Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

Серега наотмашь залепил ему рот ладонью. Со звуком это получилось.

— Еще одын слово скажешь — конэц!

Перед тем как поставить фугас, Григорий еще на разок осмотрел пережатую негабаритом пальцевую воронку. Прошуровал, выверяя, «подушку»: порода больше не «капала», рудная пробка надежно заклинила выход. Он прикинул, что к чему, и решил — пары килограммов взрывчатки будет предостаточно. Машинально, по въевшейся уже привычке, огляделся: все вроде было в ажуре — Серега ладно зачистил скреперную дорожку и отогнал ковш от рабочего пальцевого восстающего на положенное по технике безопасности расстояние. И троса убрал…

Григорий задумчиво замурлыкал под нос какой-то мотивчик, очнувшийся в нем, и пошел снаряжать фугас.

Из трех реек-жердей, которые он подтащил к орту заранее, выбрал одну, самую прочную, и натуго примотал шпагатом к ее концу взрывчатку — фугас… Стал готовить запальник. Подрезал ножом конец детонирующего шнура, навертел на него ниточной канители для наилучшего уплотнения и аккуратно надел трубочку взрывателя. Когда все закончил, вернулся к пальцу с жердью. Облюбовал место для упора и хорошо утвердил жердь под негабаритом. Вывел детонирующий шнур на межвороночный целик и привязал к нему зажигательную трубку.

— Запалено-о-о! — от души заблажил Григорий, а прооравшись, дунул еще и в свисток.

Потянуло дымком…

Серега, услыхав Григория, врубил рукоять звукового сигнала. По орту поплыл, высверливая тишину, замирающий тягучий ной… Серега закрыл уши руками и сморщился…

Шнур горит со скоростью один метр в минуту. В полном одиночестве…

И чем дальше и дальше отползает по шнуру внешне неторопливая скорость огня, тем нестерпимей и стремительней нарастает скорость ожидания взрыва.

Если огонь доберется до цели — будет горячая, ясная вспышка. Если нет — тишина сделается еще громче…

Может быть, и сравнима жизнь огнепроводного шнура с жизнью человеческой, а? Кто знает…

К укрытию подошел Иван Федорович Гаврилов. Усмехнулся, глядя на припухшего Серегу:

— Тебя сейчас если по каске треснуть — точно штаны менять придется.

— По ушам сильно бьет. Нэ люблю… — начал было оправдываться Серега.

— А Сыркин вон хоть бы что… Орлом зырит! Инкубаторским, правда, но ничего… тоже с перьями. Я тебе, Сыркин, гостинца принес. От зайчика. На — держи… Агриппина, видать, и трясется над тобой, а?

— У меня затрясёсся… Я ее в кулаке держу.

— Это ты правильно, — подмигнул Сереге Гаврилов. — Она же у тебя транзисторная.

— Гори, гори, моя звезда… — подошел Григорий. — Привет главному инженеру! И выговор за нарушение техники безопасности. Почему не в укрытии?

— А много ль ты там поджег?

— Да каво… Пару килограмм.

— У-у… Страшно. Ка-ак фукнет!

— Не говори, батя. Только брызги в сторону…

И в это мгновение орт как бы осел, прогнутый адским усилием. Сморгнула огромная, белая зарница. Затем орт, выгибаясь назад, встряхнулся, рождая пока еще только глухой гул, а за ним почти сразу же, срывая и выламывая все на своем пути, промчался по тесным подземным пространствам ревущий, ураганный шомпол взрывной волны. Нет, на такое не мог быть способен заряд в два килограмма, что подвесил в Серегином скреперном взрывник Григорий Гаврилов.

Серегу и Сыркина, сидящих в укрытии, с хрустом приплюснуло к стенке проходки.

Григорий, всем телом ударив Ивана Федоровича, полетел, утрачивая тяжесть. Раза два его перевернуло и с размаху влепило в шершавый выступ породы.

Иван Федорович, с головы которого мгновенно слетела каска, кубарем катился по штреку, разбивая лицо…

Со скрежетом лопнули трубопроводы оросительной системы…

С лязгом и звоном упали с полков прожекторные осветители…

Зашипел, освободившийся от шлангов, воздух…

Хлынула вода…

От разнарядки цеха движения бежал навстречу погромыхивающему электровозу Анатолий Юсин… Остановил состав и крикнул машинисту:

— Где это?!

Машинист, недоумевая, пожал плечами.

— Давай в шестнадцатый! — скомандовал Юсин.

Еще через несколько минут в руднике пронзительно залились телефоны.

Был поднят по тревоге взвод горных спасателей.

Летели от Полярска к строениям Нижнего кареты «скорой помощи».

Поднимался и падал подъемник Надежды Гавриловой…

Первым, кого увидел задыхающийся Анатолий Юсин, был скреперист Серега Гуридзе. На четвереньках тянул он из загазованного, мутного пространства Ивана Федоровича. Лицо Гаврилова было в крови. Он все время хрипел, силясь что-то сказать, и наклонившийся над ним Юсин с трудом разобрал:

— Там… еще… Гришка… ссын… И Ссыр… — Иван Федорович потерял сознание…

Анатолий рванулся дальше, но вскоре остановился. Дышать было нечем. Припал к свистящему фланцу разорванной воздушной магистрали. Орт пропитала газовая желтизна…

А метрах в семидесяти от него, качаясь из стороны в сторону, пытался идти Григорий. Он не видел ничего перед собой. Лицо перекрыла сплошная сочащаяся маска. Григорий споткнулся, упал плашмя и снова начал вставать… Роба на нем дымилась. Висела клочьями. Каскетка была напополам распорота. Тяжело и страшно продолжал жить взрывник, выставив вперед кроваво-грязные руки…

Перед ним… на карачках… визжа и мотая головой… пятился и пятился Сыркин…

Кряквин и Тучин ворвались в диспетчерскую комбината.

— Ну? — выдохнули одновременно.

Диспетчер, пожилая женщина в белой кофточке, не отнимая трубки от уха, сказала:

— Еще ничего не ясно. Произошел какой-то странный взрыв. Порядка двух тонн… Никто его не ожидал, Алексей Егорович…

— Машину! — как выстрелил Кряквин.

«Скорая помощь» с воем влетела на рудничный двор. С писком присела у входа в бытовку.

По коридору катился людской поток. Как раз и проносили мимо сатураторной носилки, а на них прикрытое одеялом чье-то тело…

Зинка Шапкина выскочила из двери. Забежала вперед и, бледная, приподняла одеяло… Она мгновенно узнала Григория и, заходясь в бесконечном, истошном крике, упала на колени, остановив санитара.

Санитар закряхтел, перенося над Зинкой тяжелый, мокрый сапог…

Первомайские колонны шли обдуваемые легкой пуржицей. Парусилось все, что могло хоть немного, но помешать колючему, бодрящему хиусу северных румбов… Транспаранты, флаги, флажки, ленты, портреты… Городок приподнял и держал над собой бушующее разноголосье — духовые оркестры, гармони, уличные динамики, транзисторы, песни, смех, крики… Разноголосье перепадно раскачивалось в не промытом еще до конца рассвете, уплывая к центральному скверу, где его и встречала празднично убранная трибуна. И конечно же, самая многоликая, самая представительная колонна была у комбината «Полярный». Выпукло выдувала пурга головной транспарант: «Горняки приветствуют тебя, Первомай!»

Увлеченные торжественностью минуты, вышагивали впереди Кряквин и Скороходов… А внутри шествия бурлила своя, тысячу раз вроде бы виденная и тем не менее опять неповторимая суматоха… Одни цеха пели, в рудничных шеренгах отплясывали цыганочку, крутили руками, притопывали, взвизгивали, третьи шли молча, а за ними платила звуковую дань медь надраенных труб.

Низкорослый Сыркин, уже основательно подстегнувший себя хмельным, так и сиял всеми рябинами рядом с могучей, цветущей цветастым платком Агриппиной. Ему до жути хотелось туда, в цыганочку, и он посмотрел снизу вверх на жену, вопросительно вытянув и без того оттопыренные губы… Агриппина, гордая своей семейственностью, пропела:

— Иди, иди, Семушка… — и подправила на нем белое, шелковистое кашне. — Токо не очень уж… А то в сердце заколит…

Сыркин рванулся в круг… Забил бурками неслышную чечетку, заорал невпопад с гармонью:

А плывет рыбицаА на речную мель,А в люди выбитцаА не могу досель…

Агриппина не выдержала — тоже пошла вокруг Сыркина, потряхивая плечищами… Изловила момент и тоже басовито, надрывно прокричала частушку:

Хорошо, девчонки, вам:В одной смене милый с вам…Каково-то мне одной:У меня милок денной…

Сыркин смахнул с головы шапчонку, хлобыстнул ее самозабвенно под ноги, в растоптанный снег, продолжая с серьезным, ошалелым лицом выкрикивать частушки.

Гармонь частила на пределе громкости, разъедая ритм остро мелькающими ребрышками расписных мехов. Кивали друг другу, пошатывались над колонной портреты передовиков. Среди них и Григория Гаврилова и Сереги Гуридзе…

Серега тащил на плечах чьего-то парнишку. Рядом с ним подвигалась раскрасневшаяся Зинка в белом пуховом полушалочке…