Читаем без скачивания «Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов

Целинникам

Это всем нам знакомо,Мы прошли через это:По путевке райкомаВъехать в знойное лето.

Въехать в марево степи,Въехать в знойное утроНа гремящем прицепе.На усталой попутной.

Въехать звонкою стайкойИ чернеть от загара,В пропылившихся майках,Подвернув шаровары.

Задыхаться от ветра,Пить вприпад из речушек.Обмелевших заметноВ этой дьявольской суши,

И работать, работатьТо ведром, то лопатой.Между грязных и потных.От усталости ватных.

Это всем нам знакомоИ привычно:В семнадцатьПо путевке райкомаВ дальний путь собираться.

Владимир Файнберг

«А человек не спит…»

А человек не спит.Он не ложится спать,то у стола сидит,то у окна опять.Все ходит без концав молчании бессонном…Мерцание лицав стекле оконном.Сквозь пару жарких глази собственный високон различает Марси улицы кусок.О чем его тоска?О том, что тридцать лети та, кого искал, —ее все нет и нет.О чем его печаль?О том, что тридцать лети молодости жаль,и нету сигарет.Его уж чудакомровесники зовут.Ему уже знакомих постоянный суд.Мол, говорит не то,что надо говорить.Не шьет себе пальто —все б в кожанке ходить…А человек не спит,в коммуну крепко верит.И кожанка виситна вешалке у двери.Переместился Марс,к рассвету ночь идет.Одной из многих трассрокочет самолет.И виден под крыломзвездой бессонной дом…О, знал бы человек,что думают о нем,хоть он и незнаком!Он строчка между строк:и нет ее — и есть.Схватив любой листок,ее хотят прочесть.Но время знает срок.

А человек не спит.

Евгений Храмов

Площадь революции

Голубиные крылья ветер в небе полощет.Я не видел неба такого высокого…Всякий может прийти на эту площадь,а я туда не пускал бы всякого.Не хочу, чтобы там рандеву назначалите, что с пьяным весельем знакомы ночами,чтобы наглый пижонв заграничной ковбойкеговорил девицесмазливой и бойкой:«Дорогая моя, чтоб не разминуться,мы встретимся в девять          на Революции…»Пусть приходят туда только самые чистые,только самые честные, самые сильные.Пусть приходят девчонки с глазами                лучистыми,прибегают мальчишки с букетами синими.Пусть приходят туда после славных вахт,от трудов,     от станков,          из глубоких шахт.Не пускайте туда лицемеров пошленьких!Закажите дороги карьеристам и выжигам:

слишком жаркою кровью название площадина фронтонах всех зданий            страны моей                  выжжено.Вот такую бы я предложил резолюциюотносительно площади революции…

Родина

Н. Старшинову.

Женщины шли — на плечах лопаты —Окопы рыть под городом Москвой.Страна смотрела на меня с плакатаСедая,С непокрытой головой.Она звала меня глазами строгими.Сжав твердо губы, чтобы не кричать,И мне казалось, что похожа РодинаНа тетю Дашу из квартиры «пять».На тетю Дашу, рядом с нами жившую.Двух сыновей на Запад проводившую,Да, на нее, вдову красноармейскую,Усталую,    упрямую        и резкую.

Хотелось мне участвовать в десантах,Кричать в эфир: «Тюльпан, я Резеда!»Мне шел тогда       едва второй десяток,Меня на фронт не брали поезда.И я смотрел с серьезностью недетскойВ ее лицо с морщинками у губИ лишь на двойки отвечал немецкий,Чтоб выразить презрение к врагу.

Она звала меня глазами строгими,Сжав твердо губы, чтобы не кричать.И мне казалось, что похожа РодинаНа тетю Дашу из квартиры «пять».

Владимир Цыбин

Годы

Я остановился перед своею памятью,молча остановился,         как перед папертью,и всматриваюсь в нее, где я жил                давно,еще отходчивый на добро,где я жил в дали невнятной,еще незнаемой, за триста земель…Как будто попал я на карусель,и все раскручивается обратно!..Моя карусель догоняет годы,и я увидел: идут пешеходы,тридцать один, один за одним.— Обождите! — кричу я им. —Я ведь — вы, тридцать второй…Но молча скрылись они за горой.(А карусель несется по кругус тиши на тишь, с вьюги на вьюгу,несет с валунов на валуны,с беды на беду, на вину от вины!)И годы я догоняю опять:— Куда вы идете!— Тебя догонять!— А что вы несете в мешках             за спиной!.Но молча скрылись они за горой.(А карусель летит все быстрей,кружит лошадок и снегирей,а карусель несется назад,мимо земли, где братья лежат,мимо сполохов, мимо звезд,мимо маминых, горлом, слез,мимо дней и лун… И, звеня,кружит, кружит, кружит меня!)Стой, карусель, стой, память моя!..Но снова явственно вижу я:идут мои годы в пустынных песках,уносят сыпучий песок на плечах.От ночи до ночи, от дня и до дня,тридцать два молчаливых меня.— Ребята, примите меня! — я кричу.Вот так я за ними кружу и кружу.А карусель все круглей и круглей,и тридцать два человека на ней,а карусель несется сама —память моя и моя земля.(На этой земле мне не лечь и не               сесть,и нет остановки круженью, чтоб               слезть).И нет остановки, и все на краю;я вслушиваюсь в нежность свою,и я смотрю из тридцать второй тишии осматриваю: болеешь, скажи!И она отвечает начистоту:— Это я, твоя нежность, растуи становлюсь все нежней и нежней…А память кружится, и над нейсолнце, медленное, сырое.…И кружится во мнесердце тридцать второе.

Возвращение

Издалека — по щучьему веленьюили приспела горькая пора —вернулась Марья Павловна в деревню,ведя троих босых у подола.Мальчишки шли, подол не отпуская,мал мала меньше, щуплые в плечах.И бабы вслед смотрели: — Городская!И за детей корили вгорячах.Ах, отчая земля! Ты, как присуха —еще никто тебя забыть не смог:на яблонях, обманный и припухлый,из почек распеленатый снежок;И откровенный, молодой, пшеничныйдождь обложной над крышей черепичной,провисший над землей, как провода,и ягодные в травах холода…У дома, что стоял пять лет без дыма,без скрипа половицы и без тына,без доброго соснового тепла,остановилась Павловна:— Пришла!..И оробела перед старой тишью.Знать, вправду, где родишься, там                сгодишься,лишь бы здоровьем жизнь не обошла,лишь бы корова стельная была,да председатель строгий и непьющий,да трудодни поболе и погуще…Лежит село, к густому дыму дым,лежит село средь проводов и улиц.— Без мужика одни назад вернулись.— Что мужикам! Им заработок один!Ах, только б жить — не с места и на                место,с надеждой не на случай — на себя…От Вязьмы до Иркутска: рельсы, рельсы,и ни одной до твоего села;от Вязьмы до Иркутска: шпалы, шпалы…А помнишь ли, как пыльным большакомДвенадцать лет назад ты уезжалане столько от нужды — за мужиком.Подруги уговаривали грустно:— Ты уж о нас не забывай, Маруся,ты уж скажи, что много здесь невест,ты пропиши, Маруся, все, как есть.И вот село за поворотом скрылось.…А может, это все тебе приснилось,начудилось бессоннице твоейсреди опавших листьями дождей!А тишина покалывает уши,и годы отлетают, словно гуси,и дверь ты открываешь не спеша,и бабы говорят вослед:— Пришла.И снова все, как той порою ранней,хоть ребятишки за тобой гуськом,хоть кажется петух им деревянныйнад крышею конфетным петушком.

Борис Чичибабин