Читаем без скачивания Мария - Хорхе Исаакс

Хосе продолжал объяснять план нападения:

– Готов прозакладывать собственные уши, что он от нас не уйдет. Поглядим, правда ли сосед Лукас такой храбрец, как сам хвалится. За Тибурсио-то я отвечаю. Вы взяли картечь?

– Да, – ответил я, – и длинноствольное ружье.

– Сегодня большой день для Браулио. Очень уж ему хочется посмотреть вас в деле; я сказал, что мы с вами называем выстрел пропащим, если целим медведю в лоб, а пуля угодит в глаз.

И он расхохотался, хлопнув племянника по плечу.

– Ладно, пошли, – продолжал он. – Пусть только негритенок отнесет эти фрукты сеньоре, а я вернусь с вами домой, – и, забросив за спину кошелку Хуана Анхеля, спросил: – А тут что? Наверно, сеньорита Мария положила какие-нибудь сласти для своего братца?

– Нет, это моя мать посылает разные мелочи Луисе.

– А что за беда была с сеньоритой? Вчера видел ее мимоходом, такая же веселая и свеженькая» как всегда. Ну прямо бутон кастильской розы.

– Она уже поправилась.

– А ты что здесь топчешься, почему еще не отправился обратно? – спросил Хосе у Хуана Анхеля. – Бери сумку и бегом. Да возвращайся поскорее, – в поздний час не стоит бродить в здешних местах одному. И не говори ничего там, внизу.

– Посмей только не вернуться! – крикнул я вдогонку негритенку, который уже перебрался на другой берег.

Хуан Анхель юркнул в заросли осоки, словно перепуганный зайчонок.

Браулио был крепкий парень моего возраста. Два месяца назад он приехал к дяде из другой провинции и уже давно был без ума от своей двоюродной сестры Трансито.

Во всем облике племянника чувствовалось то же благородство, каким отличалась внешность старика; особенно хорош был его красивый, еще не опушенный усами рот, а нежная, почти женская улыбка подчеркивала мужественную решительность четко очерченного лица. Статный, неутомимый в работе, наделенный мягким характером, парень был истым сокровищем для Хосе и самым подходящим мужем для Трансито.

Сеньора Луиса и девочки, веселые, приветливые, вышли встретить меня у дверей дома. Мы часто виделись за последние месяцы, и девочки уже не робели передо мной. Сам Хосе во время охоты, другими словами – на поле боя, проявлял по отношению ко мне отеческую властность, но едва мы возвращались домой, вел себя совсем по-другому, словно храня в тайне наши простые, дружеские отношения.

– Наконец-то! Наконец-то! – приговаривала сеньора Луиса, ведя меня под руку в столовую. – Целая неделя! Мы просто дни считали.

Девочки поглядывали на меня, лукаво улыбаясь.

– Господи Иисусе, какой же вы бледный! – воскликнула Луиса, рассмотрев меня поближе. – Нет, так не годится, вот приходили бы почаще, здоровяком стали бы.

– А по вашему, как я выгляжу? – спросил я девочек.

– Э! – ответила Трансито. – Как же вы можете выглядеть, если все время сидите за своими книгами и…

– А мы-то сколько вкусных вещей для вас готовили, – перебила ее Лусия. – Не снимали, пока не испортился, первый арбуз с новой гряды, а в четверг – думали, вы придете – такой чудесный крем сделали.

– А какая рыба, а, Луиса? – добавил Хосе. – Мы просто не знали, что с ней и делать. Но он не мог прийти, – продолжал старик серьезно, – были на то важные причины. Но скоро ты ведь пригласишь его провести с нами целый день… правда, Браулио?

– Да, да, я обязательно приду, вот и поговорим об этом. Когда же настанет этот великий день, сеньора Луиса? Когда, Трансито?

Девушка вся залилась краской и, видно, ни за какие сокровища не подняла бы глаз на жениха.

– Немного попозже, – сказала Луиса. – Разве не видите, надо домик побелить и двери навесить. Приготовим все ко дню Гваделупской богоматери. Трансито ее особо чтит.

– А это когда?

– Как, вы не знаете? Да двенадцатого декабря. А не говорили вам ребята, что хотят просить вас быть посаженым отцом?

– Нет. Вот уж не прощу Трансито, что она слишком поздно сообщает мне такую приятную весть.

– Да я говорила Браулио, чтобы он сказал вам; отец думал, так будет лучше.

– Вы и представить себе не можете, как я благодарен. Тем более что надеюсь впоследствии стать и вашим кумом.

Браулио с невыразимой нежностью посмотрел на свою невесту, а она, застыдившись, выбежала из комнаты готовить завтрак и увела с собой Лусию.

Теперь меня принимали в доме Хосе уже по-иному: я стал как бы членом семьи. На столе не было никакой праздничной посуды, за исключением одного всегда предназначенного для меня прибора, и я получил свою порцию фасоли, маисовой каши, молока и шоколада из рук сеньоры Луисы, сидя точно так же, как Хосе и Браулио, на табурете из корня бамбука. Правда, к такому обхождению я приучил их не без труда.

Много лет спустя, проезжая через горы, мимо родных мест Хосе, я увидел, как на закате возвращались веселые земледельцы в дом, где так ласково привечали меня в былые времена; помолясь богу вслед за почтенным отцом семейства, они поджидали у очага, пока постаревшая добрая мать раздаст им ужин; каждая супружеская пара ела из общей тарелки; малыши прыгали на коленях у родителей. Но я отвел глаза от отого зрелища патриархальной жизни, напомнившего мне последние счастливые дни моей юности…

Завтрак оказался, как всегда, превосходен, но по застольному разговору ясно было, что Браулио и Хосе уже не терпелось начать охоту.

В десять часов все были готовы; Лукас взвалил на плечо корзину с едой, которую приготовила нам Луиса; Хосе, бегая взад и вперед, набил свою сумку из меха нутрии пыжами и собранными в последнюю минуту мелочами, и мы двинулись в путь.

Охотников было пятеро: мулат Тибурсио – пеон, работавший на ферме, Лукас – арендатор из соседнего поместья, Хосе, Браулио и я. Все вооружены ружьями. У первых двух ружья были, по их словам, отменные. Хосе и Браулио, кроме того, несли с собой острые копья.

В доме не осталось ни одного стоящего пса. Все были взяты на свору попарно, и экспедиция наша выглядела внушительно. Собаки радостно визжали; даже любимец кухарки Марты Голубок – гроза домашних кроликов – подставлял шею, надеясь, что и его зачислят в охотники. Но Хосе отогнал его пинком, обозвав не очень лестными словами.

Луиса и девочки волновались, особенно Трансито, – она знала, что ее жениху предстоят самые опасные испытания, ведь он был лучшим охотником.

Узкой, едва заметной тропой мы начали спускаться по северному берегу реки. Ее извилистое русло, – если можно так назвать глубокое лесистое ущелье среди утесов, на вершине которых, словно на плоской крыше, росли разлапистые папоротники и опутанный цветущими вьюнками тростник, – кое-где было загромождено обломками скал, а между ними причудливыми каскадами прорывались бурлящие, пенистые потоки.

Мы пропіли не более полулиги, когда Хосе, остановясь в устье глубокого пересохшего русла, зажатого между крутыми склонами, нагнулся над валявшимися на песке полуобглоданными костями: это были кости ягненка, унесенного хищником день назад. Следом за Браулио мы с Хосе вступили в овраг. Вскоре появились следы. После недолгого подъема Браулио замер на месте и, не глядя на нас, сделал знак остановиться. Он прислушался к шуму сельвы, вдохнул воздух всей грудью, оглядел высокий свод, образованный над нами сенью кедров, смоковниц и хлебных деревьев, и двинулся дальше неслышным медленным шагом. Через некоторое время он снова остановился. Осмотревшись вокруг и еще раз приглядевшись к следам, он указал на исцарапанный ствол дерева, поднимавшегося из глубины оврага, н проговорил:

– Вот здесь он прошел. Видать, сыт и отлично знает все ходы и выходы.

Варах в двадцати от нас овраг упирался в каменную скалу. По образовавшейся у ее подножия впадине можно было понять, что сюда во время дождей стекают по склону потоки воды.

Против моего ожидания, мы вернулись к реке и продолжили путь вдоль ее ложа.

Вскоре Браулио снова обнаружил следы ягуара на песке – на этот раз они вели прямо к берегу.

Теперь нам надо было удостовериться, перешел ли вверь в этом месте реку, или же, что было более вероятно, ему помешало мощное, разбушевавшееся течение и он по-прежнему шел вдоль берега по нашей стороне.

Браулио, забросив ружье за спину, пустился вброд через стремнину; к поясу он привязал веревку, а Хосе крепко держал другой ее конец, чтобы при каком-нибудь неловком движении парня не снесло в ближний водопад.

Стояла мертвая тишина, мы успокаивали собак, стараясь удержать их от легкого нетерпеливого повизгивания.

– Тут следов нет, – сказал Браулио, осмотрев прибрежный песок и заросли кустарника.

Взобравшись на вершину небольшой скалы, он повернулся лицом к нам, жестом приказав не двигаться с места, снял ружье и упер его в плечо, словно собирался стрелять в цепь скал, оставшуюся у нас за спиной. Спокойный и невозмутимый, он слегка наклонился вперед и нажал курок. Раздался выстрел.

– Там! – крикнул он, показывая на поросшую деревьями вершину у нас над головой.