Читаем без скачивания Костры миров (сборник) - Геннадий Прашкевич

Сегодня Сказкин не хихикнул довольно, не выскочил, хлопнув дверью, на потное от теплой росы крылечко. Более того, сегодня Сказкин не испугался сапога, он, Сказкин, даже не двинулся с места, и после секундного, но значительного молчания несколько растерянно повторил:

— Почты нет!

И добавил:

— Вставай, начальник! Я что хошь сделаю!

Сказкин, и — сделаю!

Серп Иванович Сказкин с его любимой поговоркой «Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем!» и — сделаю!

Богодул с техническим именем и это невероятное — сделаю!

Открывая глаз, прислушиваясь к тому, как жирно и подло орет за окном ворона, укравшая у нас позавчера полтора килограмма казенного сливочного масла, я упорно решал заданную Серпом загадку.

Что могло означать это — сделаю?

Прошедшая ночь, я не отрицал, действительно выдалась бессонная. Свирепая, мертвая духота упала на берега бухты Доброе Начало. Речка Тихая совсем отощала, от ее узких ленивых струй, как никогда, несло гнильем и болотом. Бамбуки пожелтели, курились едкой пыльцой, огромные лопухи сморщились, как бока приспущенных дирижаблей. Стены домика покрылись влажными тяжелыми пятнами, выцветшие обои поднялись пузырями, потом пузыри лопнули, и так же тяжко, как лопнувшие обои, обвисло небо на каменных мрачных плечах вулканов.

Вторую неделю над Итурупом стояло душное пекло.

Вторую неделю не падало на берега Итурупа ни капли дождя.

Вторую неделю я проводил бессонные ночи у окна, уставившегося на океан пустой рамой, стекла я выдавил — для свежести.

Душная, горячая тишина была наложена на остров, как горячий компресс, и волны шли к берегу ленивые, длинные.

Звезды.

Лето.

— Вставай! — повторил Серп Иванович. — Я что хошь сделаю!

Я, наконец, разлепил веки.

Серп Иванович Сказкин, первая кепка острова, обладатель самой крупной на острове головы, стоял передо мной в трусах на босу ногу и навытяжку, как рядовой над раненым маршалом. Еще на Сказкине был никогда не снимаемый им полосатый тельник. Обнаженные кривые ноги Сказкина казались еще круглее от того, что обвиты были наколотыми на них сизыми змеями.

«Мы устали!» — гласили надписи на змеях, но, несмотря на усталость, змеи эти хищно стремились вверх, прямо под скудные одежды Серпа Ивановича.

Голова у Сказкина, правда, была крупная. Сам император Дионисий, жадный до свирепых пиров, думаю, не отказался бы сделать глоток из такой крупной чаши, как чаша, сработанная из черепа Серпа Ивановича. Прищуренными хитрыми глазками, украшенными пучками белесых ресниц, Серп Иванович смотрел куда-то мимо меня, в сырой душный угол домика, на печально обвисающие лохмотья обоев. Руки Серп Иванович держал за спиной. Он явно что-то от меня прятал.

— Ну, — сказал я. — Показывай.

— Что показывать?

— Не то, что ты сейчас подумал, — предупредил я. — Не серди меня, Серп Иванович. Показывай, что притащил.

— А что я притащил?

— Вот я и говорю, показывай.

Только тогда Сказкин глупо хмыкнул:

— Говядина!

«Это бессонница…» — окончательно решил я.

И я, и Серп Иванович, мы оба очень хорошо знали, что на ближайшие тридцать миль, а в сторону американского континента намного больше, не было на Итурупе ни одной коровы, а единственную белую, принадлежавшую Агафону Мальцеву, даже такой богодул, как Сказкин, вряд бы посмел называть говядиной.

— А ну! — приказал я. — Показывай!

И ужаснулся.

В огромных дланях Серпа Ивановича лежал кусок свежего, чуть ли не парного мяса.

Противоестественный кусок…

На нем сохранился даже обрывок шкуры, будто шкуру с бедного животного сорвали одним махом!

— Кто? — только и спросил я.

Сказкин виновато пожал плечами, покатыми, как у гуся:

— Не знаю, начальник.

— Но ведь это корова Агафона!

— Других тут не бывает, — подтвердил мою правоту Сказкин.

— Так кто? Кто сделал такое?

Серп Иванович не выдержал.

Серп Иванович нервно хихикнул.

Застиранный полосатый тельник делал Сказкина похожим на большую мутную бутыль, по горло полную здравого смысла. Хихикал Сказкин, конечно, надо мной, ибо только младший научный сотрудник Тимофей Лужин (Сказкин был крепко уверен в этом) мог возлежать на раскладушке в тот час, когда всякий порядочный человек тут же соскочил бы, чтобы начать суетиться вокруг такой роскошной находки, как этот кусок говядины. Сказкина переполняло чувство превосходства. Сказкин презрительно и высокомерно пожимал покатыми плечами, Сказкин даже снисходил: дескать, ладно, лежи, начальник! У тебя, дескать, есть я, начальник! А раз у тебя есть я, Сказкин, значит, не пропадем!

Не выдержав его высокомерия, не выдержав духоты и испуга, я, наконец, поднялся и побрел в угол к умывальнику.

— Это еще что, — довольно гудел за моей спиной Сказкин. — Я однажды в Пиреях двух греков встретил. Один нес ящик виски, другой на тебя походил.

Я прислонился к пустой раме.

«Ох, Серп! Ох, Иванович!..»

Слоистая полоса влажного и теплого утреннего тумана зависла над темным заливом, резко разделяя мир на земной, с его тяжкими пемзовыми песками, оконтуренными бесконечной желтой щеткой бамбуков, и на небесный, с его пронзительно душным небом, линялым и выцветшим, как любимый, никогда не снимаемый тельник Сказкина.

— Ну? — переспросил я.

Сказкин доверительно подмигнул:

— Нашел — спрячь. Отнимут!

Подобная мудрость венчала всю философию Сказкина, но мне сейчас было не до рассуждений.

— Агафон знает?

По праву удачливого добытчика Сказкин неторопливо вытянул сигарету из моей пачки и укоризненно покачал большой головой:

— Да ты что, начальник! Это если бы лишней была корова, а то единственная на острове!

— Кто забил?

— Погоди, начальник, — рассудительно протянул Сказкин. — Зачем спешить? Хочешь правды — подумай. Люди, начальник, они везде одинаковые. Что в Бубенчиково, что в Симоносеки. Сойди на берег, поставь бутылочку, к тебе любой обратится неторопливо. Хай, дескать. Хай живешь, дескать? И ты так же отвечай — хай! Если скажешь неторопливо, тебя поймут. Меня вот, начальник, боцманы за что любили? А за неспешность! За то, что я и палубу вовремя выскребу, и к подвигу всегда готов!

— Сказкин, — сказал я, брезгливо разглядывая неаккуратный кусок говядины. — Вернемся к фактам. На столе лежит мясо. Вид у него странный. А принес мясо ты. Так что не тяни, объясни, что случилось с коровой Мальцева?

— Акт оф готт! Действие Бога!