Читаем без скачивания Франклин Рузвельт - Георгий Чернявский

Некоторые деятели, например упоминавшийся Норман Томас, призывали президента наложить вето на этот закон, а также воспрепятствовать другим шагам администрации, в частности призыву на военную службу в мирное время, утверждая, что эти меры ведут к превращению США в тоталитарное государство{515}. Однако таким советам Рузвельт не последовал, а возражения против военной подготовки в ответном письме Томасу просто высмеял.

Разумеется, закон Смита не вел к установлению в США тоталитаризма, как утверждал не только Томас, но и некоторые другие деятели. Но он действительно ограничивал американские свободы, что сам Рузвельт признал в письме Томасу от 9 ноября 1940 года. К счастью, традиции свободы слова в США были настолько прочны, что до окончания Второй мировой войны состоялись только два судебных процесса, на которых были предъявлены обвинения по этому закону (в 1941 году перед судом предстали сторонники Троцкого, получившие в результате незначительные сроки заключения, а в 1944-м процесс по делу предполагаемых нацистов был прерван за отсутствием у суда доказательств их вины).

Правда, в июле 1942 года состоялся военный суд над несколькими германскими диверсантами, которые были высажены с подводной лодки во Флориде, затем отправились в Нью-Йорк и Чикаго, где и были схвачены следившими за ними агентами ФБР. Рузвельт внимательно наблюдал за ходом процесса, в результате которого обвиняемые были приговорены к длительным срокам заключения{516}.

Сам Рузвельт рассматривал закон Смита как не столько карательный, сколько предупредительный механизм, что и реализовывалось в судебной практике.

В определенной степени с законом Смита и в целом с подозрительным отношением в США к иностранцам было связано нежелание Рузвельта жертвовать своими политическими интересами, популистскими амбициями в то время, когда резко обострилась проблема приема в США европейских евреев, которым угрожала гибель от рук нацистов.

Приемом иммигрантов из Европы занимались два органа — образованный в 1938 году при президенте совещательный комитет по делам политических беженцев и соответствующий отдел Государственного департамента. Если администрация президента занимала уклончивую позицию по отношению к «незаконному» допуску тех, кто, оказавшись в чрезвычайных обстоятельствах, стремился попасть в США, то Госдеп был в этом вопросе совершенно непреклонен.

Столкновение чиновников произошло во второй половине сентября 1940 года, когда в порт Норфолк (штат Вирджиния), являвшийся основной военно-морской базой США, вошел американский пассажирский пароход «Квэнза», на борту которого находились около двухсот евреев, бежавших из Германии в Португалию и теперь пытавшихся переправиться в Америку. Большинство из них смогло получить визы в Лиссабоне, но свыше восьмидесяти человек (в основном женщины с малолетними детьми) на свой страх и риск погрузились на корабль без виз.

Член совещательного комитета Патрик Малин отправился в Норфолк, чтобы оформить их прием — в данном случае президент явно проявил чувство сострадания. Однако руководитель отдела по делам беженцев Госдепа Брекенридж Лонг, известный своими консервативными убеждениями, потребовал полного соблюдения законности. За этим требованием явно скрывались антисемитские чувства. Лонг писал в своем дневнике: «Общий тип (пассажиров судна. — Г. Ч.) был точно таким, как те еврейские преступники, которые переполняют камеры в судах Нью-Йорка и которые никогда не станут хотя бы умеренно достойными американскими гражданами»{517}.

В результате усилий Малина, а также местных адвокатов Якоба и Салли Моркевиц в конце концов все остававшиеся на борту пассажиры «Квэнзы» получили разрешение остаться в Америке. Это, однако, был единичный случай.

Выше уже шла речь о двойственном отношении президента к этой сложной проблеме, в частности о размерах квоты на прием еврейских беженцев. Но тогда вопрос казался Рузвельту абстрактным, теперь же он оборачивался практической стороной, касающейся жизни и смерти даже не тысяч, а миллионов конкретных людей.

Президент, стремившийся продемонстрировать, что он чутко прислушивается к «гласу народа», по существу, пошел на поводу у деятелей, подобных Б. Лонгу, которые не только требовали от американских дипломатических служб за рубежом точного соблюдения формальностей, в частности в отношении квоты, но и сознательно затягивали решение вопроса о выдаче виз, действуя по принципу, известному еще древним римлянам: «Спеши медленно».

Британские и американские секретные службы доносили главам своих правительств, что в оккупированных странах Европы началось массовое уничтожение еврейского населения. Черчилль в августе 1941 года заявил, что германские войска в буквальном смысле слова уничтожают сотни тысяч людей: «Мы присутствуем при таком преступлении, которому нет даже названия». Однако задачи спасения конкретных людей отступали перед глобальными военно-политическими проблемами.

Летом 1942 года бывший польский дипломат Ян Карский, нелегально побывавший в Варшаве, собственными глазами видел, как постепенно, но неуклонно уничтожаются узники гетто. Оказавшись в США, он в июле 1943 года рассказал об этом Рузвельту, но услышал в ответ: «Дайте нам выиграть войну, и мы накажем всех виновных»{518}.

Рузвельт не предпринял никаких действий, чтобы путем расширения квоты дать убежище в США основной массе жертв нацизма. Правда, по его распоряжению был составлен список наиболее известных интеллектуалов и политических деятелей, включавший 567 фамилий. Но Госдепартамент, фактически саботируя указание президента, сократил список до сорока человек, которым и были предоставлены визы. А перевод Рузвельтом по просьбе кого-то из близких 240 долларов, чтобы покрыть расходы на перевоз в США детей одной-единственной семьи Клейн{519}, в то время как миллионы женщин и детей были обречены на гибель в оккупированной Европе, и вовсе выглядел издевательством над несчастными.

Остались без последствий сделанные по поручению Рузвельта отзывы экспертов о возможности размещения беженцев на принадлежавших США Виргинских островах, а также в Британской Гвиане. В конце концов президент пришел к выводу, что «не может сделать ничего, что причинило бы вред будущему нынешних американских граждан», имея в виду, что значительно более образованные беженцы будут претендовать на рабочие места{520}.

Несколько лет назад, уже после выхода в серии «Жизнь замечательных людей» биографии Л. Д. Троцкого, автором которой я являюсь, мне удалось обнаружить документы, свидетельствующие о том, что после убийства Троцкого в Мехико в августе 1940 года его вдова просила американские власти о предоставлении убежища ей и пятнадцатилетнему внуку Троцкого Севе Волкову. С личным письмом по этому поводу к Рузвельту обратился находившийся в США немецкий писатель Эмиль Людвиг, который незадолго перед этим выпустил комплиментарную книгу об американском президенте{521}. Людвиг сообщал, что вдова Троцкого находится под постоянной угрозой покушения на нее со стороны как правых экстремистов, так и сталинских агентов, что она не принадлежит ни к какой партии и собирается в США заниматься архивом мужа, незадолго до его гибели проданным Гарвардскому университету.