Читаем без скачивания Одолень-трава - Елена Ланецкая

Скучун, казалось, ничего не замечал вокруг. Он все еще был словно в трансе…

К победе душой устремляйтесь Спасайте больную Москву! Заветный свой путь загадайте И сбудется он наяву! В шкатулке — пути указанье…

— Что это? — очнулся Скучун. — В шкатулке пути указанье? Что я говорю, Ксюн? Мне будто диктует кто-то…

— Ты сказал еще: «Спасайте больную Москву!» Откуда ты знаешь, что Москва больна?

— Понятия не имею… Ксюн, все это неспроста. Мне кажется, я читаю чьи-то мысли, угадываю и произношу вслух то, что возникает во мне как бы помимо моей воли… Сам не знаю, что я скажу через мгновенье: эти стихи приходят сами, и слова, и рифмы… Только вот, Ксюн, они еще ужасно корявые! И все же, пускай я пока не научился, пусть такие вот, какие есть, но мне кажется, что это помощь нам свыше, помощь и весть… Как ты сказала: «Спасайте больную Москву… В шкатулке — пути указанье…» Скорее! — Скучун бросился бежать к калитке, открытой на улицу Алексея Толстого. Ксюн, совершенно ошеломленная, помчалась за ним.

«Ничего не понимаю!» — пронеслось у нее в голове.

А солнышко уже ласкало Москву, согревая мокрые стены домов, макушки прохожих и блестевшую после дождя решетку Патриаршего пруда…

Скучун, будто пушистый снаряд, влетел в знакомое окно. За ним появилась Ксюн. Ее била дрожь. Девочка вся побелела: то ли от холода, то ли от волнения, хотя на улице уже было жарко. Мокрая юбка облепила ноги, кофта была — хоть выжимай, а в туфельках хлюпала вода…

Взглянув на Кутору и Кукоя, забившихся под стол в ожидании ее возвращения, она удовлетворенно кивнула, громко чихнула и без сил бухнулась в кресло.

— Шкатулка! Где наша шкатулка с саламандрой? — Скучун обшарил всю комнату в поисках заветной шкатулки. Кукой с Куторой одновременно указали ему взглядом на дверь в коридор. Скучун тихонечко приоткрыл дверь и выглянул… Прихожая была пуста, а справа, за стеклянной кухонной дверью он увидел Старого Урча и ксюшкину бабушку. Сидя на кухне, они попивали чаек и мирно беседовали. На столе среди чашек, вазочек с вареньем и графинчика с вишневой наливкой стояла бронзовая шкатулка с агатовой саламандрой на крышке!

Скучун пискнул от изумления, бросился на кухню и, отвесив бабушке галантный поклон, схватил со стола шкатулку.

— Тысяча извинений, но мне необходимо срочно ее открыть! — заявил Скучун, еще более позеленевший от волнения, и со шкатулкой в лапах скрылся в детской…

— Бабушка! — возникла в дверях Ксюн и тут же столкнулась с выбегавшим опрометью Скучуном, вид которого привел ее в полное замешательство… — Как, в-вы уж-же знак-комы? — стуча зубами от озноба и страха (что же теперь будет?) пробормотала она.

— Представь себе, внученька, твой друг Урч не счел возможным более откладывать наше знакомство! К тому же такое приятное… Он представился сам, без посторонней помощи, когда я вошла в твою комнату. Кстати, где ты так долго пропадала? — Елена Петровна произнесла эту тираду, слегка прищурившись и прихлебывая чай вприкуску с толком и расстановкой…

— Я… видишь ли, бабуля, мне надо тебе кое-что объяснить…

— Да уж, пора бы! Тем более, что количество твоих друзей все возрастает… и бабушка Елена насмешливо кивнула в сторону двери, где на пороге замерли растерянные Кукой и Кутора!

— Да, теперь, кажется, все в сборе. Ой! — Ксюн качнулась и, зашатавшись, рухнула на табуретку. — Бабуль, мне как-то нехорошо…

Елена Петровна вовремя подхватила внучку, которая чуть не грохнулась на пол. Ксюн вся горела.

— Да у тебя озноб! Мокрая с головы до пят… Урч, помогите мне, пожалуйста!

Вдвоем они быстро перенесли Ксюна на постель.

Пока бабушка переодевала Ксюна во все сухое и растирала ей руки и ноги спиртом, Скучун возился со шкатулкой. Но сколько ни нажимал он на рубиновый глазок саламандры — все было тщетно, шкатулка не открывалась!

И пока Елена Петровна отпаивала внучку чаем с малиной и медом, Старый Урч рассказал ей обо всем, что приключилось с ними, начиная с той самой Ночи, когда Скучун впервые появился на крылечке башенки Урча вместе с полосатой Букарой…

— Так! Мне все ясно… — заявила бабушка Елена, которая кивала головой, внимая рассказчику, и одновременно растирала внучку спиртом. — Только вот надо было тебе, Ксения, сразу и рассказать обо всем еще там, на даче, а не придумывать нелепые истории с грибами…

— Открылась! Все сюда! — завопил Скучун, когда невидимая пружинка наконец щелкнула, и агатовая саламандра опрокинулась навзничь вместе с бронзовой крышкой. Карты с синим крестиком, обозначавшим место пересечения Малой Никитской со Спиридоновкой, в шкатулке не было. Она пропала! Вместо нее на дне лежал листок бумаги. Скучун поднес его к самым глазам и прочитал вслух:

«Друзья! Москва больна, она в опасности! В городе появился ужасный Совет Четырех — это силы Зла! Они стремятся погубить Москву — город грядущей Красоты, город Личинки… Для этого силы Зла захватили Вещий Лес, неведомый простым смертным. Погубив Дух Леса, они погубят и город. Ведь Москва тайно связана с духом Леса, который незримо хранит ее, питая своею жизненной силой. Спасая Лес, вы спасете и Москву, и Личинку. Не мешкайте! Вам нужно вернуть Духу Леса его прежнюю силу. Я буду помогать вам. Радость мира.»

— Личинка в опасности! — Скучун от волнения скомкал записку и судорожно сжал ее в лапах.

— Постой-ка! — Ксюн села на постели и выхватила у него клочок бумаги. — Тут сказано о Вещем Лесе. Где он находится?

— А вот это известно только мне… — Елена Петровна встала со стула и, выпрямившись, оглядела всю компанию. — Я могу помочь вам. Если вы, конечно, не против…

— Ну что ж, друзья мои… — Старый Урч встал рядом с бабушкой. — Вначале нас было трое. Потом к нам присоединились Кукой и Кутора, а теперь, по-моему, нас уже шестеро! Не так ли? — и он торжественно подкрутил кончики своих усов.

— Я рад вам, бабушка Елена! — воскликнул Скучун.

— Конечно, и мы не против… — хором пропищали Кукой и Кутора.

— Бабуленька! — прошептала раскрасневшаяся Ксюн, — какое счастье, что ты с нами!

— Вот и славно, — заключила Елена Петровна. — А теперь не мешкая в дорогу! Я соберу все необходимое, а ты, Ксюн, поднимайся-ка потихоньку. Все равно ведь не усидишь в кровати…

Счастливая Ксюн завизжала, вмиг соскочила на пол и засуетилась, собирая вещи. Ее внезапную болезнь — озноб и жар — как рукой сняло… Скорее всего, напасть одолела Ксюна просто от усталости, бессонной ночи и сильных волнений. И Елена Петровна, все понимая, решилась отпустить больную на волю.

— Так, — мельтешилась Ксюн, — вот это пригодится… — Она схватила шерстяные носки, термос, перочинный ножик и сложила все это в плетеную корзинку. — Ой, и это тоже… — и она сунула в карман забавного розового слоника — свой талисман. — А это еще что? — она уставилась на протянутый Куторой клубок шерсти. — Это — долой!

— Почему? — заметила бабушка. — Напрасно, возьми. Ноша не велика, а раз Куторе хочется, значит, надо брать…

Елена Петровна уже собрала большую хозяйственную сумку со всякой всячиной и пакет с едой.

— Ну, кажется все! — она вошла в кабинет ксюнского папы, выдвинула ящик его письменного стола и вернулась в детскую с ключами от «Жигулей». — Тебе, Ксения, повезло, что твоя бабушка еще не совсем старуха и водит машину! Так, кажется, мои права на буфете… нашла! Теперь, друзья мои, нас ничто не задерживает. Карета подана! Присядем на дорожку…

А когда все поднялись и затопали к выходу, она незаметно вынула из шкафчика маленькую дорожную икону в серебряном окладе, положила ее в сумочку и перекрестила маленькие фигурки, топтавшиеся в прихожей…

Потом взяла на руки Кукоя и Кутору и прикрыла их длинными широкими концами своей вязаной шали, чтобы никто из людей их не увидел. Урча и Скучуна одели в ксюнские летние курточки и нахлобучили им панамки по самые глаза, чтобы они казались детьми, ну быть может, немного странноватыми и только… Наконец, все вышли во двор, уселись в машину, и Елена Петровна, глубоко вздохнув, повернула в замке ключ зажигания.

Был полдень. Солнце уже высушило Москву, и она, вымытая и счастливая, баловала пешеходов сладкими ароматами своих цветущих газонов.

Вишневый «жигуленок» рванулся вон из центра и, проскочив площадь трех вокзалов, выбрался на Краснопрудную, а дальше все по прямой… Он миновал по Щелковскому шоссе кольцевую автодорогу, и огромные буквы «М О С К В А», обозначающие границу города, остались позади. Вильнула под мостом речка Пехорка. Деревни стоя провожали поток машин, рассекавший каждую из них на две половинки. Промелькнули названия: «Балашиха», «Медвежьи озера», проехали железнодорожный переезд. Теперь уже город остался далеко позади, а воздух с полей и близких лесов потянулся вольный и легкий.