Читаем без скачивания Молодой Бояркин - Александр Гордеев

что живу я так, как считаю нужным, но без зла. Разве это так сложно? А вот попробуй-ка,

найди такую.

"Наверное, и мне придется ждать, когда дети подрастут, – думал Бояркин, слушая

Алексея. – А, значит, надо пока успокоиться, жить так, чтобы быть понятным многим

другим. А жена пусть понимает тебя настолько, насколько способна и насколько ей

необходимо. Ужин сварен, пол помыт, рубашки постираны, будь доволен. Господи, да ведь

это так просто". Бояркин даже повеселел.

Водки оказалось многовато – очень скоро это поняли они оба. Федоров, несмотря на

только что закончившийся доверительный разговор, резко отругал их в ответ на

предложенный стакан и, расстроено бросив книжку, ушел из общежития.

Бояркин и Батурин посидели, поговорили о том, какой хороший мужик Федоров,

покончили с последней бутылкой и перестали держаться на ногах. Бояркин чувствовал, что в

его сознание окружающее прорывается лишь короткими бессвязными кусками. Ничего уже

не соображая, он выволокся в улицу и, вместо того чтобы шагать в свое общежитие,

приплелся к дому Осокиных, открыл ворота и постучал в окно. Потом он обнаружил, что на

него сквозь стекло смотрят пожилые мужчина и женщина – Дунины родители, а сама Дуня

стоит рядом, дергает за рукав и требует, чтобы он сейчас же ушел. Бояркин подчинился и

направился к себе. У клуба его окружили местные парни. Они что-то говорили, но до

Николая доходили лишь всплески голосов. Тем не менее, он что-то отвечал, а потом все

исчезло.

Очнулся он утром на одной кровати с Романом. Невозможно было притронуться к

челюсти, к бедру, ступить на ногу. Сведения о своих вчерашних действиях пришлось

собирать у других. Но никто ничего не знал. Похоже, что он упал после первого же тычка в

челюсть, которого не успел даже заметить, и потом, когда его пинали, не чувствовал уже

ничего. Подобрал его Роман, прибежавший сразу же, как только узнал, что около клуба бьют

кого-то в белом плаще.

– Я тебя часа полтора искал, – рассказывал Роман, взлохмаченный и опухший, –

сбегал уже в твою общагу – там нет. Да и вообще бы не нашел, если бы не белый плащ, –

ночь-то была темная. Сначала думал, что тебя вообще убили. Ты почти не дышал и не

шевелился. Нес тебя, как мешок, через плечо… А выглядишь ты ничего, даже без "фонаря".

– Что-то бока жжет, – сказал Бояркин.

– Скинь-ка рубашку, – попросил Роман.

Бояркин стянул рубашку и увидел с ее тыльной стороны темные пятна.

– Ого-го, – сказал Роман, разглядывая его спину, – можно сосчитать все пинки,

которые ты схлопотал. Как пинок, так и ссадина. И по рубашке можно сосчитать – они там

отпечатались.

– Знаешь что, Рома, кончать нам надо с этим вином, – сказал Бояркин.

– Да нет, так-то ничего, просто мы вчера норму перешли. А этих местных, не знаю,

кто там был, мы можем сегодня на рога поставить.

– Нет, все. Наверное, я сам выпросил. И с вином тоже конец. В алкашей

превращаемся. Поворачивать надо.

Николай решил, что от Батурина надо просто отколоться. Не ходить к нему в

общежитие и все. В одиночку он пить не умеет – может, и сам перестанет. Разве что другой

напарник объявится. Хоть бы уж приехала скорее его жена.

На другой день Бояркин заболел. С утра появилась апатия ко всему на свете, которую

он не мог превозмочь весь день, а под вечер заныли кости и стало больно глотать. Все было

как в тумане. Его состояние заметила вся бригада, и Пингин распорядился, чтобы в

понедельник он на работу не выходил, а как следует закутался и отлежался. Батурин, помня

ссадины на его теле, испугался, но потом стало понятно, что Николай всего лишь застудился,

лежа ночью на холодной земле.

Весь следующий день Бояркин провалялся под одеялом, поднявшись только в обед,

когда Роман принес котлету с рисовой кашей и стакан молока. Потом, оставшись один,

Бояркин вышел из избы и присел на теплом крыльце. День стоял солнечный, и

температурить от простуды было стыдно. Николай, уже в который раз, поймал себя на том,

что смотрит на все окружающее слишком равнодушно. "Наверное, это безразличие не зря

заложено в человеке, – подумал он. – В большинстве случаев смерти предшествует болезнь, и

равнодушному легче умереть. Болезнь несет равнодушие. Точно так же, наверное, и

равнодушие несет болезнь. Так не от того ли я расхворался, что в последнее время как бы

отошел, оторвался от всего?" Он еще немного посидел, вспомнив Нину Афанасьевну с ее

постоянным постельным режимом, пожалел ее и пошел снова на кровать.

Первым после работы вернулся в общежитие Валера-крановщик. Он принес ужин и

пояснил:

– Ромка отправил. Сам завернул в магазин. Велел тебе не есть, пока он не придет.

Валера сбросил сапоги, через голову стащил рубаху, обнажая свои беспорядочные

наколки.

– Слушай-ка, – сказал он нерешительно, – я вот по-разному думаю. Все хочу спросить.

Ты ходишь с десятиклассницей… Так ты с ней того… Ну, в общем, спишь или просто так?

– А тебе какое дело? – спросил Бояркин, чувствуя как закипает.

– Да интересно. Я не знаю, можно ли просто так ходить.

– Можно и "просто так", – ответил Бояркин, вдруг вспомнив, что про Валеру

поговаривали, будто он импотент. – Я, например, хожу "просто так". Ничего иного мне и в

голову не приходит.

– Я понял, понял, – быстро сказал Валера, – я так, случайно спросил.

Бояркину стало неприятна его неловкость.

– Ты выпить не хочешь? – сказал он.

– Да не отказался бы.

– Тогда не уходи. Сейчас Роман принесет. Он "просто так" в магазин не заходит.

Выручишь меня.

Роман принес бутылку водки.

– Мы же договорились… – недовольно сказал Николай.

– Ну, ладно, ладно – покровительственно осадил его Роман. – Это для лечения.

Таежный способ, по рецепту Алексея.

Он пошел, сполоснул под умывальником стакан и почти до краев наполнил водкой, в

которую натряс потом перца из дешевой столовской перечницы.

– Таежный способ, – сказал Николай, – что же, все таежники с перечницами в кармане

ходят? Дай-ка я Валере отолью.

– Нам с Валерой и этого хватит. Валера, готовь посуду – выпьем за его выздоровление.

Нам полезней без перца. А ты пей и не останавливайся. Если не выпьешь – я тебя добью, –

сказал Роман, в шутку показывая свой граненый кулак.

Перед такой заботой трудно было устоять. Николай выпил. Батурин и карты не забыл

прихватить, но игра не получилась. Бояркин сразу сильно опьянел. Часов в девять вечера он

заснул и,