Читаем без скачивания Предсказание - Александр Дюма

— Вот что я вижу по вашей руке, монсеньер: жизнь, полную любви и битв, наслаждений и опасностей, а завершится она кровавой смертью.

— Значит, я тоже буду убит?

— Да, монсеньер.

— Как господин маршал де Сент-Андре, как господин де Гиз?

— Да, как они.

— Не важно, старая, говоришь ты правду или неправду, зато ты объявила, что я умру в приятном обществе, так что вот тебе за труды.

И он ей подал не один золотой, как это сделал герцог де Гиз, а весь кошелек.

— Если Небу будет угодно, монсеньер, — проговорила старуха, целуя руку принцу, — то пусть я, бедная колдунья, ошибусь и мое предсказание не осуществится!

— Ну а если оно осуществится, старая, несмотря на твое желание, чтобы оно оказалось ложным, обещаю тебе впредь верить колдунам. Правда, — добавил принц, смеясь, — это окажется несколько поздновато.

На мгновение воцарилась гробовая тишина и стало слышно, как стихает дождь.

— Однако, — прервал молчание принц, — гроза слабеет. Желаю вам всего доброго, господин маршал. Желаю вам всего доброго, господин герцог. В девять часов меня ждут в особняке Колиньи, так что мне пора отправляться в путь.

— Как, принц, в такую грозу? — спросила Шарлотта.

— Мадемуазель, — ответил тот, — я искренне благодарю вас за заботу, но мне нечего опасаться грома, ведь мне суждено пасть от руки убийцы.

И, попрощавшись с двумя путниками, а затем задержав на мадемуазель де Сент-Андре такой взгляд, что она вынуждена была опустить глаза, принц вышел из таверны, и через мгновение с парижской дороги раздался стук копыт лошади, скачущей галопом.

— Пусть подадут карету, малыш Жак, — проговорил маршал, — если принца ждут в девять часов в особняке Колиньи, то нас ждут в десять во дворце Турнель.

Карета была подана. Маршал де Сент-Андре, его дочь и герцог де Гиз заняли свои места.

Оставим их на парижской дороге следующими за принцем де Конде: мы вернемся к ним позднее.

Назовем только имена тех троих, кому колдунья предсказала смерть от руки убийц, — это герцог де Гиз, маршал де Сент-Андре, принц де Конде, а также тех троих, кому она предсказала стать убийцами, — Польтро де Мере, Бобиньи де Мезьер, Монтескью.

Без сомнения, именно для того, чтобы предостеречь и тех и других, что, однако, оказалось бесполезным для каждого из них, Провидение свело вместе этих шестерых в таверне «Красный конь».

I

ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ ПРЕЗИДЕНТА МИНАРА

Во вторник, 18 декабря 1559 года, через шесть месяцев после праздника ланди, в три часа дня, при ярком предзакатном солнце, о котором можно только мечтать в столь позднее время года, посреди Старой улицы Тампль ковылял верхом на муле столь жалкого вида, что это сразу выдавало предельную скупость хозяина, метр Антуан Минар, один из парламентских советников.

Метру Антуану Минару, на кого мы в этот миг обращаем взоры наших читателей, было лет шестьдесят; он был тучен и одутловат; светлые букли его парика кокетливо развевались по ветру.

Обычно на лице его отражалось полнейшее блаженство; его лоснящийся лоб явно не затуманивала ни одна забота, отчего на нем не прорезалась ни единая морщина; ни одна слеза не оставила на толстых щеках его свой горький след, пролившись из заплывших глаз навыкате; в сущности, багровое гладкое лицо, величественно покоящееся на тройном подбородке, было всего лишь личиной беспечного эгоиста, отличавшегося вульгарной веселостью поведения.

Однако именно в этот день выражение лица президента Минара было весьма далеко от обычного безмятежного спокойствия; несмотря на то что ему оставалось проехать до дома не более четырехсот шагов — это расстояние, как видим, вряд ли могло считаться большим, — он не был уверен в том, что благополучно его преодолеет, и поэтому весь его облик, будучи зеркалом раздиравших его изнутри эмоций, отражал острейшую обеспокоенность.

И действительно, окружение, составившее кортеж достопочтенного президента, мало кого могло обрадовать: с момента отъезда из парламента его сопровождала огромная толпа, которой, похоже, доставляло истинное наслаждение обращаться с ним как можно более скверно; казалось, все крикуны, горлопаны, горлодеры столицы христианнейшего королевства назначили местом встречи площадь у Дворца правосудия, чтобы провожать этого человека до самого его дома.

Каковы же были побудительные мотивы, сорвавшие с места большинство сограждан достопочтенного метра Минара и обратившие их против него?

Постараемся рассказать об этом по возможности кратко.

Метр Минар только что приговорил к смерти одного из заслуженно уважаемых людей Парижа, своего собрата по парламенту, своего брата во Христе, добродетельного советника Анн Дюбура. Какое преступление совершил Дюбур? Да то же самое, что афинянин Аристид: его прозвали Справедливым.

А вот причины процесса, длившегося шесть месяцев и завершившегося столь трагично для несчастного советника.

В июне 1559 года Генрих II, подстрекаемый кардиналом Лотарингским и его братом Франсуа де Гизом, которых духовенство Франции считало посланцами Господними, направленными для защиты и сохранения веры католической, апостольской и римской, — так вот, Генрих II издал эдикт, обязывавший парламент приговаривать к смерти всех без исключения лютеран и лишавший их права на помилование.

А поскольку, вопреки этому эдикту, группа советников выпустила из тюрьмы гугенота, герцог де Гиз и кардинал Лотарингский, стремившиеся не больше не меньше как к поголовному уничтожению всех протестантов, убедили Генриха устроить 10 июня королевское заседание Большой палаты в монастыре августинцев, где в данный момент заседал суд (Дворец правосудия был занят, так как его готовили к празднествам по случаю бракосочетания короля Филиппа II с мадам Елизаветой и мадемуазель Маргариты с принцем Эммануилом Филибертом).

Три или четыре раза в год все судебные палаты парламента собирались на совместное заседание, образуя так называемую Большую палату, и эта ассамблея получила имя «меркуриальной», ибо преимущественно заседала в среду.

Король предстал перед парламентом именно в день меркуриальной ассамблеи и открыл заседание вопросом: как это вдруг стало позволительно отпускать протестантов на свободу и почему здесь не считаются с эдиктом, требующим их обязательного осуждения?

Охваченные единым порывом, поднялись пятеро советников, и Анн Дюбур от собственного имени и от имени своих собратьев твердым голосом заявил:

— Этот человек был невиновен, а осуждать невиновного, будь он даже гугенот, — значит идти против совести и человечности.