Читаем без скачивания Алый лев - Элизабет Чедвик

Вилли поднял глаза и взглянул на нее. Он не дрогнул, но она почувствовала его изумление, потому что ее эта встреча тоже ошеломила. Она чуть не опустила взгляд, но собралась с духом, надела на лицо улыбку и пошла навстречу ему и его отцу. Вильгельм задал сыну вопрос и, когда тот на него не ответил, поднял голову.

— Изабель! — он обогнул стол и пошел к ней, чтобы взять ее за руку. — Ради Бога, что ты тут делаешь?

Несмотря на то что в его взгляде было и удовольствие, и легкое осуждение, Изабель бросилась вперед, чтобы поцеловать его заросшую бородой щеку.

— По-моему, я навещаю сына и мужа. Похоже, вам удалось взломать дверь, так что мне не придется спать в палатке, — ей с трудом удавалось поддерживать легкий тон. Она повернулась к своему сыну: — Может, мне и надо было остаться в Глостере, но я решила, что игра стоит свеч.

Губы Вилли шевельнулись, и на какое-то мгновение она подумала, что он пытается подавить ярость. Или мучительно ищет силы вести себя с ней сдержанно и дипломатично. Но он вдруг наклонился вперед и расцеловал ее в обе щеки.

— Мама, — сказал он, а затем вдруг добавил: — добро пожаловать, хотя Мальборо пока не годится для приема леди. В уборных воняет, стены не отделаны тканью, свечей нет, а среди мусора на полу полно блох…

Он замолчал, судорожно глотая, сжимая и разжимая кулаки.

Ее глаза словно подернулись пеленой.

— Неужели ты думаешь, что меня это волнует?

— У себя дома — да, — голос Вилли напрягся.

— Я могу сделать исключение.

Они долго стояли в замешательстве, а потом он протянул руки и обнял ее. Они стояли, приникнув друг к другу, как терпящие кораблекрушение моряки. Слезы радости и горечи бежали по лицу Изабель. Вилли сжимал ее так сильно, что было больно, но она этого не замечала.

— Я знаю, что ты ничего не могла сделать, я сейчас это понимаю, — тихо произнес Вилли, — ты не могла за всем уследить, это не твоя вина, винить нужно было кого-то другого.

— Теперь все позади, все кончено… Ну, ну, успокойся.

Она чувствовала, насколько крепким и несгибаемым он стал. Это был настоящий мужчина, ничего мальчишечьего в нем не осталось. Он отстранился от нее и вытер глаза рукавом.

— Это никогда не кончится, — каменным голосом произнес он, — пока мой последний вздох не отлетел. Все уже никогда не будет по-старому, но теперь, по крайней мере, у меня есть силы двигаться дальше… как у этой трехногой псины, что раньше жила у Махельт.

— Трипс, — она, дрожа, улыбнулась. — Его звали Трипс.

Вилли улыбнулся ей в ответ.

— Точно, — сказал он. — У нас с ним родство по духу.

— Вилли послал ко мне гонца с сообщением, что Мальборо вот-вот падет, — рассказал ей Вильгельм, когда они оказались в его походной постели. — Я хотел помочь ему в решающей атаке, но к тому времени, как я приехал, гарнизон уже сдался, и Вилли завладел замком. — Он притянул ее ближе к себе. — Но я и молиться не смел о том, чтобы ты оказалась здесь.

— Я хотела поговорить с Вилли, — приникнув к нему, Изабель играла завязками его рубашки. — Я знала, что он не поедет в Глостер, поэтому приехала сюда.

— Ты храбрая женщина, любовь моя.

Она приподнялась, опершись на локоть, и взглянула ему в глаза, стараясь понять, не подшучивает ли он над ней, но известняковые стены отбрасывали зеленоватый отсвет на все, что находилось в комнате, а в открытые окна смотрели темно-синее небо и полная луна, поэтому выражение лица Вильгельма трудно было разобрать.

— Нет, — ответила она, — я просто мать. Я больше так не могла. Мне было не уйти от этой муки, как не уйти от самой себя.

— Да, — согласился он, — и я действительно считаю тебя смелой.

Он погладил ее плечо и вздохнул:

— Мне завтра нужно вернуться в Винчестер. Жаль.

— Я поеду с тобой, — сказал Изабель. — Детям в Глостере я сейчас не нужна, и к тому же у них полно нянек и слуг.

Вильгельм засопел с притворной обидой:

— Ты считаешь, что я Нуждаюсь в присмотре больше, чем мое потомство?

— Несомненно, — ответила Изабель. — И, прежде чем ты скажешь, что это опасно и ты не хочешь, чтобы я следовала за армией, я напомню тебе об Ирландии и Килкенни. Я напомню тебе, что была с тобой в Нормандии, вынашивая Вилли.

Кровать затряслась от его беззвучного смеха.

— Ты знала, что Болдвин, упокой Господь его душу, волновался за меня? Он восхищался тобой, но считал, что ты часто не знаешь своего места. Он говорил, что я слишком тебе потакаю.

Изабель подумала, не возмутиться ли ей, но решила, что не стоит.

— Мне тоже нравился Болдвин, — сказал она, — он был хорошим человеком, но о женщинах не знал вообще ничего. Если бы я вышла замуж за него, либо он заслужил бы меня в первый же год нашего супружества, либо я подсыпала бы ему болиголова за ужином. Я знаю свое место: оно подле моего мужа.

— Я не собирался тебе отказывать, все равно это пустая трата времени. Поезжай со мной, если хочешь, но будь готова к долгим переездам, жизни в палатке и тому, что каждый день придется есть похлебку.

— Идиллия! — легко согласилась она. — Я буду стирать твою одежду и каждую ночь спать с тобой под звездами.

Он рассмеялся и обнял ее.

— Значит, станешь прачкой. Это любопытно. Я еще никогда не любил прачку.

Глава 41

Винчестер, апрель 1217 года

Флоренс, прачка, пыхтя, ввалилась в палатку и кинула на походный стол Вильгельма сложенные рубашки, сорочки и белье.

— Они готовы, миледи. Сегоднячко хороший свежий ветерок. Они пахнут солнцем, можете понюхать, — она сунула одну из рубашек Изабель под нос.

Изабель ощутила только сильный, хотя и не лишенный приятности, запах бристольского мыла с ланолином и щелоком, но она по опыту знала, что прачке лучше не перечить.

Флоренс была прачкой Иоанна, но королева прогнала ее, сочтя, что король нанял ее по какой-то странной прихоти, и теперь, когда он умер, с его желанием можно не считаться. Вильгельм пожалел ее и взял к себе в дом, и Изабель постепенно привыкла к ее внезапным появлениям, шумным и быстрым, как светлые, ветреные дни. Слова, сказанные Вильгельмом в Мальборо, о том, что он никогда не спал с прачкой, пришли Изабель на ум и сильно позабавили ее, когда она впервые увидела эту женщину. Во Флоренс было не меньше шести футов роста, а ширины она была просто необъятной. Бедра могли бы сравниться с крупом тяжеловоза. Груди вздымались рыхлыми горами, и с разбегу она могла бы ими свалить с ног великана. А локти у нее были размером с призовой окорок. Копна грязных черных волос выбивалась из-под платка, а кожа лица была всегда такой красной и грубой, как будто кто-то ею драил котлы.