Читаем без скачивания Секира и меч - Сергей Зайцев

Осмотрев избушку, Глеб оседлал одну из лошадей. Двух других взял на повод и выехал на дорогу.

Глава 4

В церкви на службу набилось полно народу. Священник-грек произносил проповедь. Речь его трудно было понять, ибо по-русски он говорил плохо, часто подменял русские слова, коих не мог вспомнить, греческими. Но у священника были большие, карие, очень выразительные, умные глаза, – как у апостолов с греческих икон. Люди смотрели в глаза священнику и, пожалуй,почти все, о чем тот говорил, понимали.

Многие из людей были новообращенными христианами. В недавнем прошлом язычники, а некоторые так и по сей день язычники, двоеверцы, – они с любопытством оглядывали храм изнутри. И проповеди о милосердии, о кротости, о братской любви, о всепрощении Бога были им внове.

Среди людей прятался Глеб. Надвинув на самые глаза черный половецкий колпак из мягкого войлока, он опустил голову и делал вид, что внимательно слушает священника.

Вошли в церковь два княжьих человека – дружинника. Они стали неподалеку от Глеба, у него за спиной, и слушали проповедь. Глеб раз-другой незаметно оглянулся…

Один из дружинников был тот, что приметил Глеба еще в воротах городка, дружинник почему-то внимательно оглядывал его лошадь, седло. Какие-то сомнения были у него, но потом, верно, отогнав сомнения, дружинник хлопнул лошадь рукой по крупу. После Глеб еще дважды видел этого дружинника на улицах Гривны.

Немного послушав проповедь, княжьи люди стали тихонько переговариваться.

– Милий где-то здесь, – сказал один дружинник. Глеб насторожился, слегка повернул голову, прислушался.

Второй дружинник – тот, знакомый уже Глебу, – возразил:

– Не должен здесь быть Милий. Он с побратимами нам пированье готовит. Расставил силки. Обещал поднять вепря…

Но первый дружинник сказал:

– А лошадей видел у церкви?

– Видел.

– Так одна из них – Милия лошадь. Точно! Второй дружинник помолчал. Видно, раздумы- вал. Потом сказал:

– Мне тоже показалась эта лошадь знакомой. Я ее еще в воротах приметил. Но сидел на ней не Мидий, а какой-то удалец. И в поводу у него были еще две лошади. Тот удалец сказал: на продажу…

Они надолго замолчали. Глеб даже подумал, что ушли. Оглянулся. Нет, дружинники стояли. Лица у них были сосредоточенные. Наконец опять заговорили.

Первый дружинник припомнил:

– У лошади Милия одно колено сбито. Помнишь, он еще сетовал, что неловко через изгородь перескочил.

– Помню. Но давеча не посмотрел.

– Хорошо. Как выйдем – посмотрим…

Глеб подумал, что ему надо бы выйти первым. Не хотелось Глебу прежде времени шум в городке поднимать. Не все он еще разузнал. Следовало поскорее увести лошадей.

Глеб собрался уж покинуть храм, как дружинники опять заговорили за спиной:

– А удалец-то тот вон стоит!…

– Где?

– Да вот же, рядом! В колпаке половецком.

– Не вижу…

– Такого великана и не заметить!

– А-а! Вижу… И верно, великан. Аскольдовым сыновьям под стать!

– Кому-кому, говоришь?..

Глеб, пригнув голову, стал протискиваться к выходу.

– Аскольдовым сыновьям, – повторил голос за спиной.

– Тем самым? – Да… Постой! А где удалец?..

У самого выхода Глеб едва не столкнулся грудь в грудь с молодым князем. Тот в сопровождении свиты – нескольких бояр и дружинников – как раз входил в храм. Мстислав равнодушно, как на любого из крестьян, глянул на Глеба. Корнил-десятник выскочил вперед и, прошипев что-то нечленораздельное, оттолкнул Глеба.

Корнил не узнал сына Аскольда, наверное, потому, что и думать не думал встретить его здесь – в городке. Да еще Глеб все надвигал на брови колпак.

Святополк из-за спины Мстислава бросил на Глеба надменный взгляд. Святополк удостоил Глеба взглядом, снизошел, впрочем как снисходил и до всех других, собравшихся в храме. Святополк входил в церковь с таким лицом, с каким входил, наверное, в хлев.

Глеб посторонился, глянул исподлобья на князя и свиту. Не знали они, что дохнула на них в этот миг смерть, были спокойны. Не чувствовали опасности, исходящей от человека в войлочной шапке.

А Глеб боролся с искушением выхватить из-под полы меч и воздать убийцам должное. Но не обнажил Глеб меча, обвел глазами стены и своды храма – пожалел святое место.

А позади Глеба уже было оживление. Те два дружинника проталкивались через толпу. Один из них махнул рукой, крикнул Корнилу-десятнику:

– Останови! Вон того!… В черной половецкой шапке… Это Глеб!

Выбежав из церкви, Глеб взлетел в седло и погнал лошадь к воротам. Сзади доносились крики, ругань. Эти крики слышали и стражники у ворот. Один из стражников неуверенно вышел на дорогу и поднял руки, тем приказывая Глебу остановиться. По Глеб только пуще нахлестывал лошадь. И стражнику не оставалось ничего иного, как отскочить в сторону, – он сделал это вовремя, иначе лошадь сшибла бы его.

Скоро городок остался за спиной. Преследования не было, и Глеб придержал лошадь. Он спрыгнул на землю, осмотрелся, прислушался. Потом снял с лошади уздечку и посильнее хлестнул животное но спине. Лошадь вздрогнула, скосила на пего испуганные глаза и побежала по дороге прочь от Гривны. А Глеб углубился в лес.

Пройдя немного назад, Глеб отыскал в чаще секиру, привычно взвалил ее на плечо и направился к охотничьей избушке. Он радовался тому, что кое-что сумел-таки выведать. Милий «готовит» своим побратимам пированье. Значит, сегодня к вечеру можно ждать гостей. Весь десяток; кроме тех, конечно, с кем Глеб уже свел знакомство. Возможно, будет и десятник Корнил.

Глеб улыбнулся своим мыслям.

Он легко шел по лесу: поднимался на холмы, спускался в низины, перепрыгивал через ручьи. Был теплый солнечный день; пели, радовались весне птицы. На открытых местах в лицо Глебу задувал легкий ветерок. Тогда подавала голос секира – тихо-тихо. И если для врагов Глеба песнь секиры была ужасной, была песней смерти, то Глебу она ласкала слух.

Глеб погладил прочное древко, ласково провел пальцами по железному обушку:

– Потерпи, скоро у нас праздник!…

Еще Глеб порадовался в мыслях тому, что глаза в глаза встретился сегодня с князем. После этой встречи Мстислав, конечно, потеряет покой. Теперь он будет знать, что возмездие рядом и что оно не только ходит по пятам, но иногда и заглядывает в лицо и остается до норы не узнанным. Отныне князь не будет чувствовать себя, как прежде, вольготно, не будет расхаживать без свиты – этих прихлебателей и ублюдков – в людных местах; окружит себя охраной…

Взгляд Глеба стал жестким.