Читаем без скачивания Потерянный разум - Сергей Кара-Мурза

Г.Х.Попов, оправдывая в начале 1992 г. присвоение правительством и передачу новым собственникам сбережений населения, писал: «Еще одна сила, которая действовала в обществе, — конструктивные слои. Кроме отрядов интеллигенции, заинтересованных в преобразованиях, это предприниматели, фермеры, кооператоры. Все они выступали за новые формы жизни. Но беда состояла в том, что их было катастрофически мало … Для того, чтобы повышение цен привело к развитию производства, подъему экономики, его итоги должны попасть в руки предпринимателей» («Независимая газета», 13 марта 1992 г.) [выделено мною — С.К-М ].

Поддержка антидемократической реформы поминается вовсе не в упрек интеллигенции — ах, изменила светлому идеалу! Странными душевными метаниями интеллигенции все уже сыты по горло, и ее очередной нравственный кульбит никого не трогает. Здесь нас волнует тот факт, что интеллигенция вовсе не перешла сознательно к понятийному аппарату и шкале ценностей кастового сословного общества, возомнив себя господствующим меньшинством, какой-то неоаристократией. Беда в том, что в душе она осталась верна идеалу демократии, а надстройка ее рассуждений находилась в вопиющем противоречии с базой постулатов. Это расщепление сознания сделало все мышление образованного слоя общества неадекватным реальности. Было разрушено пространство разумных рассуждений. В кризис погрузилось все общество в целом, инструменты мышления испорчены.

Нарушение элементарных норм демократического подхода наблюдалось с самого начала перестройки — и было с удовлетворением принято большинством интеллигенции. Прежде всего, это проявилось в ее собственном кругу. Нетерпимость ко всем тем, кто высказывал несогласие с экономической реформой или хотя бы сомнение в ее разумности, была на удивление интенсивной. Сразу же выработался штамп: если возражал человек с более или менее высоким статусом (директор, профессор и пр.), то его клеймили как «консерватора, напуганного угрозой лишиться своих привилегий». Если же возражение поступало «снизу», то его квалифицировали как «продукт люмпенизированного сознания».

Интеллигенция фактически одобрила жесткую цензуру, сразу же введенную на «антиперестроечные» публикации и выступления. Была даже инспирирована публикация невнятного и совершенно неопасного для перестройки «письма Нины Андреевой», — чтобы затем устроить истерическую кампанию по поводу этой публикации. Хотя, казалось бы, если ты демократ — что ж ты так переживаешь из-за статьи какой-то инакомыслящей гражданки?

Но главное, конечно, это отношение интеллигенции к голосу «непросвещенного большинства» (тогда в ходу еще было слегка шизофреническое выражение «агрессивно-послушное большинство»). Знаков несогласия большинства населения с доктриной реформы приходило множество, читающая публика не могла их не видеть — но даже намека не было на попытку диалога с массой, на то, чтобы потребовать от «своих» дать ей голос, чтобы начать хотя бы в «своем» кругу возможностей коррекции программы. Нет, эти знаки просто игнорировали — «иного не дано!», «пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка!» и пр.

Не будем подробно останавливаться на «судьбоносном» моменте — 76% населения СССР проголосовало на референдуме за сохранение Союза. В Москве и Ленинграде более половины были против сохранения. Но разве мог человек, принявший постулат демократизации, радоваться тому, что господствующая верхушка имела достаточно силы, чтобы наплевать на мнение большинства! А ведь радовались.

Вспомним вещи простые, бытовые. Видные социологи и экономисты требовали либерализации цен на продукты питания, интеллигенция «забрасывала их цветами». Это — ее право, ее выбор. Подавляющее большинство было против. Опросы в преддверии кризиса фиксировали: «Население не верит в быстрое улучшение потребительского рынка и выступает за регулируемое государством нормированное распределение благ как средство гарантированного снабжения. Более половины жителей столицы [56,3%] против такого решения [введения талонов на мясо]. А большинство жителей областных и районных центров, малых городов, сельской местности поддерживают введение талонов на мясо. Респонденты вполне отдают себе отчет в том, что эта мера не является панацеей от всех бед. Однако они предпочитают талоны, нежели повышение цен. Большинство опрошенных жителей разных регионов (около 80% в городах и 65% в сельской местности) выступают против повышения цен на мясопродукты, не считают его эффективным средством борьбы с дефицитом»286.

Сторонники реформы в основном попали в те 20%, которые выступали против государственного регулирования, за рынок со свободными ценами. Они поддержали Гайдара и Ельцина, когда их властная бригада «отпустила» цены. Ну так исключи постулат демократии из тех интеллектуальных инструментов, которые ты используешь при рассуждениях — и они у тебя вновь обретут связность, с тобой можно будет договариваться, вести дебаты. Но нет, всякое сомнение в благотворности рынка отметалось без комментариев, как нечто абсурдное и порочное — и все это при искренней убежденности в собственной демократичности.

Вот, Ю.В.Волков, доктор философских наук, зав. кафедрой социологии и социального управления Академии труда и социальных отношений (!) пишет о позиции рабочих: «Демократическое движение, начавшее развиваться в стране в последние годы и охватывающее главным образом прогрессивную интеллигенцию, вряд ли сможет само по себе преодолеть сопротивление консервативных сил и обеспечить утверждение нормальной, эффективной рыночной экономики… Ориентация на смешанную рыночную экономику присуща многим организациям в современном рабочем движении. Однако в нем присутствует и противоположная позиция — полная неприятия не только частной собственности и частного предпринимательства, но даже той «полурыночной» экономики, которая проектируется некоторыми в рамках незыблемости «социалистических принципов»… Это движение, выражающее люмпенизированную психологию наиболее отсталых — в массе своей — слоев рабочих и служащих, имеет не так уж мало сторонников,… а в условиях резкой пауперизации масс с весны 1991 г. люмпенская психология может пойти вширь»287.

Приняв и поддерживая подобную идеологию и в то же время считая ее выражением «демократического движения прогрессивной интеллигенции», эта самая интеллигенция впала в состояние искусственной шизофрении, — и ее рассуждения стали внутренне противоречивыми, некогерентными. Пользуясь своим заслуженным профессиональным авторитетом в массе трудящихся, наши интеллигенты, выступив в качестве идеологов, «оболтали» здравомыслящую массу, сбили ее с толку и помогли номенклатурной шайке разграбить народное хозяйство, совершить «в граде сем неслыханнейшее воровство». И это было со стороны интеллигенции величайшей, неприличной глупостью. Можно если не оправдать, то хотя бы понять козла-провокатора — для него в конце коридора, по которому он ведет на бойню овец, есть маленькая дверка. Для нашей прогрессивной интеллигенции такой дверки не оказалось, да она о ней даже не спросила. А главное, и вся эта бойня устроена на «Титанике».

Историк, академик П.В.Волобуев писал об октябре 1993 г.: «Не довольствуясь тем, что экономическими трудностями правящие круги ввергли большинство народа в политическую апатию, они решили дать прозревшему меньшинству, т.е. добросовестным демократам, такой предметный урок расправы, чтобы раз и навсегда сломить всякую попытку сопротивления антинародной политике верхов”288.

Павел Васильевич надеялся на добросовестность, на прозрение, на необходимость для власти запугивать это добросовестное меньшинство «демократов». На деле, похоже, ситуация хуже. Как можно прозреть, если разрушены инструменты рационального мышления! Как угодно пугай такого человека, он не извлечет «предметного урока», ибо не способен выстроить в уме причинно-следственные связи. Отгремели пулеметные очереди, смыли кровь с мостовой — и пошел испуганный вчера прогрессивный интеллигент голосовать за те же маски. Так и ходит.

Общая постановка задачи реформирования хозяйства. Итак перед обществом была поставлена задача создать хозяйство, основанное на частной собственности, чего, как признал сам «архитектор перестройки», никогда не было в русской цивилизации. Значит, задача эпохальная, и от образованных людей можно было ожидать внимательного изучения условий, постулатов и логики этой программы, ее органичного соответствия той реальности, которую предполагалось реформировать. Интеллигенция и взялась за эту миссию — растолковать людям необходимость перехода к рынку и конкуренции. Но каков же был при этом ее интеллектуальный инструментарий? На деле установки и даже понятия, которыми оперировали на своих кухнях наши интеллигенты, дерзко противоречили и логике, и здравому смыслу. Да и сейчас противоречат. Как будто накопленный человечеством опыт, перекристаллизованный в систематизированное знание, вдруг рухнул в какую-то яму, не оставив следа в голове образованных людей. В конце 80-х годов, когда приходилось сталкиваться с этими людьми, казалось невозможным, что они говорят всерьез — так это не вязалось ни с тем, что мы видели вокруг и с элементарной логикой.