежал встревоженный связной и доложил, что пост за селом дал предупредительный выстрел. И сразу все пришло в движение.

На улице послышался рокот мотора, и Задорожный увидел в окно машину с гитлеровскими солдатами. Возле дома Талалая из машины вышел человек с портфелем, а машина поехала дальше. Задорожному показалось, будто она остановилась за церковью.

Когда незнакомец с портфелем был уже возле порога, Алексей Задорожный поразился, узнав Ефрема Танцюру. «Крупный зверь, да не ко времени», — подумал командир партизан.

В сенях послышались шаги и раздался властный голос:

— Где староста, почему из на месте?

Хлопнула дверь.

— Я туточки, Ефрем Петрович!

— Кому выдаешь продукты со склада?

Задорожный не расслышал шепота старосты.

И снова прогремел строгий вопрос Танцюры:

— Документы проверил?

В это мгновение послышался вежливо-спокойный, но достаточно решительный голос Папазьяна. Его тон как бы напоминал прибывшему, что нужно вести себя скромнее в присутствии немцев.

— С кем имею честь?

Ответ последовал не сразу, но в голосе предателя уже не было заносчивости.

— Я уполномоченный по снабжению сельхозпродуктами, моя фамилия Кучеренко.

«Ловко врет, мерзавец», — отметил про себя Задорожный и продолжал вслушиваться в разговор за дверью.

— Сейчас доложу о вас господину майору. — Папазьян прошел в комнату к Задорожному и скоро вернулся. — Господин майор Фридрих фон Ленц завтракает.

Марат Папазьян получил короткий и ясный приказ командира: Танцюру ни под каким видом не упускать.

Задорожный глядел в окно на улицу: его волновала мысль, уехала машина с немцами или стоит за церковью. В ту же минуту он увидел грузовик далеко за селом на горе. Значит, немцы подвезли предателя и он здесь без охраны. Тем лучше…

В общей комнате, где был накрыт стол, Танцюра снял с себя длинный селянский тулуп и остался в новеньком с иголочки мундире немецкого офицера с узкими серебряными погонами.

Марат Папазьян уселся на клеенчатом диване, закинул ногу на ногу и достал из кармана золотой портсигар. Он впервые видел Танцюру и понял, что предатель — птица стреляная и с ним надо быть осторожнее.

— Какова цель вашего визита? — спросил Папазьян.

— Фрин гевольт ист гальб гевонен, — ответил Танцюра, устраиваясь поудобнее на диване. Папазьян тотчас сообразил, что немецкая поговорка приведена ни к селу ни к городу и говорит лишь о том, что полицай решил щегольнуть знанием немецкого языка. Смысл поговорки Папазьян перевел для себя примерно так: «Смело начать — наполовину сделать». Если полицай такой «знаток» языка, как и он сам, то стесняться нечего. Папазьян ответил бессвязными немецкими словами, которые помнил еще со школьной скамьи. Зато произнес их самоуверенно и щелкнул зажигалкой, прикуривая.

Чтобы окончательно усыпить бдительность полицая, Папазьян как бы между прочим, небрежно двумя пальцами достал из кармана документ и показал его Танцюре. Небрежностью и непринужденностью он хотел подчеркнуть, что показывает инспектору документ не по долгу службы, а доверительно. Танцюра увидел знакомую, похожую на страшного паука подпись начальника окружного гестапо оберштурмфюрера полковника Моора, придвинулся к Папазьяну и прошептал:

— Должен извиниться… я сказал не совсем правильно. Я не Кучеренко, а инспектор окружной полиции Ефрем Танцюра. Здесь нахожусь инкогнито. Есть задание навести справки о партизанах шахтерского отряда. Они где-то притаились, надо их… — Танцюра напряг руки с растопыренными пальцами и вдруг быстрым движением сцепил их, точно поймал кого-то.

— Их ферштее, — сказал Папазьян, поднимаясь и давая понять, что больше не может продолжать разговор. Будто бы ради любопытства, он спросил: — А вы куда сейчас направляетесь, господин Танцюра?

— Возьму у старосты лошадей и поеду в село Гали-чаны.

— Вам везет, — сказал Папазьян. — Мы как раз едем туда, можем подвезти.

Чтобы не дать инспектору времени отказаться, Папазьян юркнул в комнату майора, бросив на ходу полицаю:

— Я спрошу разрешения у господина майора, и мы поедем.

Вернувшись, он с улыбкой сказал:

— Господин майор просит не стесняться и занять место в машине.

— Благодарствую…

Из комнаты вышел неприступный майор Фридрих фон Ленц, взглянул на часы и рявкнул:

— Нах форн![20]

Танцюра вскочил с дивана и выпрямился в струнку. Папазьян накинул на плечи майора шинель с меховым воротником, и тот зашагал к двери.

Когда машина выезжала со двора, староста Талалай и его жена низко кланялись и желали дорогим гостям доброго пути.

— Поехали! — весело крикнул Танцюра и помахал рукой старосте: — Ауфвидерзеен!

Машина мчалась с бешеной скоростью. Танцюра крепко ухватился рукой за борт, зажав под мышкой черный кожаный портфель. Инспектор полиции был хорошо настроен и даже не придал значения тому, что машина почему-то остановилась на окраине села и в кузов вскарабкался и уселся на мешках часовой с винтовкой. Танцюра оглядывал лица солдат в кузове и улыбался. Потом открыл портфель и достал оттуда антоновское яблоко. Секунду подумав, кому его подарить, протянул сидящему рядом и сказал:

— Дер яблук.

Но солдат отвернулся. Танцюра слегка толкнул его локтем и добавил:

— Есмен, кушай.

Партизан не оглянулся. Ничего не подозревая, Танцюра стал с хрустом есть яблоко.

Село было уже далеко позади, и вокруг простиралась пустынная белая степь.

Неожиданно машина затормозила. Из кабины вышел офицер-переводчик, за ним майор. Танцюра протянул было руку майору, чтобы помочь ему взобраться в кузов, но солдаты опередили Танцюру и дружно втащили к себе офицера. Инспектор полиции торопливо пошарил рукой в портфеле и достал второе яблоко, собираясь угостить майора, но замешкался. Солдаты почему-то встали и взяли автоматы на изготовку. Майор пробирался по мешкам к Танцюре. Подойдя к предателю, он сел напротив и глянул прямо в лицо. Танцюра перестал жевать, приоткрыв рот.

— Ну, здорово, Танцюра!