Читаем без скачивания Тайные секты - Павел Мельников-Печерский

Октября 11-го 1733 года состоялся приговор о последователях хлыстовщины. Он подписан графом Остерманом, князем Черкасским и Ушаковым. Архиереи, как обычно при смертных приговорах, уклонились от подписания. Императрица Анна Ивановна утвердила, что постановили три «светския персоны высокоучрежденной комиссии». Инокиню Анастасию расстригли и под именем Агафьи Карповой возвели на эшафот на Сытном рынке в Петербурге где и отрубили ей голову. Той же участи подверглись иеромонахи Высокопетровского монастыря Филарет и Тихон, предварительно в синоде лишенные сана и монашества. Симоновского эконома, иеромонаха Серафима, расстригли и под именем расстриги Спиридона Лупкина наказали публично кнутом и назначили в вечную ссылку в Охотский острог. Он после приговора содержался в синоде и лишь через четыре года, то есть в 1737 году, отправлен в Сибирь. По привозе его в Екатеринбург, канцелярия главного управления екатеринбургских заводов, вместо отсылки в Охотск, определила его в бобыли на поселение в Екатеринбурге, где он и оставался до 1744 года. В январе этого года он поехал с данным ему паспортом в Москву, для испрошения себе помилования, на основании милостивого манифеста императрицы Елизаветы Петровны. Апреля 4-го того же года он явился в Москву, в канцелярию святейшего синода. Вскоре после того в Москве снова была открыта хлыстовщина, и начались новые розыски. Спиридон Лупкин испугался и бежал неизвестно куда. По делам о нем более ничего неизвестно. Но предания хлыстовские говорят о действиях его после 1744 года, о чем будет сказано в своем месте.

Мать его, вдова христа людей божьих, нижегородская богородица, которую в Москве, когда она уступила первенство Анастасии, звали «мироносицей», инокиня Ивановского монастыря Анна была расстрижена и под именем Акулины Ивановой Лупкиной наказана в Петербурге кнутом и сослана вечно на неисходное житие Тобольской епархии во Введенский девичий Далматов монастырь.[70]

В 1740 году она еще была жива. Ее, равно как и Анастасию, хлысты причли в святые мученицы. Мироносице Анне они совершают память 26-го июня.[71]

Другая Акулина Ивановна, в иночестве Александра, наказана кнутом и сослана на вечную работу в Сибирь, в Ильинский девичий монастырь. Мы не знаем, где он находился.

Во Введенский Далматов монастырь сосланы были расстриги Ивановского монастыря Катерина Ларионова, Авдотья Михайлова и Аксинья Яковлева, после наказания кнутом, «для определения в том монастыре в тяжелую работу вечно, по рассмотрении онаго монастыря игуменьи, и из того монастыря никуда, никогда не выпускать их и писем ни к кому писать не давать и с ними никого, також и их между собою видеться отнюдь не допускать».[72]

Святейший синод «в предостерегательство, по довольном рассуждении, дабы таковой богопротивной ереси участницы и того ведатели, ни едина персона вне ведения не осталась, и от того оная ересь не возросла бы в великое, ибо не нечаятельно есть, что и еще оная останки своя имеет (как о том и по обстоятельству самого дела онаго видно есть), что оное злодеяние начало произрастать уже из давних лет, и не в одном, но во многих местах плевелорассеяние свое имело, докладывал императрице о необходимости выдать во всенародное сведение особые указы синода, в которых бы было объявлено об открытой ереси с тем, чтобы принадлежащие к ней, но правительству неизвестные, без всякого опасения являлись в синод в Петербурге и Москве, а в дальних местах к местным епархиальным архиереям. Сроком для явки назначено было 1-е января 1735 года с тем, что открытые после этого срока будут наказываемы».[73]

Являлись ли хлысты в синод и к архиереям после всенародно объявленного синодского указа, не знаем.

Дело было уже кончено, как до сведения Феофана Прокоповича дошло о могилах христов людей божьих, Суслова и Лупкина, в Ивановском монастыре. Он написал в Москву письмо к советнику Ивану Топильскому, который до того был судьею при следствии розыскных раскольничьих дел, чтоб он осмотрел надгробные памятники и сообщил ему о них подробные сведения. Топильский нашел над могилой Лупкина новопостроенный памятник (честное гробовое здание) с надписью об его святости, близ которого нашел и могилу Суслова. Над нею камень был уже сравнен с землею и около него посажены были яблони и другие деревья. Этот надмогильный садик огорожен был решеткой с дверцами. Прежде, сказывали Топильскому, была тут «гробница с немалым украшением», но когда последовало распоряжение, чтобы в монастыре и у приходских церквей гробницы и надгробные камни были снесены, тогда и с могилы Суслова снесен был воздвигнутый ему памятник и на месте его разведен садик. Надпись же с того памятника, свидетельствовавшая о святости Ивана Тимофеевича, была стесана и вделана в стену церковной трапезы, неподалеку от могилы.

Феофан Прокопович заявил в присутствии синода о сведениях, собранных им посредством Топильского в Москве. Члены синода полагали, что похоронение тел ересеначальников при церквах сделано последователями их не иначе, как с целью распространить убеждение, что они были не только не суеверны, но и «святости некоей общники». Затем, приведя в основание первую статью уложения царя Алексея Михайловича, по которой богохульникам назначается смертная казнь сожжением, решили передать дело в правительствующий сенат для исполнения, с тем, чтобы в Ивановском монастыре надгробный памятник над Лупкиным, садик над Сусловым и надпись на стене церковной трапезы были уничтожены. Решение это в синоде состоялось 31-го мая 1736 года.[74]

Сенат решил (не ранее однако 1739 г.) «закопанные в московском Ивановском монастыре трупы богопротивных ересеучителей и еретиков Прокопия Лупкина и Ивана Суслова, выкопав через палачей и вывезши в поле, учинить с ними по указам», то есть сжечь.[75]

Трупы сожгли. Но чьи? Впоследствии увидим, что в маленькой церкви, построенной хлыстами в Новом Иерусалиме, за Сухаревою башней, были мощи Ивана Тимофеевича. Если труп Лупкина и был сожжен, то останки Ивана Тимофеевича были подменены останками другого покойника. Может быть, хлысты сумели сделать то же и с трупом Лупкина, так что палачи выкопали и сожгли на кострах за городом трупы каких-нибудь людей, вовсе не причастных хлыстовскому учению.

Тем «дело о богомерзкой ереси» и кончилось. Хлысты до сих пор помнят этот розыск и о страданиях «святой мученицы Настасьи Карповны» грустным голосом поют песни на радениях. При открытии хлыстовских сборищ в Москве, в сороковых годах нынешнего столетия, в Басманной части, июня 12-го 1846 года, частному приставу Лисицыну, московская мещанка Гостиной слободы, Арина Максимовна, содержавшая хлыстовскую секту, сказала эту песню. Она записана вместе с другими в снятом с нее допросе.[76]

Вот песня о Настасье Карповне:

В конюшенке государевойТут стояли да все конички.Уж один конь не пьет не есть,Он почуял дорожку дальнююОт Москвы было до ПитераПролегала путь-дороженька.Уж по той ли по дороженькеТут ведут красную девицу,Свет Настасьюшку Карповну,[77]У ней ноженьки были скованы,Белы рученьки назад связаны,Очи ясныя платком завязаны.Уж ведут ее два полка солдатКо тому дворцу государеву,К государыне Анне Ивановне.«Государыня Анна Ивановна,Возьмите эту невольницу во палатушки».Уж стала у ней спрашивать:«Ты которую веру веруешь,Уж которому Богу молишься?»«Изволь выслать своих верных слуг,Я тебе скажу правду-истину».Государыня Анна Ивановна испугаласяИ вскричала громким голосом:«Уж вы слуги мои верные,Возьмите эту невольницу,Посадите в темну темницуПод красное окошечко,Которое на Неву реку».Взглянула Настасьюшка КарповнаВ то красное окошечко:«Уж ты матушка Нева-река,Ты теки в каменну Москву,Ты скажи поклон верным-праведнымИ отцу с матерью,Что хотят меня казнить, мучить,Топором острым, еще плахою,Еще площадью, красною рубахою.Ты прости-прощай верны-праведны,Ты прости-прощай отец с матерью,Ты прости-прощай весь мир-народ,Ты прости-прощай два полка солдат,Ты прости-прощай млад грозен палач,Не прощаю одну государыню Анну Ивановну».

Не простила Настасья Карповна государыню, говорят хлысты, и Анна Ивановна умерла чрез три дня после казни «верных-праведных». Хлысты и тут, как и в большей части своих сказаний, путаются в хронологии. Императрица Анна Ивановна скончалась не чрез три дня, а чрез семь лет после казни хлыстов.[78]