Читаем без скачивания Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Была уже поздняя ночь, когда Алиса и Йохим уединились для серьезного разговора.
— Стефания оборудовала здесь для меня целый кабинет. Последние годы я прихожу к парадоксальной мысли: сестра меня любит. Устраивайся поудобнее.
Динстлер предложил Алисе большое кожаной кресло, выглядевшее уютным и мягким. Она с наслаждением погрузилась в него, скинув туфли и подобрав ноги.
— Уфф! Не простой день. Слишком много впечатлений. Ну, что ты молчишь, Йохим, — кажется, все обошлось благополучно?
Динстлер в раздумье ходил из угла в угол, уставившись под ноги, словно изучал рисунок ковра.
— Который раз жалею, что бросил курить! А к выпивке не пристрастился… Завис посередине — между добром и злом, — как пугает меня в душеспасительных беседах Стефания.
— Разве ты курил?
— Очень усердно. После того, как женился на Ванде, стал Пигмалионом и Готтлом… Я тогда даже торс накачал и увеличил размер пиджака на две единицы. Стефания считает тот период «территорией зла».
— А что думаешь ты сам?
— Нет, я не согласен с Изой, то есть с матушкой Стефанией. Это было время безумного дерзания, сумасшедших побед… Оно дало нам Антонию…
— Ты никогда не жалеешь о своем поступке?
— Никогда. Когда вижу тебя. — Он остановился и пристально посмотрел на Алису.
— Значит, почти всегда, — горько усмехнулась она. За двадцать лет мы виделись не более пяти раз.
— Я приучил себя воспринимать наш тайный союз, даже можно сказать, нашу тайную связь, — как высшее благо. Главное для меня — это счастье Антонии. Которую я могу мысленно называть «наша дочь»! Ведь никакого другого шанса у меня нет и не было…
Йохим извлек из тайника в книжном шкафу бутылку и две рюмки:
— Может, все-таки выпьем? Это коньяк местных виноделов. Расширяет сосуды, повышает гемоглобин.
Алиса, грустно улыбаясь, взяла рюмку:
— Это ты сам тогда, в новогоднюю ночь на заснеженной площади Рыцаря не дал мне шанс. Ты отверг нашу плотскую связь… Бог знает, что вело тебя… Возможно, предчувствие более серьезного и сложного единства, или… встречи с Вандой…
— Уж тогда скажи — желание осчастливить Остина. Ведь я дал ему возможность найти жену. Вы на удивление точная пара, Алиса…
— С внуком нас, Йохи! — Алиса подняла рюмку. — Ты что-то не выглядишь счастливым дедом.
— Потому что я обречен всегда быть прежде всего обеспокоенным Пигмалионом… Честно говоря, меня тревожит состояние девочки. Нет-нет. Психологически она, кажется, справилась с этой ситуацией, но… Но разве ты не заметила? Губы, нос?
— Йохим, молоденькая женщина только что стала матерью! Не может же она сразу позировать для рекламы… Я видела не раз, в каких уродин превращает красоток беременность… Жаль, не могу сослаться на собственный опыт, но… Мне она кажется такой прелестной. Только ужасно худа… Бледненькая, нечесанная. Запустила себя. Но в её возрасте так просто восстановить форму.
— Какую форму, Алиса? Если её организм возьмется за это дело, то довольно скоро превратит Антонию в Ванду! Беременность уже начала этот процесс… и я не знаю, какие темпы она примет в ближайшее время.
— Ты хочешь сказать, что заметил угрожающие симптомы? — Алису охватила паника. — У тебя здесь нет чего-нибудь теплого, меня что-то знобит.
Йохим покрыл плечи Алисы своим пиджаком из рыжей замши и присел рядом, взяв в руки её дрожащие пальцы:
— Не надо падать духом, Алиса. У нас есть выход: мы должны рассказать ей все.
— Нет! Ни за что. Ты не станешь ей настоящим отцом, но и я перестану быть матерью. Она останется совсем одна. И это после того, как Тони пережила серьезную трагедию — гибель жениха, одинокое материнство… Нет, умоляю — нет! Если ты проговоришься — я буду все отрицать!
Алиса разразилась слезами. Запахло валериановыми каплями, Йохим возобновил метания из угла в угол, упрямо глядя перед собой.
— Успокойся и подумай. Хорошенько подумай. Посоветуйся с Остином. Я ничего не сделаю без вашего согласия… Но я уверен, что вы придете к тому же выводу!
Он остановился в центре комнаты, едва не касаясь головой низкой люстры.
— Но ведь ты можешь незаметно вернуть ей все! Ты же сделал это с Викторией. И все прошло великолепно…
— Ты забываешь, что Антония должна будет подвергнуться воздействию страшных препаратов вторично… Стоит ли самый очаровательный носик на свете хотя бы одного дня жизни? А ведь я не могу, пойми, не-мо-гу, гарантировать отсутствие нежелательных последствий!
— Но ведь их может и не быть?
— Но ведь речь идет о нашей дочери!..
Они обнялись и, кажется, вместе плакали, жалея себя и друг друга.
…Алиса покинула монастырь на следующий день, взяв у Антонии слово не предпринимать никаких шагов до приезда Шнайдера. По дороге домой она обдумывала, как помягче изложить ситуацию Остину, вернувшемуся после обследования с опасным диагнозом: аневризма сердечной мышцы. А значит никаких волнений, физических перегрузок и постоянная угроза внезапного конца. Кажется, именно сейчас ей предстоит незаметно подменить роли, взяв на себя миссию утешительницы. Сказать беззаботным голосом: «Отдохни немного, милый. А когда проснешься, все будет в полном порядке».
Алиса застала мужа на теннисном корте. Он неспешно и точно отбивал мячи у стенки. Голубая майка, потемневшая от пота, прилипла к влажной спине.
— Я ждал тебя через полчаса, бабушка Алиса. Пять минут на водные процедуры, а ты пока, будь добра, просмотри факсы в кабинете. Я что-то сегодня основательно взмок.
Остин на ходу поцеловал жену в щеку и скрылся в дверях, из-за которых тотчас же раздался шелест водных струй. Алиса постояла, осмысливая поспешное бегство мужа, и направилась в кабинет.
С порога комнаты Алиса поняла, что Остин готовил сюрприз: повсюду огромные букеты белых и лилово-черных бархатистых гладиолусов. Письменный стол завален нарядными коробками в подарочных бантах. На террасе праздничная сервировка — в ведерке со льдом золотится головка шампанского, серебряное блюдо с клубникой и ваза с экзотическими фруктами.
— Завтра к Антонии едет Шнайдер. Я здесь кое-что приготовил для малыша. И знаешь, кто руководил мной? Елизавета Григорьевна! Прабабка в прекрасной форме прибыла домой в сопровождении своего друга, господина Нолли. Сейчас они прогуливаются в Ницце.
Остин в белой рубашке с распахнутым воротом и светлых брюках выглядел очень молодо. В мокрых, старательно зачесанных волнистых волосах поблескивала стальная седина.
— А вот это наш с тобой подарок молодой матери. Скажи, я не слишком промахнулся?
Алиса открыла продолговатый футляр — в лунке серого бархата матово поблескивал овальный медальон. На верхней выпуклой крышечке, сделанной из розового, оправленного в серебро, перламутра красовалась круглая затейливая монограмма — вязь
