Читаем без скачивания Тайнопись плоти - Дженет Уинтерсон

Когда Эльджин маниакально взялся за исследования карциномы, он не предполагал, что это принесет большую выгоду ему самому, чем его пациентам. Он использовал компьютерные модели, чтобы имитировать быстрое размножение злокачественных клеток. В генной терапии он видел наиболее вероятный путь решения проблем тела, восставшего против себя самого. Очень сексапильная медицина. Генная терапия была тогда на переднем крае науки, на ней делались имена и состояния. Американская фармацевтическая фирма соблазнила Эльджина и вознесла его из аптекарского магазинчика в исследовательскую лабораторию. Больниц он все равно никогда не любил.

— Сейчас, — сказала Луиза, — он вряд ли сможет правильно налепить пластырь, однако знает все о раке. Все, кроме того, от чего он возникает и как его лечить.

— Звучит несколько цинично, тебе не кажется?

— Эльджина не волнуют люди. Он их никогда и не видит. Он уже лет десять не был в обычной палате. По полгода проводит в своей лаборатории в Швейцарии, в которую вложены многие миллионы фунтов, и смотрит на экран компьютера. Жаждет совершить великое открытие. Получить Нобелевскую премию.

— Но что плохого в честолюбии?

Она рассмеялась.

— С честолюбием-то все в порядке. Не в порядке он сам.

Интересно, смогу ли я жить с Луизой?

Мы легли, и мои пальцы поползли по изгибу ее губ, прямому строгому носу, прекрасному и требовательному.

Однако изгиб губ носу не соответствовал — рот ее был скорее чувственным, чем серьезным. Полным, соблазнительным, слегка жестоким. Вместе с носом он производил странное впечатление аскетической сексуальности. Проницательность и желание вместе. Луиза была римским кардиналом, целомудренным во всем, если не считать красивых мальчиков-певчих.

Вкус Луизы в сексе не соответствовал вкусам конца двадцатого века, в соответствии с которыми нужно все открывать, а не скрывать. Ей нравилось поддразнивать, возбуждать неторопливо, когда игра ведется между равными, только равными быть им не всегда хочется. Она не принадлежала к типу женщин, который описывает Д.Г.Лоуренс: никто не мог бы овладеть Луизой просто в силу животной неизбежности. Ее нужно было брать целиком. Ее разум, сердце, душа и тело оставались сиамскими близнецами. Ее нельзя было отделить от нее самой. Она предпочитала безбрачие случке.

Эльджин и Луиза давно уже не занимались любовью. Она постоянно у него отсасывала, но не позволяла ему проникать в себя. Эльджин воспринимал это, как соблюдение условий их договора, и Луиза знала, что он ходит по шлюхам. Его склонности неизбежно выявились бы и в более традиционном браке. Нынешнее его хобби заключалось в том, чтобы летать в Шотландию и купаться там в овсяной каше, пока пара кельтских гейш ублажала его пенис резиновой перчаткой.

— Он патологически стесняется раздеваться перед посторонними, — рассказывала Луиза. — За исключением его матери, я одна видела его неодетым.

— Зачем ты с ним тогда остаешься?

— Раньше, пока он окончательно не помешался на работе, он был хорошим другом. И я была достаточно счастлива с ним — и живя при этом своей собственной жизнью. Пока не произошло одно событие.

— Событие?

— Да, я в парке увидела тебя. Это было задолго до того, как мы с тобой познакомились.

У меня не хватило духа расспрашивать ее подробнее. Мое сердце и так слишком часто билось, мною овладели одновременно возбуждение и усталость, как это бывает, когда выпьешь на пустой желудок. Но что бы она ни имела в виду, я пока не смогу с этим справиться. Лежа на спине, я бездумно разглядываю причудливые тени на стене. Недалеко от камина стоит декоративная пальма, и тени ее листьев постоянно меняют очертания. Это вам не уютное гнездышко.

В последовавшие за тем часы, полные прерывистой дремоты, меня не покидала легкая лихорадка, с которой я обычно выбираюсь из страсти или треволнений. Мне казалось, что маленькая комната полна привидений. Призрачные фигуры заглядывали в окна сквозь муслиновые занавески, перешептываясь друг с другом тихими голосами. Какой-то человек стоял, греясь у низкой каминной решетки. В комнате не было ничего, кроме большой деревянной кровати, и она плыла по воздуху, плавно покачиваясь. Мы были окружены руками, лицами, сливавшимися вместе, клубившими и таявшими в воздухе, то громадными и четкими облаками пара, то лопавшимися, как детские мыльные пузыри.

Постепенно фигуры приобретали знакомые мне очертания — то были лица Инги, Кэтрин, Вирсавии, Жаклин и других, о которых Луиза ничего не знала. Они наступали на меня, протягивали ко мне руки, касались меня пальцами, дотрагивались до моих губ, носа, тянули за веки, не давая закрыть глаза. Обвиняли меня во лжи и предательстве. Мой рот открывался, чтобы возразить, и вдруг обнаружилось, что язык у меня выкорчеван с корнем. Должно быть, мои вскрики будили Луизу, потому что она крепко обнимала меня, гладила и нашептывала: «Я не отпущу тебя никогда!»

Однако как же мне попасть домой? Я звоню в зоопарк все следующее утро и постоянно слышу в ответ, что Жаклин на работу не вышла. Хотя чувствую я себя неважно — меня слегка лихорадит, а из одежды на мне все те же уже не слишком свежие шорты, я прихожу к выводу, что вопрос с Жаклин надо выяснить как можно быстрее. Не убегать, а пройти через это.

Луиза одалживает мне машину. Подъехав к дому, я обнаруживаю, что занавески на окнах по-прежнему задернуты, но цепочка на двери отсутствует. Я осторожно приоткрываю дверь. Меня бы нисколько не удивило, если б Жаклин выскочила из кухни с ножом для рубки мяса. Войдя в прихожую, я зову ее по имени. Никакого ответа. Строго говоря, Жаклин не жила со мной вместе. У нее была комната в доме, купленном с кем-то на паях. Но часть вещей она держала у меня, и, насколько я могу судить, они исчезли. Нет пальто, что висело за дверью. Нет шляпы и перчаток на полке в прихожей. Войдя в спальню, я застываю в оцепенении. Чем бы ни занималась Жаклин предыдущую ночь, но времени на сон у нее наверняка не осталось. Комната напоминает разоренный курятник: повсюду пух и перья, подушки выпотрошены, пуховое одеяло разрезано и вывернуто. Она вытащила все ящики и вывалила содержимое на пол, как обычно поступают грабители. В полном потрясении, еще не понимая, что делать, я машинально наклоняюсь и поднимаю футболку — но тут же снова бросаю ее. Когда-нибудь она сгодится на тряпки — посередине вырезана огромная дыра. Иду в гостиную. Здесь получше, — по крайней мере нет перьев, правда, и ничего другого тоже нет. Стол, стулья, стереосистема, вазы и картины, хрусталь, зеркала и светильники все исчезло. Прекрасное место для медитаций. На полу она оставила букет цветов. Может, не поместился в машину? Ее машина! На стоянке ее машина — под замком, будто соучастник. Как же она смогла вывезти все мои вещи?

Мне захотелось пописать. Желание вполне разумное, при условии, что туалет еще на месте. Он на месте, исчезло только сиденье со стульчака. Ванная выглядит так, будто в ней поработал извращенный садист-сантехник. Краны вывернуты из гнезд, под вентилем валяется разводной ключ — кто-то сильно постарался лишить меня горячей воды. Все стены покрыты надписями, сделанными жирным фломастером. Рукописное наследие Жаклин. Длинный список ее достоинств размещался над ванной. Длиннющий список моих недостатков — над раковиной. Имя Жаклин, написанное многократно, образовало нечто вроде потолочного кислотного фриза. Жаклин переплеталась с Жаклин в бесконечном черно-белом орнаменте. Вместо горшка мне пришлось использовать кофейник. Она никогда не любила кофе. Очумело оглядываясь по сторонам, я вижу, что дверь ванны изнутри пересекает крупная надпись: «ДЕРЬМО». Слово и материя. Теперь понятно, почему так воняет.

Червяк в бутоне. Верно, во многих бутонах живут черви, но как быть с теми, что там заводятся? Мне и в голову не могло прийти, что Жаклин не способна уползти от меня так же тихо, как она вползла в мою жизнь.

Мудрые знатоки приличий, сторонники благоразумия и порядка (не слишком много страсти, не слишком много секса, зато много зелени и ранний отход ко сну) не признают бурных расставаний. В их мире ценятся хороший вкус и хорошие манеры. Они не подозревают, что порой, выбирая благоразумие, вы подкладываете под себя мину замедленного действия. Они не знают, что вы уже созрели для взрыва и только ждете своего шанса в этой жизни. Они не думают о том, что ваша взорвавшаяся жизнь может похоронить вас под обломками. Этого нет в их жизненном кодексе, несмотря на то, что так случается снова и снова. Сиди ровно, не дрыгай под столом ногами. Вот и умница, вот и молодец. Все беды — от клише.

Устроившись на голом деревянном полу в комнате для медитаций, я погружаюсь в созерцание паука, ткущего паутину. Слепая природа. Homo sapiens. Почему-то вместо гениального откровения, какое снизошло на Роберта Брюса, на меня снизошли уныние и тоска. Я не из тех, кто заменяет любовь удобствами, а страсть — случайными связями. Мне не хочется тапочек дома и бальных туфелек в квартире за углом. Ведь так же у них принято, правда? Упакуйте свою жизнь эффективно, как в супермаркете, причем сердце отдельно от печенки.