Читаем без скачивания Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - Уральский Марк Леонович

Дорогой Илья Маркович. Еще раз от всей души Вас за все благодарю, Мне очень совестно, что Марк Ефимович <Вейнбаум — М.У> обратился к Карповичу с <...> просьбой <о моей номинации — М.У.>. Об этом я и понятия не имел. Разумеется, я сердечно поблагодарю Марка Ефимовича, а вот писать ли Карповичу, не знаю: быть может, Ваши соображения об этом вполне правильны. Практического значения представление Карповича в этом году иметь не может, так как это верно произошло недавно, а кандидатуры выставляются в январе. Но для будущего года это и важно, и особенно мне приятно. Впрочем, какое вообще тут практическое значение? Шансы мои ничтожны и по той самой причине, которую вы указываете: нансеновец, эмигрант. И все-таки как же не попробовать? Знаю, что Ремизов выставлен, что

Зайцев выставлен, хотя не знаю, кем именно107? Надо, значит, и мне «взять билет в лотерею», как бы ни были ничтожны шансы. И особенно Вам благодарен. Разумеется, не сообщайте мне имени Вашего корреспондента108, Вы совершенно правы.

Далее Алданов опять возвращается к вопросу, какие его книги «по-английски, по-французски или по-немецки (швейцарское издание)», и какие рецензии он пошлет через И.М. Троцкого его стокгольмскому корреспонденту, выказывая при этом свойственную ему щепетильность в отношениях с посторонними людьми:

Мне чрезвычайно совестно так злоупотреблять Вашей исключительной любезностью и возлагать на Вас еще и пересылку книги рецензий в Стокгольм. Но очень Вас прошу разрешить мне, по крайней мере, хоть покрывать расходы по этой пересылке. Я тотчас прислал бы Вам деньги.

В письме от 21 мая 1954 г. Алданов сообщает, что

отправил Вам заказным <...> лично для Вас <подчеркнуто от руки>, на память, экземпляр «Бельведерского торса109« <...>. В этом же конверте с книгой я вложил наудачу несколько американских рецензий о моих книгах: в выборе руководился известностью критика. Кроме того, вложил французское интервью со мной, появившееся не так давно в «Нувелль Литерер», это во Франции главный литературный журнал. Уж если вы так добры, то перешлите рецензии и особенно интервью в Стокгольм, кому найдете нужным. <...> немецких рецензий теперь не имею, так как после второй войны не абонировался в немецком бюро вырезок. После войны по-немецки, впрочем, пока вышла (в Швейцарии у Моргартена) лишь одна моя книга: те же «Истоки».

21 июля 1954 г. Алданов горячо благодарит Троцкого, особо подчеркивая, что:

Забота Ваша о моих интересах, время, которое вы тратите ради меня, и старания поразительны. <...> Ваши слова даже впервые подали мне маленькую надежду. Думаю, что в этом году получит Хемингуэй110. Что ж, он имеет все права. По-моему, Моруа имеет меньше шансов, так как французу премия была дана недавно, и Франции принадлежит рекорд по числу премий.

Далее Алданов сообщает, что

прочел в «Новом Русском Слове» отчет о Вашем празднике и сердечно порадовался большому успеху.

Речь здесь, несомненно, идет о чествовании И.М. Троцкого по случаю его 75-летнего юбилея (поздравительные телеграммы, письма и другие материалы, касающиеся данного события, хранятся в его YIVO-архиве). Затем следует комплимент «по случаю»:

Но еще до прихода этого отчета мне об огромном успехе написало три человека. А двое из них добавили, что Ваша речь была самой блестящей.

Покончив с «торжественной частью», Алданов переходит к «серым будням» — оказанию материальной помощи русским эмигрантам:

Меня неизменно осаждают ходатайствами,

— и, называя фамилии композитора и критика Леонида Сабанеева (за него перед Литературным Фондом хлопотал А.Я. Столкинд), артиста Бологовского, писателя Шейнера111, просит, хотя:

просьб поступило множество, <...> поддержите, что можете.

Далее Алданов возвращается к своему «кровному вопросу». Он благодарит И.М. Троцкого за благоприятный для него отзыв об «Ульмской ночи» и с приятным для авторского самолюбия удивлением спрашивает:

Неужели и Ваш корреспондент заинтересовался этой книгой? Если бы Вы нашли нужным послать ему еще что-нибудь мое, я тотчас достал бы и послал бы Вам. Лично я считаю лучшим из моих произведений «Истоки» («Before the Deluge»). Она имела небывалый успех в Англии, где была избрана «Бук Сосайети» — это британский «Бук оф зи Монc», но с тиражом в двадцать раз меньше, чем американский: было продано 17.000 экземпляров. Мне пишут, что Анна Родионовна <Троцкая> совершенно поправилась. Если это так, то понимаю, какая это радость.

22 августа 1954 г.:

Дорогой Илья Маркович. Должен каждое мое письмо к Вам теперь начинать с глубокой сердечной признательности. <...> Ваше последнее письмо ко мне немного меня смутило. Как же я мог бы прислать Вам заметку с оценкой моих книг? Вы меня просите преодолеть скромность, но я уверен, что такую заметку о самом себе затруднился бы составить и очень нескромный человек. <...> <Мой послужной список — М.У.> я составил и прилагаю. Тут факты и объективизация, но и это нелегко писать человеку о самом себе. Как вы увидите, на стран<ице> № 3 — пробел: эта страница обрывается там, где «можно» поместить оценку моей деятельности, краткую «общую оценку» моих книг. Если вы считаете это необходимым, (вероятно, Вы правы), то, пожалуйста, произведите оценку сами (или поручите это другому), за что я Вам буду сердечно признателен.

Далее следует очень лестное со стороны знаменитого писателя и важное для характеристики личности И.М. Троцкого и его профессиональных качеств публициста заявление Алданова:

Если вы хотите знать мое мнение, то никто это не может сделать лучше, чем Вы, и тогда это останется секретом. <...> критика очень часто меня хвалила, слишком хвалила, критик Орвилл Прескотт112 писал, например, в «Нью-Йорк таймc», что меня обычно признают первым из ныне живущих писателей. Это было незаслуженно, но очень приятно. Если хотите, скажите несколько слов не об этом, конечно, мнении Прескотта, а вообще о мнении критики. Или же скажите от себя что хотите.

В конце письма Алданов сообщает, что его «ходатайства в Литфонде о Сабанееве, Петре Иванове и Болотовском удовлетворены» и снова просит за Ю. Шейнера и С. Постельникова:

М<арк> <Ефимович> <Вейнбаум — М.У.> пишет мне, что он эти два ходатайства поставит и поддержит на следующем собрании (а то было бы слишком много для одного раза). Лишь бы только он не забыл, уезжая в отпуск. Не напомните ли тогда Вы: люди почтенные и очень бедные.

11 сентября 1954 г.:

Не сомневаюсь в том, что Хемингуэй (по моему, наиболее вероятный и достойный лауреат текущего года), Моруа, Бубер имеют больше шансов, чем я. А не сообщите ли, кто несколько других писателей, о которых Вы пишете. Кстати, именно сегодня здешняя газета «Нисс-матэн» печатает телеграмму из Стокгольма (по-видимому, телеграфного агентства) о том, что наиболее вероятный кандидат в этом году — исландский писатель Hall-dor Laxness113. Других кандидатов телеграмма не называет. Признаюсь, я этого писателя совершенно не знаю, не слышал даже имени. Впрочем, покойный Иван Алексеевич говорил мне, что редко дают премию тому писателю, которого называют задолго до решения. Верные предсказания бывают, будто бы, только за несколько дней. Но общего правила тут нет. <...> мы оба чрезвычайно рады, что горный воздух и тишина благотворно отражаются на Анне Родионовне. Да и вам очень хорошо отдыхать подольше. Т<атьяна> М<арковна> и я шлем Вам и Анне Родионовне самый сердечный привет и самые лучшие пожелания. Ваш иск<ренне> Вам признательный М. Алданов.

23 октября 1954 г.:

Дорогой Илья Маркович. Меня очень тронуло и взволновало Ваше письмо от 20-го: взволновало потому, что оно подает некоторую надежду (прежде у меня никакой надежды не было), а тронуло в виду Вашего необыкновенно <подчеркнуто от руки — М.У> милого ко мне отношения, Вашей заботы и труда в этом деле. От души вас благодарю — это просто удивительно. Не скрою, я все-таки не разделяю Вашего относительного оптимизма, не говоря уже об оптимизме Вашего <стокгольмского — М.У.> корреспондента. Здешние газеты называют Хемингуэя как почти бесспорного кандидата, а о других кандидатах и не упоминали. Парижский «Ле Монд», тоже упоминая, как о первом кандидате, о Хемингуэе, назвал еще Шолохова (как бы в виде противовеса эмигранту Бунину) и двух совершенно неизвестных мне писателей, — одного исландца и другого грека114. Были ли предположения в других газетах, я не знаю. Может быть, попадались Вам? Разумеется, я ни о чем вас не спрашиваю из того, что Вам пишет ваш корреспондент, столь мило ко мне относящийся. Но если он пишет Вам что-либо о русских кандидатах, как Шолохов или другие, то, быть может, Вы мне как-нибудь сообщите, — просто для того, чтобы знать, как нас расценивают. Если же это неудобно, то, конечно, не сообщайте и этого. Для меня лично важно и то, что обо мне в Стокгольме говорят: все становится более или менее известно издателям в разных странах (и особенно в скандинавских) <дописано от руки> — если кандидатуру такого то писателя на премию обсуждают, то уже по этой причине шансы его у издателей и даже, быть может, предлагаемые ему условия при покупке его книги улучшаются, — особенно если его фамилия в связи с этим попадает в газеты (конечно, только мировые) <дописано от руки — М.У>. Итак, надежды имею очень мало, но не скрою, немного волноваться буду в предстоящие дни, — это, впрочем, приятное волнение. До этого Вашего письма я такого волнения перед 10-ым ноября не испытывал.