Читаем без скачивания Дочь Сталина - Розмари Салливан

Все семейные связи были разорваны. Наступил ноябрь, и Светлана почувствовала себя обреченной на неудачу и медленно идущей ко дну.

Светлана ходила в гости к Степану Микояну и его жене Элле, которые всегда хорошо относились к ней. Ольга проводила время со своими четырьмя дядями Аллилуевыми. Светлана по-прежнему называла их «мальчики Аллилуевы». Это были сыновья тети Ани и дяди Павла, с которыми она играла в юртах на даче в Зубалово и тайком от отца гоняла на машине по улицам ночной Москвы. Это были очень приятные встречи, но Ольга находила, что «Москва — это самое сумасшедшее, темное и холодное место, в котором я когда-либо была. Она по-настоящему меня ужасает». Магазины шокировали американского подростка: «В некоторых магазинах люди готовы буквально поубивать друг друга за какие-то яйца. А в правительственных магазинах точно так же дерутся за флакон дизайнерских духов. Я вижу и расизм, и сексизм». Дядюшки Ольги пытались развлечь ее, приглашая в кино, поскольку кинотеатр находился прямо в их доме: «Я посмотрела множество русских фильмов, дублированных на английский, и множество английских фильмов с субтитрами. Больше всего мне нравились «Ганди» и «Далекие шатры» — сериал об англичанине, живущем в Индии. Я только начинала представлять себе, какой прекрасной должна быть Индия, как все портил дурацкий русский дубляж, выставляющий индийцев «дикарями».

Однажды в семь часов утра Светлана и Ольга без предупреждения нагрянули в квартиру Лили Голден. Елена, дочь Лили, разбудила мать, сказав, что ее спрашивает какая-то незнакомая женщина по имени Светлана. В полусне Лили спросила: «Какая Светлана? Я знаю многих Светлан». Когда Елена вернулась сказать, что пришла Светлана Аллилуева, мать велела ей немедленно одеваться, идти на работу и никому даже не упоминать о том, что к ним приходила Светлана. Она явно чувствовала, что со Светланой по-прежнему небезопасно общаться. Когда Елена вернулась поздно вечером, мать отказалась обсуждать с ней подробности этой встречи.

По всей видимости, Лили не дала волю своему гневу по поводу того, что Светлана написала о ней в своей книге «Только один год», а, напротив, встретила ее хорошо — ради Ольги. Также похоже на то, что Лили предупредила Светлану, что Ольга никогда не приспособится к советской действительности. К ней всегда будут относиться как к достопримечательности или как к парии и никогда не позволят быть собой. Ольга рассказывала: «От знакомства с Лили у меня осталось одно воспоминание — мне хотелось впитывать каждое ее слово. Мне хотелось быть рядом с ней все время».

Светлана начала понимать, что, вернувшись в Москву, она совершила ужасную ошибку. Человеком, которому она доверяла личные секреты, стал сын ее брата Василия Александр Бурдонский. Когда Светлана уехала в Америку, он был подростком, а теперь стал известным в Москве режиссером-постановщиком. Ольга тоже всегда вспоминала его с теплом и с восторгом рассказывала «великолепную историю» их знакомства:

Дядя Саша был окружен цыганами. Он был постановщиком мюзикла в цыганском театре, и мы отправились на представление. Там было много детей, и после спектакля мы вернулись в квартиру дяди Саши, где была грандиозная вечеринка с морем выпивки. Я имею в виду, бедная мама. Все были в отключке и лечь спать было просто негде, поэтому я уехала с цыганами. Мы с ними два часа ехали через всю Москву. А маму утром разбудили и сказали, что ее дочь забрали цыгане! Я провела ночь в очень-очень маленькой квартирке, где на одной кровати спала целая цыганская семья!

Детство Бурдонского раскололось на две половины, когда родители развелись, и Василий стал официальным опекуном детей. Александра и его сестру часто попросту запирали в комнате и оставляли голодными. Дети жили в грязи и запустении, а их мачеха, Катя Тимошенко, частенько их поколачивала, пока Василий вел роскошную жизнь, проводя время в пьяных вечеринках с олимпийскими чемпионами, гонщиками и пилотами-асами. Когда Александра отдали в суворовское училище, отличающееся суровой дисциплиной, он вздохнул с облегчением. За его спиной все время шептались: «Вон идет внук Сталина!», поэтому, став взрослым, он взял фамилию матери.

Бурдонский восхищался Светланой: «Мне всегда нравилось бывать у нее дома — и на даче, и в Москве. От нее я перенял хороший вкус — никаких крайностей. Я помню ее великолепную библиотеку, где висели фотографии Улановой, Шаляпина и Ахматовой. Странно, какие воспоминания остаются с нами из детства». Еще Александр всегда с восхищением и тоской смотрел на нежные отношения Светланы с няней.

Я восхищался ею как женщиной и как человеком. Далеко не обо всех своих родственниках я могу это сказать. Я очень ее любил. Конечно, она была не простым человеком. Она была личностью, обладающей харизмой… Я всегда сочувствовал ей и, кажется, временами понимал ее очень хорошо. Все ее действия, временами выглядевшие неожиданными и спонтанными, мне были совершенно ясны. Она занимала огромное место в моем сердце. Я всегда был на ее стороне.

Бурдонский и Светлана подолгу разговаривали, сидя с сигаретами у него в квартире или, под вечер, выходя на прогулку с его собакой Лялькой. Возможно, только он, русский, мог понять то, что было невдомек никому из американцев: уехав из России в 1967 году, она разрушила связь со своими корнями. Она оставила не только своих детей, не только знакомые улицы и дома, но и людей, с которыми была связана духовно.

Светлана могла говорить с Бурдонским о своих детях. Она жаловалась, что чувствовала огромную вину за то, что бросила их, но не могла понять, почему Иосиф так категорически отвергал ее. Для Бурдонского тут не было никакой загадки: «Они не видели друг друга почти двадцать лет. Мальчик, которого она оставила, превратился в мужчину, совершенно не похожего на себя прежнего, а ей совсем не нравился тот человек, каким он стал». Иосиф вел устроенную жизнь хорошего хирурга и пользовался всеми преимуществами, которые она предоставляла. Он был внутри удобной системы, которой наслаждалась советская элита. Бурдонский чувствовал, что Иосиф «очень зависит от жены — совершенно неприятной женщины. Он попал под ее прагматичное, меркантильное влияние». Александр понимал, что Люда чувствовала себя оскорбленной: Светлана, богатая женщина, не привезла сыну никаких значительных подарков.

Бурдонский считал, что Светлана никогда не относилась к тому типу нежных матерей, «квохчущих над своими детьми, как наседка над цыплятами». На самом деле, она во многом напоминала свою собственную мать. «У нас в семье часто говорили, что Надя, моя бабушка, никогда не была мягкой и ласковой. Она также была очень холодной и сухой: скорее можно было неформально говорить со Сталиным, чем с ней». Светлана тоже была строгой, но любила своих детей. «Я был на ее стороне, а не на стороне ее детей. Я бы никогда так не повел себя со своей матерью, что бы она ни сделала, потому что я любил ее безумно».