Читаем без скачивания Том 5. Следопыт или На берегах Онтарио - Джеймс Купер

— Мэйбл слаба телом, друг Кэп, однако в этих вопросах, пожалуй, сильнее нас, мужчин. Но сержант Дунхем — мой друг, к тому же он ваш шурин, и теперь, когда мы выиграли битву и отстояли наши права, нам следует обоим быть при его кончине. Я проводил на своем веку не одного умирающего, — продолжал Следопыт; по своему обыкновению, он то и дело останавливался и, ухватив собеседника за пуговицу, пускался в пространные воспоминания из своего прошлого, — я проводил на своем веку не одного умирающего, видел его последнее содрогание, слышал его последний вздох; после горячки и сутолоки битвы полезно задуматься о судьбе тех, кому не повезло в сражении, понаблюдать, как по-разному ведет себя человеческая природа в столь важную минуту. Иные уходят из жизни в слепоте косного невежества, словно господь не дал им разума и сознания, тогда как другие, покидая нас, радуются, словно сбросили с плеч тяжелое бремя. Мне кажется, мой друг, что в эти минуты наш ум работает с особенной ясностью и что все наши прошлые дела теснятся перед нашим внутренним взором.

— Ручаюсь, что это так. Мне и самому приходилось бывать в подобных переделках, и, по-моему, человек от этого только лучше становится. Как-то я уже думал, что дни мои сочтены, и заново просмотрел судовой журнал моей жизни с таким старанием, какого от себя и не ожидал. И не то чтобы я считал себя великим грешником: если я и грешил, то осторожно, по малости. Хотя, конечно, покопайся, найдется и у меня на совести куча всякого мусора, как, впрочем, у любого из нас. Не был я ни пиратом, ни изменником, ни поджигателем, ничего такого за мной не водится. А что до контрабанды и прочих подобных несерьезных проступков, тут уж ничего не попишешь — я моряк, а всякое ремесло, как известно, имеет свои темные стороны, в том числе, должно быть, и ваше, Следопыт, как оно ни полезно и почетно.

— Что ж, среди проводников и разведчиков на границе сколько хочешь отпетых негодяев, а есть и такие, что, вроде нашего квартирмейстера, служат за деньги двум господам. Я себя к ним не причисляю, хотя соблазны у всякого бывают, чем бы он ни занимался. Трижды искушал меня враг человеческий, и как-то я даже чуть не поддался ему, хоть и не в такой мере, чтобы это могло меня тревожить на смертном одре. Первый раз напал я в лесу на связку шкурок, принадлежавших, как я знал, одному французику; он охотился по нашу сторону границы, где ему, разумеется, делать было нечего. Двадцать шесть бобровых шкурок — одна под стать другой, одна другой краше! Это был большой соблазн, я даже убеждал себя, что закон почти что на моей стороне, хотя время было мирное. Благо я вспомнил, что на охотников этот закон не распространяется и что бедняга, может, уже строит какие-то планы на зиму, рассчитывая продать эти шкурки. Так я их и не тронул. Многие меня за это, конечно, ругали, но в ту ночь я уснул сном праведника, а это первое доказательство, что поступил правильно. Другой раз я нашел ружье — единственное в этой части света, какое может идти в сравнении с моим "оленебоем". Я знал, что стоит мне им завладеть или даже просто припрятать, и я стану заведомо первым стрелком в наших краях. Я был тогда молод и неопытен по части стрельбы, а молодость честолюбива и предприимчива. Однако, благодарение богу, я победил в себе это чувство, а главное, дружище Кэп, в первом же стрелковом состязании победил честь честью хозяина того ружья — он стреляв из него, а я из "оленебоя", — и это в присутствии самого генерала!

Тут Следопыт остановился, чтобы всласть посмеяться; его глаза и загорелое, обветренное лицо так и сияли гордостью.

— Но особенно искушал меня нечистый в третий раз. Я случайно набрел на шестерку отдыхавших мингов. Сами эти аспиды спали, а их оружие и порох лежали сваленные в кучу немного в стороне, — я мог бы их прихватить, никого не беспокоя. Какая бы это была удача для Великого Змея: ему понадобилось бы меньше времени, чтобы снять с них скальпы, чем мне рассказать вам этот случай. О, Чингачгук храбрый воин, и он не менее честен, чем храбр, а уж такого добряка поискать надо!

— И как же поступили вы в этом случае, мастер Следопыт? — спросил Кэп с величайшим интересом. — Сколько я понимаю, вас ожидала либо очень удачная, либо очень неудачная высадка на берег.

— И удачная и неудачная, если хотите знать Неудачная потому, что соблазн был уж слишком велик; но все кончилось к общему удовольствию. Я не тронул и волоса у них на голове — белому человеку душа не позволяет снимать скальпы, — и даже не взял у них ни одного ружья. Я просто не доверял себе, зная, до чего ненавистны мне эти минги.

— В рассуждении скальпов вы совершенно правы, мой достойный друг, но что до оружия и пороха, любой призовой суд [73]в христианском мире вынес бы решение не в их пользу.

— Что верно, то верно, но надо же было показать мингам, что белый человек не станет нападать ни на спящего, ни на безоружного врага. Мне слишком дорого мое достоинство, мой цвет кожи и моя религия, чтобы всем этим жертвовать. Я просто дал мингам выспаться и подождал, пока они снова не будут на военной тропе. А потом, действуя где из засады, а где с флангов, угостил негодяев в должной плепорции. — Следопыт любил щегольнуть ученым словцом, подхваченным где-нибудь в дороге, но порой перевирал его и употреблял не в точном значении. — Только один минг и вернулся потом к себе в свой вигвам, да и то сильно припадая на одну ногу. По счастью, великий делавар лишь немного задержался в пути, гоняясь за дичью, и поспел как раз вовремя. А когда он поднялся с земли, пять скальпов висели у него там, где им висеть положено. Так что, как видите, поступая правильно, я ничего не потерял ни в рассуждении чести, ни трофеев.

Кэп одобрительно хмыкнул, хотя кое-какие положения в нравственном кодексе Следопыта были недоступны его пониманию. Так, перекидываясь с одного на другое и то и дело останавливаясь в увлечении беседой, приятели шествовали к блокгаузу. Но теперь они подошли так близко, что у обоих пропало настроение продолжать разговор, и каждый стал мысленно готовиться к предстоящему прощанию с сержантом.

  ГЛАВА XXVIII

Земля, ты вновь бесплодна и бела!

Твою беду оплакивает стих.

Еще недавно здесь весна цвела,

Росли нарциссы на полях твоих.

Теперь бураны над тобой шумят,

Зима пришла.

Испорчен твой наряд.

Солдат в горячке битвы бестрепетно встречает опасность и смерть, но, когда переход в мир иной совершается в минуты спокойных раздумий, он пробуждает в нас мысли о нетленном и непреходящем, сожаления о прошлом вместе с сомнениями и гаданиями о том, что нас ждет впереди. Сержант Дунхем был человек храбрый, но ему предстояло отправиться в страну, где мужество и решительность уже не могли пригодиться, и его чувства и мысли, постепенно освобождаясь от земного плена, принимали обычное в этих случаях направление: ибо, говоря, что смерть — великий уравнитель, мы прежде всего имеем в виду, что каждого она приводит к убеждению в суетности жизни.