Читаем без скачивания Академия Родная - Андрей Ломачинский

Ну и самое главное дело - это укладка парашюта. Никто никогда не выпрыгнет из самолёта, не зная как работает парашют. Интересное дело - берёшь собственный купол, обрываешь контровку (веревочку, препятствующую случайному раскрытию), а потом двумя пальчиками без всяких усилий вытаскиваешь многометровую громадину, что будет держать тебя в воздухе. Простенькой парашютной технике начинаешь верить всерьёз. Сумка опечатывается, и если парашют укладывал сам, то причин для его нераскрытия в природе быть не может. Почему порой парашюты не раскрываются, разговор отдельный, но вообще-то там всё настолько примитивно и просто, что кроме как преступной халатностью подобные случаи и не объяснить. Такая вера в надежность собственного купола и побеждает 90% страха перед первым прыжком. На асфальтовом плацу растянули "столы" - длинные брезентовые полотна. На них разложили парашюты. Выровняли стропы, "расчесали", специальными вилочками разложили по резинкам-гузырям. Затем аккуратными рюшечками уложили и сам купол. Засунули стабилизатор с маленьким вытяжным парашютиком в прочную авизентовую камеру, прицепили к ней карабин, что после прыжка остаётся на тросу в самолете, а освободив парашютик держить вас за шкирку стандартные три секунды, а потом своей силой вытянуть главный купол. Проверили приборы-анероиды, что выпускают главный купол в случае ранения или контузии десантника. "Взвели купол на кольцо", но для верности подстраховались - автоматическая система раскрытия выставлена по давлению воздуха, сиречь по высоте, и по времени с момента отделения от самолета. Получается тройная страховка - ты сам и прибор два раза. Но правило железное - самое надежное всё же кольцо, что сам дёрнешь, а прибор всего лишь железяка, не ровен час заржавеет. Человеческий "таймер-секундомер" прост - бубни вслух мантру: "тысяча-один, тысяча-два, тысяча-три, кольцо!" Первое просветление наступает при раскрытии парашюта, второе - при приземлении. Перед такой инициацией сон чего-то не идёт. Чаю много что-ли выпили...

На дворе поздняя ночь переходит в ранее утро. У дверей казармы тускло горит дежурное освещение. В проходе появляются Бог, Мама и дядька Ридкобород. Тихо соовещаются о чем-то. Ридкобород достает обычную солдатскую фляжку. Товарищи офицеры по очереди прикладываются, морщатся, фыркают, занюхивают рукавом, утирают губы. Горяч, наверное, утренний кофе. Все они уже одеты в десантные комбинезоны, сразу и званий не различишь - в таких и генерала с рядовым неровен час попутать. Добрый дядька Ридкобород вдруг довольно громко заявляет, что уж пару лет, как в фуражке не прыгал. Надо бы ему сегодня в фуражке прыгнуть - пусть сыны учатся десантному делу, пока тот жив. Ридкобород орёт "подъём", а потом объявляет, что настоящий десантник должен прыгать так, чтоб даже фуражка с головы не слетела. Начался День Первого Прыжка.

Завтрак - подостывший ужин из термосов - в такую рань в столовке ещё ничего не готово. Хорошо, хоть зарядка отменяется. Парашюты еще со вчера в стодвадцатый раз сложены-переуложены. Бегом на склад, хватем их и по машинам. Едем на эродром. Дороги ровные, кругом экзотика - Бирштонас, Трокай, Ганджюнай. Народец по советским меркам живет зажиточно. Мелькают западные хуторки, похожие на замки старые здания, а порой и сами замки, да и новые сельские домики выглядят весьма солидно, они частенько увешанны гирляндами плетучих роз и другими ботаническими красивостями, словно в каких-то субтропиках. Правда температура отнюдь не южная. В открытом кузове всё мгновенно покрывается знаменитой литовской росой, крупной и очень холодной, ехать становится зябко. Вообще здесь какая-то страшная насыщенность влагой, не зря местные офицеры шутят - "если Москва сердце нашей Родины, то Литва её мочевой пузырь". Сейчас, наверное, такое странно звучит, а тогда ничего, ухо не резало. Я не о мочевом пузыре, а о том, что Литву кусочком Родины считали. Может старые литовцы-лабусы и не считали, а вот мы, да и многие молодые литовцы, так искренне верили в такое незыблемое положение вещей. И не могли понять, когда аборигенки-бабуськи шипели нам в спину "оккупантас"...

Наконец мы на лентом поле. Кочек то сколько! И трава по колено. Литовская роса моментально пропитала нас насквозь, такое чувство, что мы десантники-подводники, только что из морской пучины вылезли. И как с такого болота самолеты взлетают? Чёрт, не промочить бы парашют, вдруг не раскроется? Офицерам на росу плевать - они дают команду "парашюты в кОзлы", а сами вновь прикладываются к фляжке с "кофе". "В кОзлы" значит рядками по десантируемому весу. Самый груженный козёл вылетает первым, за ним кто полегче, ну чтоб друг другу на голову в воздухе не садились. Фляжка у о фицеров опустела. Они мечтательно поглядывают на часы. На развилике дороги, что ведёт к нашей плошадке будущего приземления, есть небольшое кафё "Алюс-Гиримае". Что значит "пиво да напитки". Но так его никто не называет. Все, включая литовцев, его почтительно называют "Крылышки". Прыжковые десять рублей по доблестному почину в Каунасской Дивизии офицерам выдавали прямо на площадке приземления. Собрал парашют, схватил десятку, чиркнул роспись в табеле и бегом в кафе. Водка на вынос только с одиннадцати, а если на розлив, так с восьми. Офицеров сейчас больше часы работы интересуют, а не предстоящий прыжок. А нас...

"Одеть парашюты!" Бог проходит по рядам, придирчиво проверяет, как подогнана подвесная система, целы ли контровки. Даже полковник Ридкобород и майор Мама смирённо стоят в строю, где-то в серединке согласно своего веса. Сейчас капитан Бог главный. Чтобы заведомо вылететь первым, а потом наблюдать с земли приземление остальных, Бог прихватил с собой ранцевый рюкзак диверсанта, только вместо портативного ядерного фугаса в нем сейчас лежит обычная 32х-килограммовая гиря. После проверки полковник Ридкобород снимает шлем и одевает свою фуражку. Вот жулик - золотые верёвочки с козырька засунул себе в рот, как удила. А мы то думали..! Хотя если ветром не сорвёт, то всё равно мастерство впечатляет.

"По самолётам!" Вваливаемся в тесный грязноватый фюзеляж знаменитого "Ан-2". Изнутри "Кукурузник" очень похож на перевернутую лодку или мотоциклетную люльку, если в них прорезать окошки-иллюминаторы. Наше оделение из самых рослых-толстых, нам прыгать первыми, к нам же залазит Бог. Весело болтает с прапором-механиком, что будет работать у нас выпускающим - хлопать очередного прыгуна по плечу с воплем "Следующий! Пошёл!!!" Или давать пинка, если следующий отказывается пойти, куда его послали. От весёлой болтовни бывалых дядек наше настроение не улучшается. Руки слегонца дрожат и самопроизвольно ощупывают кольцо главного купола, кольцо запаски, аварийный нож-стропорез и новый автоматный патрон в кармане на счастье... Вроде в этой пуле моя смерть, как в иголке у Кощея Бессмертного, и поэтому нераскрывшийся парашют не имеет никакого отношения к моему организму. Самолёт громко чихает, из его "горшков"-циллидндров, что здоровым цветочком сидят за пропеллером, вылетает целый фонтан мелких капелек авиационного бензина. Крылья и стекла иллюминаторов густо окропляются этим "дождиком", даже внутри самолёта начинает нестерпимо воднять топливом. Это уже авария, или так надо!? И тут двигатель оглашает окрестности бодрым рёвом. Летун чего-то кричит по рации, потом даёт ориентировку выпускающему - до начала десантирования 20 минут. Особо полетать не получится.

Самолёт трогается с места. О чёртовы кочки! Каждый бугорок своей задницей чувствуешь. Никакого тебе эффекта нежного взлёта, что бывает на взлётной полосе в гражданском авиалайнере. Там так нежно слегка вдавит в кресло и вот земля начинает бешено удаляться, как в кино. Тут же самолётик скрипя прыгает по полю, словно нуклюжая, укушенная слепнём, корова. Скорость почи не растёт, растет только рёв двигателя и нестерпимый вой пропеллера. Вдруг тряска прекращается, и вы довольно долго не можете понять - это самолет выехал на кусок асфальта или же и впрямь оторвался от земли. Вместо двери водителькую кабину (если эту носовую часть можно назвать кабиной) отделяет ситцевая шторочка, да и та нараспашку. Через лобовое стекло видно, как на вас стеной несётся опушка леса. В такой ситуации действительно лучше бы взлететь. Словно прочитав ваши мысли, пилот тянет штурвал на себя, вроде собраясь изнасиловать приборную панель. Самолётик идёт вверх, едва проскользнув над верхушками деревьев. Теперь сомнений нет - мы в воздухе. Высота растёт медленно, вскоре скорости совсем не чувствуется, хотя здорово чувствуются воздушные ямы и каждый самолётный манёвр. Чувствуются всё тем же местом, на котором сидишь. Где-то внизу застыл городок Бирштонас, какие-то литовские хутора, леса, поля, извилистая река Нямунас (Немон) и прочая ляпота. В общем красиво! Забыв на короткие мгновения, что сейчас наружу, народ выворачивает шеи и таращится в иллюминаторы.