Читаем без скачивания Рассказы. Повести. Эссе. Книга вторая. Жизненный экстрим - Владимир Гамаюн

Об артели, быте, отношениях

В артели человек сто криворожских хохлов и человек десять русаков. Хохлы, как и положено, все сваты, браты, кумовья, кенты кентов и просто соседи. Я сам родился на Украине, но никакой радости от встречи с земляками и перспективы дальнейшей совместной работы я не испытывал. У меня уже был печальный опыт общения с этими жертвами неудачных абортов, но поживём-увидим, может, и уживусь с этими чертями, всё равно выбора у меня нет. Старательский люд ютится в списанных железнодорожных, снятых с колёс, пассажирских вагонах, они дёшево обошлись артели, но для старателей это далеко не лучший вариант. В вагоне можно перекантоваться несколько суток, пока ты доедешь из точки А в точку Б, но жить в нём шесть-семь месяцев подряд не больно удобно, к чему, впрочем, привыкаешь, не замечая сам, когда и как.

От небольшой котельной протянута теплотрасса и в вагонах, если и не жара, то под парой ватных одеял и телогрейкой сверху выспаться можно. Аналогично и с кормёжкой, если жирку не нагуляешь, то и с голоду не помрёшь, старатель, как собака, должен быть всегда голоден. Это легко для организма и работе не помеха, сытый старатель – ленивый, его в сон клонит и дурные мысли о женщинах будоражат, мешая работе. Чего в артели от пуза – так это работы, но это уже отличительная черта и специфика всех старательских артелей. Как отремонтируешь технику, так и поработаешь, как поработаешь, так и получишь.

Худая кормёжка хохлов мало волновала, у каждого из них было по паре чемоданов с салом, домашней колбасой, свиной тушёнкой, залитой смальцем по самую крышку. Какой уж тут голод? Те, кто жил среди своих, ели не прячась, потому что сей национальный «наркотик» был у всех, а те, кто жил среди москалей, то есть среди нас, обезжиренных русских, ловили моменты и жрали втихаря в кабинах своих бульдозеров, а то и ночью под одеялом: «А кацапам бог подаст». Но бог нам не подавал, он тоже за просто так, за здорово живёшь ничего не даёт, ни елея, ни просвирки пресной и уж тем более «Кагора» для причастия и во искупление грехов.

Работа

Капитальный ремонт бульдозеров делали каждый год, потому что весь промывочный сезон они работали на износ, сутками, неделями, месяцами. Если техника ломается, её чинят, если сломается человек, то он ничего не стоит, на его место тотчас придут другие жадные до работы и денег батраки, это конвейер, который нельзя остановить, и это естественный, почти по Дарвину отбор. Выживает сильный, слабое звено выпадает из жизненной цепи, не нарушая её целостности. Это закон жизни и старательской эволюции. А вот почему я так выразился, поймёте немного погодя.

На ремонте бульдозерных движков уже был моторист, тоже хохол, тоже земляк. Это был крепкий, наглый, почти всегда пьяный чувак. Он славился буйным нравом, и его побаивался сам шеф, потому что они дома были соседями, и шеф боялся его пьяных выходок. Как старший, он работал в небольшом цехе, в тепле, мне доставалась вся работа на улице, где мартовский ледяной хиус пронизывал до мозга костей. Я не ныл и воспринимал всё как неизбежное, северная закалка помогла мне в этом, я даже сочувствовал хохлам, ведь у них не было той школы выживания, как у меня. Правда, и у них было то, чего не было у меня. Это – жадность, зависть, продажность, готовность за гроши пойти на любую подлость.

Время шло, приближался сезон промывки, начало добычи золота. Я надеялся перейти на работу бульдозеристом или мониторщиком, но пред вызвал меня и объявил, что я уволен. Бульдозеристов якобы у него хватает, а мониторщиками будут работать его земляки, у которых не было никакой специальности, но они якобы быстро научатся. Это был крах. Я ему напоминаю, что он сам вызвал меня, что я якобы оставил «перспективную» работу, а сейчас вдруг оказался не нужен. Не по-людски это!

В том случае моё нежелание или неумение работать было не при чём, просто я как-то «косо» посмотрел на горного мастера, без должного уважения к его хохлятской особе, и вот оно – возмездие. Нехотя и скрепя сердце, босс спрашивает меня: «А какие ещё специальности у тебя есть?» – «Я – токарь, монтажник, сварщик, моторист, бульдозерист, мониторщик, хороший плотник». – «Ладно, ладно, хватит, а то ты до вечера будешь мне перечислять, пойдёшь плотником, будешь строить мне коттедж на ручье». – «А мне по херу, что делать, построю я тебе терем, не впервой».

Конечно, я знал, откуда ветер дует и в чём моя вина. Причина проста, как бублик. Я не из их стаи, я не хохол, и я чужак на своей земле, и в своей стране. Кому-то очень хотелось, чтоб я «опарафинился» со строительством коттеджа, но до глубокой осени я пахал как зверь, и это не прошло незамеченным. Мне заплатили, как и хохлам бульдозеристам, что их очень обидело, мало того, меня пригласили и на следующий сезон, хотя кому-то из них сказали больше не приезжать, дабы не осквернять своим присутствием добычу благородного металла. Так я поневоле нажил кучу новых врагов.

Мне кранты, дураку

Осенью я, как никогда раньше, был опустошён и морально, и физически: почти год тяжёлой работы, по двенадцать часов и без единого выходного, сделали своё дело. Но я ещё не знал, что злой рок не оставил меня, что самое тяжёлое испытание у меня впереди, и те неудачи, что были у меня до этого, покажутся просто лёгкой гримасой фортуны. Получив расчёт и рассовав по карманам тугие пачки банкнот, двадцать три «лимона», я купил в вагоне полностью купе и, поверив на этот раз в свою удачу, полностью расслабился за что и был наказан.

Меня уже в который раз подвела доброта, детская, граничащая с идиотизмом наивность и вера в хороших людей. Меня отравили клофелином и ограбили, пока я валялся в «отрубе». Я опять был в глубокой жопе, с чего начал – к тому и вернулся, и у меня даже не осталось сил, чтобы выброситься на ходу из поезда, враз покончить и с жизнью непутёвой, и с хронической невезухой, значит, даже и в этом я пролетел?

Сразу этого не смог сделать, но потом заметил, что опять, по новой строю воздушные замки, один краше другого. Но самой заветной мечтой и целью в жизни стало желание найти и покарать ворюгу. Увы, этой мечте не суждено было сбыться. Я ненавижу воров всех мастей: от мелкого «щипача» до ворья в законе, от мелкого взяточника-чиновника до крупного вора-министра и всяких «слуг народа». Но если ворью по жизни дают вполне реальные срока, то тем, кто при галстуках, только пальчикам грозят: «Нехорошо, батенька, по столько хапать, оставь малёхо и другим, делиться надо, делиться».

Второй старательский сезон

Я приехал домой без гроша за душой и как побитая собака стал зализывать свои раны и строить планы мести, только вот некому было предъявить счёт. Чтоб как-то прокормить семью, я брался за любую работу, но это всё ещё были «лихие девяностые» и таких, как я, было гораздо больше, чем мне хотелось бы. Я не мог смотреть в глаза жене и сыну, ведь во всех бедах я винил только себя. Так прошла зима, и в марте с облегчением и вновь вспыхнувшей надеждой я опять рванул в артель, в сторону уже ставшего почти родным Ерофей Палыча.

Председатель затеял строительство большого гаража, ремонт котельной. Из бруса он решил строить «комки», магазины на санях для торгашей. Для этого он приобрёл старую пилораму, и мне пришлось в срочном порядке освоить ещё и профессию пилорамщика. У меня уже была небольшая бригада, я ставил срубы, сам собирал окна, двери, крыл крыши. Я делал всё, и так уж получилось, что меня никто и не спрашивал, могу ли я это сделать. Я раньше и сам не подозревал о своих способностях. Просто мозг как компьютер выдавал мне готовое решение задачи. Я не прикидываюсь гением, я точно знал, что где-то это видел, и это как-то невольно, как на матрице, до поры до времени откладывалось, отпечатывалось в мозгу.

В принципе, я просто делал всё то, что должен уметь делать любой мужик, «кто везёт, на том и едут», точно зная, что ты не подведёшь. И если ты будешь не просто делать вид, что работаешь, а пашешь аки вол, это твоя воля, вот только никаких особых заслуг, окромя грыжи, у тебя не будет. Так, с полной отдачей должны работать все, что возможно только в хорошем, дружном коллективе, это во мне сейчас говорит опыт прошлых, уже прожитых лет.

На старой пилораме я пилил доски, готовил брус для вагончиков и шпалы для железной дороги. Не всегда и всё у меня шло гладко, да и отношения с хохлами опять не заладились – не люблю хитрожопых сачков и стукачей. Они все были стукачами, они доносили друг на друга, брат на брата, кум на кума, и когда в артели вдруг появились разъяренные хохлушки, никто не удивился. Этим жинкам кто-то написал кляузу на их мужиков: «А ще, мало того, шо воны бухають, так и усих мисных баб пэрэтрахалы, и до хаты воны мабудь нэ доидуть, бо им и тут дуже гарно».

Что тут началось – трудно представить, но ещё трудней было успокоить тех мегер-хохлушек. По почерку письма вычислили родича-писаку, но он ушёл в отказ и божился, что не при делах. Председателю артели пришлось выдать землячкам деньжат на обратную дорогу и клятвенно заверить их, что впредь он не допустит никакого разгула страстей и будет строго карать оступившихся рублём, вплоть до увольнения.