Читаем без скачивания Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, она вообразила, что я позволила бы таскать себя на руках перед почтеннейшим обществом едва знакомому клоуну? Боюсь, у меня недостаточно развито чувство юмора, чтобы оценить эту шутку! — фыркнула Тони, но тут же взяла себя в руки, заметив, что любое упоминание о «дублерше» вызывает в ней бурю язвительного негодования.
— Ну, и чем ещё она успела отличиться в вашей «операции»? Надеюсь, мне не придется теперь скрываться от судебного процесса?
Алиса замялась, подбирая правильную интонацию. Ей не хотелось недоброжелательно отзываться о Виктории, но было слишком заметно, что именно этого ждет Антония.
— Она славная девушка… Помогает всем нам выкручиваться из щекотливой ситуации. Самоотверженно, и, я бы сказала, по-родственному.
— Ах, как же! Я и забыла, что Тори — моя племянница! Попрошу её потом называть меня «тетя Антония» и буду старательно учить хорошим манерам. Мам, ты привезла мой кофр с косметикой? Кожа здесь стала очень сухая. Говорят под монастырем известковый источник. Не даром все эти божьи невесты похожи на сереньких мышек… Ладно, рассказывай дальше. Я с нетерпением жду развязки похождений моей чрезвычайно находчивой племянницы. — Антония, перебрав баночки с кремом, принялась накладывать на лицо питательную маску.
— Так вот, я маюсь в постели и вдруг — стук в дверь. Открываю — стоит на пороге Вика, бледная, как привидение, босиком и обеими руками зажимает подол ночной сорочки, будто голубя поймала. Делает шаг ко мне, разжимает руки и к нашим ногам выскальзывает то самое ожерелье, которое было похищено накануне у графа!
Антония перестала мазать лоб, изумленно посмотрев на мать.
— Ожерелье прислали с посыльным Виктории в номер, а к нему визитная карточка — Ингмар Шон! Представляешь, что тут началось! Полуодетый Артур, полиция, Лукка… Срочны розыск, объявленный на фокусника — он успел исчезнуть ещё утром… Это был сумасшедший день — мы все висели на грани разоблачения. И вдруг появляется граф — весь сияет как благородный отец, сообщающий в опере о свадьбе герое. Оказывается, кому-то удалось здорово пошутить: вместо сказочного ожерелья на аукцион была представлена первоклассная копия, которую демонстрировала Вика. Именно её прислал в подарок Шон. Это было установлено совершенно точно, поскольку все драгоценности, попавшие в замок, тут же помечались изотопами. А подлинные Mazarini, как оказалось, в замок вообще не попадали. Вот только как удалось получить заключение экспертов, почти подтверждающее подлинность этой вещи, и каким образом она попала к фокуснику — пока не ясно. Как говорится, дело находится в опытных руках — расследование продолжается…
— А вот мне более интересно, почему этот циркач решил подарить ворованные стекляшки Антонии Браун, — задумалась Тони, слегка разочарованная счастливой концовкой криминальной истории.
— Это как раз понятно: перед отъездом из Пармы он отправил Шнайдеру письмо, в котором сделал тебе интересное деловое предложение. В октябре в Нью-Йорке будут проходить съемки его новой программы. Сценарий пишет сам Шон, отводя большую роль некой милой девушке — этакому волшебному созданию, наивному и непосредственному, которое и будет совершать вместе с ним путешествие в мир чудес. Говорят, претенденток было достаточно, но после вечера в Парме он выбрал Викторию.
— Меня, мама, меня. И знаешь, — я, кажется готова подписать этот контракт! — Антония явно повеселела: хорошее начало для выхода в свет после каникул!
В комнату робко постучали. Дверь отворилась, и медсестра, широко улыбаясь, протянула Антонии завернутого в кружево младенца.
— Смотрите, миссис Анна, он не плачет, но уже совсем голодный. Пора кормить! Такой славный глазастый малыш!
— Что?! — Антония в ужасе посмотрела на мать. — Мадам Алиса, я хочу прямо заявить вам и доктору Динстлеру, как моим опекунам, что намерена перепоручить вскармливание моего сына кормилице… К сожалению, я не могу позволить себе полного материнского счастья.
Когда сестра удалилась, прислав к «Анне» доктора Динстлера, Тони чуть не плакала:
— Умоляю вас, придумайте что-нибудь! Вы должны спасти меня от этого у меня втрое увеличилась грудь… Ну не могу же я стать дойной коровой…
— Успокойся, девочка, я все улажу. Как мы сразу не подумали, что тебе нельзя рисковать фигурой, — искренне огорчался Динстлер. — Сейчас даже обычную женщину не часто заставишь вскармливать младенца грудью. А уж тебя мы и сами должны были бы отговаривать от этого. Не беспокойся, мы быстро приведем все в норму. А медперсоналу и сестрам, считающим, что имеют дело с некой простолюдинкой, я объясню, что Анна Ковачек имеет серьезные противопоказания к вскармливанию младенца. Ну, ну — почему такие испуганные глаза? Предоставь все нам, девочка.
— А ему не будет от этого хуже? — засомневалась Тони.
— Глупости, милая. Доктор прав, мы не в XIX веке. Сейчас существует масса возможностей вырастить мускулистого Шварценегера, сохранив красоту и молодость… А что ты решила с именем? — осторожно подступила Алиса.
— Сестра Стефания неоднократно намекала мне, что ребенку, рожденному в таком боголюбивом месте, надлежит носить соответствующее имя, — Антония косо глянула на Динстлера.
— И что же ты выбрала? — насторожилась Алиса.
— Я решила, что Готлибб — «любимец Бога», будет в самый раз.
Алиса привстала от удивления и радостно посмотрела на доктора.
— Ведь это второе имя Йохима!
— Знаю. Сестра Стефания мне об этом намекнула. — Антония обратилась к неожиданно залившемуся краской доктору. — Право, профессор, мне будет очень приятно, если вы, к тому же, станете крестным отцом мальчика… Я знаю, как много вы сделали когда-то для моей мамы. Потом и для меня…
Антония выглядела растроганной. Да и у доктора в глазах блестели слезы.
— А нельзя ли нам выпить в честь этого по бокалу шампанского? Я прихватила с собой пару бутылок любимого Тони. — Алиса замялась. — Но если здесь не положено, перенесем торжество до возвращения девочки домой.
— Здесь всего лишь монастырская лечебница, а не тюрьма. Иза, то есть Стефания, сегодня с утра трезвонит во все колокола — часть этого звона посвящается маленькому Готтлибу. Моя богобоязненная сестра сильно изменилась. Теперь она куда более терпима к детям, рожденным вне церковного брака, чем в дни своей молодости…
Йохим осторожно открыл бутылку и наполнил вином простые стаканы. Пузырьки вспенились, придавая стеклу драгоценный блеск. Он задумчиво посмотрел на бьющие в золотистой жидкости роднички:
— За искристость души в сосуде нашего тела. Пусть радостно живется этому малышу, пусть будет лучезарным его дух… Ведь, в сущности, и не важно тогда, во что заключен он — в глиняный черепок или звонкий хрусталь…
Тост Динстлера показался Алисе старомодно-выспренным, а намек неуместным. Как
