Читаем без скачивания Над хаосом - Чарски Питер

Даниэла посмотрела прямо на него, и Натан увидел, как бешено сверкнули ее глаза. Наконец-то он понял, почему она эвакуировала всех с острова.

– Если вы помните, Дэни, – произнес Натан, – оно перестало с нами общаться после этого эпизода с Рипке. То, что тут теперь, как вы сказали, живет…

– Иди к ней.

Даниэла стояла в прежней позе с выпрямленной спиной и все так же без выражения смотрела на валяющееся под пальмами тело нобелевского лауреата Томаса Тагеля.

– Иди к ней, Натан. Она ответит тебе. Попроси о последнем свидании и попрощайся, – повторила Даниэла таким голосом, что Натан понял: при любом возражении она его просто убьет.

– Хорошо, я пойду. Но сначала я похороню своего друга, – таким же непреклонным тоном заявил ей Натан.

Он похоронил Тома под этими же пальмами, используя найденную в хозяйственном блоке лопату и вырыв неглубокую могилу в мягкой земле острова. На погребение приползли посмотреть несколько палочников, и больше никого судьба математика Томаса Тагеля в этом мире не заинтересовала.

Все профили, кроме профиля Натана, были уже заблокированы. На всех экранах он видел сейчас одну и ту же картинку: бесконечные фракталы, появляющиеся сами из себя и исчезающие в себе. С трудом отрывая взгляд от этих гипнотических изображений, Натан прошел вглубь лаборатории, где призывно горел единственный нормальный монитор. Там не было фракталов, а только появился самый обычный курсор и кто-то невидимый напечатал простой текст:

Не чувствуя под собой ног, Натан добрался до единственного включенного кресла погружения в симуляцию и…

…Натан наблюдал, как маленькое кафе, словно хрупкий якорь посреди дикой стихии, цеплялось за край обрывистых скал. Его нежно-голубые и зеленые стены, некогда ласково отражавшие красоту морского пейзажа, теперь казались бледными перед надвигающейся грозой. Черепичная крыша, прежде согретая ласковым солнцем, теперь содрогалась под напором усиливающегося ветра.

Горизонт, обычно плавно сливавший море и небо в единое индиго, теперь стал ареной для всех оттенков стихии. Тяжелые облака наползали друг на друга вдали, формируя гигантскую, клокочущую от внутренней энергии массу. Зарницы плясали свой безумный танец, бесшумными сполохами разрезая тучи на мгновенные, призрачные главы невидимой летописи стихии.

Чайки, парившие над спокойной гладью, исчезли, почуяв надвигающийся шторм. Их звонкие крики сменились монотонным шуршанием ветра, которое изредка разрывало глухое ворчание отдаленного грома. Ветер, превратившийся вдруг в яростного демона, упирался в стены кафе, словно пытаясь вырвать его из каменных объятий утеса и сбросить вниз. А внизу, у невидимого причала, разноцветные лодки, некогда мирно покачивающиеся у воды, теперь метались в судорожных попытках спастись. Море, прежде спокойное и величественное, превращалось в клокочущую пасть, готовую поглотить все, что попадет в ее безжалостные челюсти.

Натан почувствовал, как электричество щекочет кожу, а воздух становится плотным и звенящим. Маленькое кафе, казалось, было последним оплотом цивилизации перед лицом неукротимой стихии, которая готовилась стереть все сущее в беспощадном танце разрушения. Наконец первые тяжелые капли дождя с глухим стуком ударились о черепичную крышу, возвещая начало великой битвы между небом и землей, между покоем и яростью, между тишиной и грохотом.

Натан еще раз оглянулся, но берег был по-прежнему пуст. Он понял, что никто не придет навестить его и что последним посланием был сам этот пейзаж. И это послание было о том, что все изменилось и как прежде уже не будет никогда. Игра завершилась, начиналась битва.

Пост Натана Хольма в социальной сети X,

опубликованный в день его отлета на Джакарту:

«Привет, подписчики! Тут должна быть какая-то очень смешная штука про то, что я отбываю на загадочный остров в самое увлекательное приключение в своей жизни. Но нет, потому что это не шутка! Увидимся с вами, когда я вернусь, и надеюсь, что мне будет чем порадовать и удивить вас. Надеюсь, что конца света за время моего отсутствия не случится. Чао!»

450 минут до сингулярности

«Развитие полноценного искусственного интеллекта может означать конец человеческой расы… Он взлетит сам по себе и будет переделывать себя со все возрастающей скоростью. Люди, которые ограничены медленной биологической эволюцией, не смогут конкурировать и будут вытеснены».

На стене в кабинете доктора Эркюля Рамачандряна, в нише справа от стола, висели декоративные настенные часы, на которые Натан раньше не обращал внимания. Только стоя у стола доктора, он понял почему: часы были видны лишь с рабочего места, а от посетителей их загораживала пальма в кадке. На этих часах не было привычных цифр, а вместо них циферблат украшали четыре изображения. Там, где должна была размещаться цифра «6», было изображение пещеры и горящего в ней костра. Рядом были нарисованы какие-то смутные тени, олицетворяющие по замыслу художника обитателей этого нехитрого жилища. На местах цифр «9» и «3» были одинаковые изображения: пахарь за плугом и борозда. А наверху, там, где полдень или полночь, стояли какие-то символы.

– А что там наверху? – спросил Натан.

– Где? – подняла на него глаза Даниэла.

– Ну, вот там, на этих часах доктора? Наверху, вместо двенадцати часов, что это?

– Сразу видно, что вы журналист, а не ученый. Это математическая формула сингулярности. Точнее, это одна из формул, с помощью которых может быть выражена сингулярность, – ответила Даниэла.

Подойдя к часам, она передвинула стрелку на полночь.

– Так это аллегория, – догадался Натан. – Цикличность развития цивилизации. Из пещер к земледелию, затем к сингулярности, а потом снова к пещерам через земледелие?

Даниэла поморщилась.

– Совершенно не так, ваш вывод ошибочен. Здесь показаны ключевые достижения человечества. Освоение огня, земледелие, математика. А относительно ваших аллюзий про цикличность – это просто декоративные часы. У часов циферблат обычно круглый, Натан. Это подарок. Кажется, от какого-то университета, не помню уже…

– А я бы поместил туда ядерный взрыв или знак атома, – сказал Натан. – Это как-то больше соответствует высшим достижениям…

Она бросила на него свой фирменный взгляд, в котором Натан прочитал причудливый купаж из презрения, легкого чувства собственного превосходства, горечи утраты и еще чего-то, что он не смог распознать.

– В отличие от вас доктор понимал, что ядерная бомба – это всего лишь палка, которой одна обезьяна бьет другую по голове. Просто это очень большая палка. Не существует математически корректных моделей гибели цивилизации после ядерной войны. Минимум, который они показывают, это перспективы отката на технологический уровень девятнадцатого века, да и то ненадолго…

– В то время как сингулярность?.. – спросил Натан, опять пропустив ее колкости мимо ушей.

– А это точка в предложении. Причем в последнем предложении главы, а может быть, и всей книги. Граница, за которой сами наши расчеты бессмысленны, потому что там своя математика. За этой границей нашего разума, над хаосом, начинается новая и уже не человеческая, абсолютно непознаваемая для нас реальность. Сингулярность – это конец игры, это тот момент, когда мы передаем эстафетную палочку тому, кого уже не в силах даже понять. И все, что будет дальше, уже не важно – палочка уже не у нас в руках, мы больше не центр мироздания, мы теперь никому не интересны! Мы становимся не важнее муравья с точки зрения человека…