Читаем без скачивания Дневники 1932-1947 гг - Лазарь Бронтман

Отправили машину обратно, в город, а сами залегли. Поснимала. Ночевали в городе. Была яростная бомбежка. Кидали из контейнеров хлопушки.

— Жутко красиво, — говорит Наташа. — Я сидела в хате у окна, поджав колени, готовая выбить стекло и выпрыгнуть в любую минуту. Зато сделала хорошие снимки.

Людмила Зак рассказала интересную безымянную ситорию, рассказанную ей из многих источников. Возможно — вычитанная история.

Молодой он и она любили друг друга. Но его родители были против брака, ему прочили блестящую карьеру. Им пришлось расстаться. Она взяла с него слово, что никогда не будет ее разыскивать, но обещала ежегодно писать ему одно письмо. Через год он получил первое: страдает без него, любит до самозабвения, почти сходит с ума. Еще через год — второе: печали меньше, но любит. Еще через год: она за границей, путешествует, к ней сватается очень хороший человек, как «его» мнение? Затем: вышла замуж, ждет ребенка. И так каждый год. В конце концов, он знал, что она счастлива, четверо ребят, спокойная жизнь с простым хорошим человеком.

А у него — все кувырком, карьера не получилась, личная жизнь шла нескладно, и он все время грыз себя за отказ от нее. И вот, через десять лет он получил от нее письмо, датированное днем их расставания. В нем сообщалось, что на завтра ее уже не будет в живых, она не может жить без него. И говорилось, что она написала ему письма, разослала их знакомым и просила посылать ему каждый год по одному.

У нас — тихо. Неимоверная опять слякоть. Наступление заглохло. В ночь на 3 февраля немцы силами четырех дивизий атаковали наш плацдарм на Друти (у Большой Коноплицы), но отброшены. Дал об этом сегодня заметку.

Последние дни много работал. 3-го дал оперативный подвал. Вчера отослал с Вихиревым подвал «Одиннадцать эшелонов» и к нему великолепные снимки бомбежки. Вчера и сегодня писал весь день «Возвращение». Думаю послать в «Огонек». Написал не меньше 1/2 печатного листа.

Устал, 4 часа утра. Спать!

Коробов 4-го уехал в Москву. Я остался один. Гм…

10 марта.

Дни идут быстро, а события — не очень, их хватает только для дневника. Судя по вчерашним и сегодняшним сводкам, резко шагнули вперед войска 1-го и 3-го Украинских фронтов. Перерезана железка на Николаев, бои идут на улицах Тернополя. А у нас — без перемен. Общее внимание до сих пор сосредоточено на Финляндии. Условия перемирия были опубликованы еще 2-го. Финны кочевряжатся. Пару дней назад у нас была напечатана передовая о Финляндии — необычайно мягкая, уговаривающая, разъясняющая. Странно! Впрочем, разве отсюда увидишь все вольты политика.

На дворе — два дня весна. Снег почти стаял. В поле — скоро будет сухо. На улицах — грязь. Разлетались немцы. Сегодня были в Гомеле — зенитки стучат все время. Впрочем, и тут их слышно нередко.

Утром 8 марта к нам заехал майор Меркушев и утащил к себе в полк минометчиков. Опять хорошо посидели, выпили на четверых 1,25 л. С грустью вижу, что стакан водки для меня почти безделица, и что самое скучное полная ясность сознания, и очень быстро (через час) совершенно трезвею. В все еще хмельные: и им противно видеть трезвого.

Помянули там неласковым словом Военторг. Вот что у военных вызывает всегда ругань дикую. Я не видел ни одного человека, кто бы хорошо отзывался об этой организации. Недаром о ней ходит столько анекдотов в армии.

Вот несколько:

1. Одна армия выходила из окружения. Осталось там хозяйство военторга. Надо выручать, никто не идет. «Довольно мы с ними настрадались, пусть теперь немцы помучаются».

2. В Сталинграде обсуждаются условия сдачи немцев. Паулюс спрашивает: «А где нас будут кормить?» — «В столовой Военторга.» — «Тогда мы будем драться до последнего!»

3. В часть прибыл самолет, построенный на средства работников Военторга. По фюзеляжу надпись «Военторг». Ни один летчик не соглашается лететь… «Свои собьют!».

Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова — между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии., бывший в ту пору зав. местной сетью Степа Зенушкин съел его. Горбунов сейчас не в обиде.

Скромный кабинет. На столе — стенографические записи лекций ВПШ (ух, если буду там — столько учить!).

— Прислал Александров. Я ведь доцент по истории при Белорусском университете.

Высокий, толстый, пухлое лицо, светлые волосы, лысина. В приемной — два секретаря, скучают до обалдения, одна читает «Хождение по мукам», вторая отрывной календарь на 1944 г. Аккуратно записали нас в тетрадочку посещений: кто, куда, должность.

Беседовали два часа. Интересно, вкусно. Сначала он рассказал нам историю со сценарием Довженко «Украина в огне». Это фильм должен был сниматься, а сценарий представили к печати. Украинские товарищи читали его, одобрили, назвали смелым, правильным и прочее. Долматовский, вернувшись с пленума Союза писателей, рассказывал мне, что на заседании пленума выступил Александров, подверг жестокой критике сценарий и читал отрывки из него. Как остроумно заметил Долматовский — в 37 году за эти отрывки посадили бы не только Довженко, но и Александрова — за их чтение.

Горбунов рассказал — со слов Пономаренко — о беседе, состоявшейся у т. Сталина по поводу этого сценария. Присутствовали: Хрущев, Бажан, Корнейчук, еще кто-то их украинцев (Богомолец и не помню кто), Пономаренко, Довженко.

— Вы интеллигент, — говорил т. Сталин, — и притом не умеющий подняться до правильных обобщений. Вы видели только одну сторону и на этом основании считали возможным думать о целом. И не заметили основного — роли партии и государства. Известно, что Япония только и ждала момента, что бы напасть на нас. Но этого не случилось, и до сих пор она придерживается политики строгого нейтралитета. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? Известно, что ни Англия, ни США не были восторженными поклонниками Советского Союза. Но они стали нашими союзниками. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? А перелом, который произошел в войне — разве он случаен? Почему Франция, сильное государство, с сильной армией, свободолюбивым народом — развалилась под ударами в несколько дней? Там не было крепкого, уверенного в своей силе правительства, которое сумело бы поднять весь народ, все силы против врага. В своем сценарии Вы пытались ревизовать учение Ленина. Этого мы никому никогда не позволим. При одном упоминании имени Ленина вы должны шапку снять и в ножки поклониться. Когда наступили крутые времена, вам, интеллигенту, пытающемуся вобрать в себя ощущения других таких интеллигентов, показалось, что всё рушится. Мелочи заели, из-за мелочей вы не видели основного.

Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса «Интервенция». Жил в общежитии обкома, в одной комнате с товарищем, инструктором ЦК. В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. «Вот, дураки, переложили аммонала», и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла и осколком стекла обожгло нос.