Читаем без скачивания Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наше знакомство продолжалось и после Парижа; я вскоре тоже вступил в социал-демократическую партию, мы жили в одном районе, встречались по вторникам, встречались, когда руководство устраивало очередные «мероприятия» для интеллигенции. Позже на какое-то время мы оказались в еще более тесных взаимоотношениях. А после освобождения, когда это стало обычным среди старых соратников — кто туда, кто сюда, и ни на что не хватает времени, — столкнувшись где-нибудь случайно, мы брали друг с друга клятву позвонить — и кто туда, кто сюда, времени не хватает, хоть разорвись…
Друзья догадывались, что Отто недолго останется на кафедре. Повестки о призыве поступали к нему уже каждые три месяца, и университет больше не мог обеспечивать отсрочку под предлогом учебного отпуска. Но то, что Отто перешел именно в фирму Трутана, для Академии Леонардо было настоящим шоком. В то время молодым специалистам еще не нужно было хвататься за соломинку: война подняла конъюнктуру, везде были призваны офицеры запаса, и предприятия, фирмы, учреждения искали специалистов днем с огнем.
Трутан был самым крупным специалистом строительного дела, грозой рабочих, первым врагом профсоюза строителей. И первым врагом АЭРа. Ведь это именно он за двадцать лет загадил город необарочными зданиями. Если в последнее время он и уступал понемногу требованиям моды, то тем энергичнее кричал в рекламе об исконном христианском духе, в политических же кругах — о своих привилегиях и правах истинного «фольксдойча». Прежде он финансировал Национальный трудовой центр,[67] теперь — еще и нилашистов.
Отто объяснял: пока существует этот режим, ему служит каждый, кто работает, хочет он этого или не хочет, понимает это или не понимает; он, Отто, по крайней мере понимает. Притом это единственная фирма, которая постоянно получает военные заказы; приглашая его к себе, они так и сказали: полное освобождение от армии гарантировано. А для него это — самое главное. Ведь благодаря этому он хотя бы с оружием в руках не будет участвовать в этой войне, до которой ему нет никакого дела. Правда, военные заказы или фронт — разница невелика, но, когда нет другого выхода, надо постараться хотя бы не жертвовать своей шкурой ради немецкого дяди.
— Не хочу быть нескромным, но моя голова, мне кажется, достойна лучшей участи, чем быть продырявленной первой же пулей.
С этим не мог не согласиться и Жюльяр. Напряжение спало, и скоро пошли шутки: «Ну, как ты там со своим швабом?…», «А об этом что у вас думают, в исконно христианских швабских сферах?» Никто уже не придавал этому поступку серьезного значения. Начали даже говорить: «Лучше, если там будет Отто, чем другой». А Контра — тот нашел повод и для радости: «Смотрите, мы и туда уже проникли!..» Женитьбу Отто на дочери Трутана АЭР уже не смог обсудить в дружеском кругу. Это произошло во время немецкой оккупации, стол АЭРа опустел: кто был на фронте, кто в трудовых отрядах, кто затаился, как мог. Контра, конечно, и здесь нашел оправдание: «В такой ситуации он иначе не мог поступить. И вообще… у Маркса жена была аристократка, Энгельс — сам фабрикант… Отто Селени — и сегодня Отто Селени».
И повел меня на ту памятную встречу.
Каким трудным ни было в то время наше положение, положение средних представителей венгерской интеллигенции, сегодня нельзя не видеть: мы воспринимали свое место, свою роль в событиях весьма и весьма поверхностно. Усевшись в кафе и сдвинув головы над столиками, мы дружно ругали фашистов, строили планы насчет будущего, жадно обменивались слухами и ждали «дядю Йожи».[68] Только во время немецкой оккупации до нас наконец дошло, что недостаточно ждать, нужно действовать, бороться, и бороться не применительно к возможностям, а так, как борется вся Европа. Если перед вами нечто совсем крошечное, то вы можете умилиться, но можете и презрительно улыбнуться; оценить венгерское сопротивление — дело историков. Мы же тогда осознали одно: руки у нас связаны, но все равно надо действовать. Иначе будет потеряно еще больше. Я не могу утверждать, что все, что мы делали, было результативным или хотя бы разумным. Но точно знаю: это было почти непреодолимой потребностью. Чаще всего решение принимала в нас не логика, не реальные возможности, а — даже вместо нас! — темперамент. Поэтому не нужно объяснять, почему в нашем дружеском кругу самым решительным и самым дерзким борцом был Контра.
Нам требовалось оружие, боеприпасы и взрывчатка. Отто вел работы на одном из участков линии Арпада в Восточных Карпатах, строил знаменитые «пятиминутные крепости». По версии будапештских остряков, советские части, увидев эти крепости, целых пять минут не могут сдвинуться с места — от смеха. Во всяком случае, в Карпатах взрывали скалы, и Отто, должно быть, получал динамит тоннами. Мы договорились поужинать вместе в «Кеттере», потом пошли гулять на гору Геллерт. Ночью, в затемнение, на верхнюю аллею осмеливались забираться разве что самые отчаянные влюбленные парочки. И вообще удобно, в движении легче заметить слежку… Мы разговаривали о разных вещах, даже слишком о разных, — Отто наверняка догадывался, что мы привели его сюда не ради этих разговоров. Наконец, Контра выложил наши карты.
Весь этот июльский день был удушливо жарким; вязкая, раздражающая духота не ушла и ночью. Из-за сгустившихся испарений или из-за облаков в небе не было видно звезд, и снизу, из города, не пробивались даже лучи редких огоньков. Только на набережной мигала время от времени сигнальная лампа да равномерно рокотала — уже, наверное, несколько часов подряд — какая-то моторизованная часть, проходившая через город. Даже привычный глаз едва различал границу между городом и рекой. Нужен был наш большой студенческий опыт, чтобы в этой тьме не сбиться с дороги. Но кругом мирно поскрипывали сверчки, мелкие ночные зверьки шуршали в траве, как в любой летний вечер.
Отто долго молчал; мы уже думали, он не понял, чего мы хотим, или почуял поблизости что-то подозрительное. Наконец он заговорил:
— Вы о… об этой вещи говорите так, будто это варенье. Мы даже по имени его не называем, указываем шифр, если требуется, —
