Читаем без скачивания Алый лев - Элизабет Чедвик

Изабель сдержалась и не стала говорить, что идея, возможно, была не так уж плоха. Честер не единственный, чья гордость легко уязвима. Вильгельм был в отличной форме для того, чтобы выполнить эту задачу. По большому счету, может быть, он шел к этому моменту всю свою жизнь.

— Это было бы катастрофой, — тихо произнесла она.

Он улыбнулся, застегивая пояс на бедрах. На нем золотой нитью был вышит узор из накладывающихся друг на друга медальонов.

— Я не думаю, что все зашло так далеко. Но если бы Честер заговорил об этом громко, мне пришлось бы ответить ему, что нужно было принимать на себя должность регента. Пусть скачет впереди, если ему так хочется, но я не готов отдать ему бразды правления… пока не готов. Он запугивает нас тем, что оставит Англию, отправившись в крестовый поход, но ему известно, что я на это не куплюсь.

— А Вилли? — спросила она. — Как он реагирует на слова Честера?

Улыбка Вильгельма померкла.

— Вилли прошел через огонь. Для него эти слова не более, чем крохотная искорка. Он понимает, что стоящее на кону важнее мелких споров из-за того, кто поведет передовой отряд.

— В таком случае я рада тому, что у него есть здравый смысл, — пока они говорили, Изабель приводила в порядок собственную одежду. Она сменила уличный чепец на вуаль из тонкого шелка лавандового цвета. Служанка прикрепила ее к тонкому кисейному вороту платья золотыми булавками. Теперь Изабель была готова сопровождать мужа в зал. Однако он не двинулся с места.

— Что? — спросила она. Он подошел к ней и взял ее руки в свои. Ее тревога усилилась.

— Я не хочу, чтобы ты ехала с нами в Линкольн.

Изабель покачала головой, почувствовав страх и пытаясь совладать с ним.

— Я уже здесь. Ты не остановишь меня. Быть рядом с тобой — мое право.

Он взглянул на свои руки, сжимавшие ее.

— Если все обернется для нас бедой и нам придется бежать, мне нужно, чтобы ты была свободна. Ты знаешь, как сплотить наших вассалов. Может быть, это эгоистично с моей стороны, но я не хочу в разгар битвы беспокоиться о тебе. Если я буду знать, что ты в безопасности, я смогу лучше сосредоточиться на том, что должен делать.

Она возмущенно посмотрела на него:

— Значит, то, что я буду волноваться о тебе и Вилли, находясь далеко от вас и не имея возможности прийти вам на помощь, если вы будете ранены или еще что-нибудь случится, это хорошо?

Он долго молчал, а потом произнес хрипло и мягко одновременно:

— Это помогло бы мне больше всего. Бог свидетель, я могу расстаться с тобой сейчас, в двух днях пути от поля битвы, но боюсь, что буду уничтожен, если мне придется сделать это прямо перед сражением. Может быть, у тебя хватит на это силы, но у меня точно нет.

От этих слов она растаяла, хотя и понимала, что они, возможно, сказаны специально.

— Не полагайся так на мою силу, — произнесла она с дрожью в голосе, — чтобы поддерживать ее, мне необходим ты.

Нежно взглянув на жену, он шагнул вперед, чтобы ее поцеловать.

— Я с тобой, даже когда мы далеко друг от друга. А ты бывала и дальше, чем теперь. Намного дальше.

Она крепко обняла его, понимая, что он прав. Во время борьбы за ирландские земли, их разделяло не только море, но и расхождение во взглядах, которое грозило положить конец их браку. Но они оба выжили и после перенесенных испытаний стали лишь сильнее.

На пороге появился оруженосец, чтобы сообщить, что был подан сигнал к ужину и собравшиеся в большом заде ожидают их появления.

Изабель отпустила Вильгельма и вытерла глаза рукавом.

Он печально улыбнулся.

— Нам лучше поторопиться, — сказал он, — а то Ранулф Честерский подумает, что мы намеренно медлим, чтобы привлечь к себе внимание.

На следующее утро войско короля Генриха выстроилось во дворе замка и приготовилось к выступлению. Легат отправился в принадлежащую королю крепость в Ноттингеме, где было безопаснее, чем в Ньюарке, и Изабель была в его свите. Она уже попрощалась у Вильгельмом, но ей еще предстояло проститься с их старшим сыном.

— Будь острожен, Вилли, — сказала она, обнимая его, уже стоящего рядом со своим скакуном. — Не рвись вперед.

Его доспехи холодили ее пальцы. Все мужчины должны были ехать в латах. На тех, кто не мог позволить себе кольчуги, были кожаные доспехи.

Вилли мрачно улыбнулся:

— С моих нынешних позиций, мама, вперед не вырвешься.

— Что ж, тогда береги отца и не давай ему себя переоценивать!

Он осуждающе взглянул на нее.

— Я позволю ему поступать так, как он захочет, — сказал Вилли. — У него есть на это право, тебе так не кажется? Не бойся. Мы будем присматривать друг за другом. Кроме того, с ним будут Жан, и Ральф, и Джек. Он сам так захотел.

Изабель нашла в себе силы улыбнуться.

— Я знаю. Он на знакомой земле и будет заниматься своим делом. Я боюсь не за него… а за себя, — она сделала жест, как будто отпускает ястреба в небо. — Ступайте с миром.

— Я буду молиться, чтобы все было хорошо, — ему не терпелось тронуться в путь. Он пристегнул перевязь с ножнами и повернулся к переступавшему на месте коню.

— Вилли…

— Мама? — он уже приладил за седло и наклонился, чтобы поправить стремена. Кто-то попытался с ним заговорить, но он жестом велел подождать.

— Просто скажи ему, чтобы он помнил о женщине, которая ждет. Пошли ко мне гонца, как только будут новости, каковы бы они ни были.

Выражение его лица смягчилось.

— Я тут же пришлю гонца, — ответил он. — Хьювилу уже дамы распоряжения на этот счет и хорошая, свежая лошадь тоже.

Изабель стояла с гарнизоном замка, с мужчинами, их женами и детьми, и смотрела, как Ранулф Честерский выводит войска из Ньюарка, а за ним следуют ее муж и сын. Они ехали бок о бок, а справа от них скакал граф Солсберийский. Питер де Роше, епископ Винчестерский прикрывал их войском из трехсот арбалетчиков. Улица дрожала от стука копыт, грохота телег, топота сапог. Перед глазами Изабель проплывали доспехи и оружие; ее взгляд увлажнился, оттого что она слишком пристально вглядывалась в лица уходящих. Она хотела, чтобы образ Вильгельма и его сына запечатлелся у нее в памяти как можно более отчетливо, но когда пыталась их себе представить, перед глазами встали только жесткие панцири доспехов и оружие.

Они уже ушли, а Изабель все смотрела на опустевшую дорогу, на оседающую пыль, на кучи навоза, которые торопились сгрести совками предприимчивые горожане. В отдаленном уголке ее сознания гнездилась мысль, что она больше не увидит их живыми и все, что останется у нее в памяти об этом дне, — это навозные кучи на дороге.

Глава 42