Читаем без скачивания Без вас невозможно - Леонид Панасенко

— В очередном, — поправил редактор. В его пренебрежительной улыбке уже не было игры.

— Какого дьявола?! — взорвался Лоусон. В данный момент он был всамделишним Настоящим Американским Парнем, что с ним случалось редко. — Я не привык, чтобы со мной играли в кошки-мышки. Выкладывайте, в чем дело.

— Это не Лоусон! — Стивен Бирс подтолкнул папку с рукописью в сторону Генри. — Здесь все вторично. Не думаю, чтобы вы так быстро выдохлись. Но ваши последние метания… Рассказы, эссе, несколько худосочных пьесок, наконец — вот это… — Он брезгливо взглянул на рукопись и закончил жестко и четко: — Если это и Лоусон, то не тот, который нужен читателю и издательству. Что с вами происходит? Вы же все-таки мастер своего дела.

Генри потерянно молчал.

Странно, но вся злость, желание ругаться и доказывать куда-то девались. Он давно ждал этого разговора. Ждал и боялся, десятки раз выстраивал в уме целые бастионы контраргументов. А вот случилось неизбежное — и он беззащитный, один в чистом поле, без коня и оружия, король, которому вдруг сказали…

Генри поймал себя на том, что по профессиональной привычке даже в этой ситуации подбирает эпитеты и сравнения, и уже спокойно спросил:

— Это ваше частное мнение, Стив?

— Нет. — Редактор, очевидно, тоже устал от такого нелицеприятного разговора. — Мне поручили… извиниться перед вами.

Это был приговор. Приведя его в исполнение, Бирс мгновенно подобрел и снова стал Добрым Малым.

— Не отчаивайтесь, Генри, — сказал он, возвращая Лоусону рукопись. — По-видимому, вам не хватает впечатлений. Надо встряхнуться… Вы истратили свой запас впечатлений, Генри. Поедьте куда-нибудь, понаблюдайте жизнь простых людей. В самом деле. Кто ваши нынешние герои? Богатые бездельники, знаменитые писатели и художники, продюсер, журналистка… Вы описываете страдания духа, а герои-то, в сущности, бездуховны. Читатель сразу чувствует фальшь…

— Все в этом мире вторично, — махнул рукой Лоусон. — Миллионы книг, десятки миллионов. Миллиарды персонажей и ситуаций. Сама жизнь вторична. Что может придать ей интерес, ее изображению? Вы тоже мастер своего дела. Подскажите: чем еще можно удивить этого проклятого читателя?

— Не знаю, — пожал плечами Бирс. — На вечные вопросы каждый отвечает сам. Может, в этом уже и заложен ответ. Все всем давно известно — это правда. Но каждый из нас надеется, что другой видит и чувствует мир иначе. Литература — это вечный самообман. Она требует обнаженности, непосредственных восприятий, исповедальности… То есть король должен быть по-настоящему голым, а не притворяться, зная правила игры.

— По-моему, игра кончилась, — сказал Лоусон.

Он встал, взял папку с рукописью и пошел к двери.

— Вы еще мальчик, Генри, — весело бросил ему вслед Бирс. — Вам всего лишь сорок два. Встряхнитесь, Генри.

Он попросил водителя такси, и тот купил ему в первом попавшемся магазине два фунта швейцарского сыра, коробку галетного печенья и две бутылки вина.

Пока ехали, Генри устало полулежал на заднем сиденье и в который раз прокручивал в памяти пренеприятнейший разговор с Бирсом.

«Впрочем, чего я паникую?» — Взгляд Лоусона, до этого несколько растерянный, вновь стал осмысленным и цепким. — «У каждого писателя бывают неудачи. Стивен прав: я уже подзабыл, какова она на самом деле — настоящая жизнь. У меня были впечатления юности плюс хорошее воображение. Я думал, что этого достаточно. Хватит на сотню книг. Хватило на девять… Ну и что? У меня есть кой-какое имя, деньги. Что мешает мне покинуть хотя бы на время литературную биржу и пожить в свое удовольствие?!»

Они подъехали к шестисотметровой башне Вавилон-билдинга.

Десять лет назад, когда стопятидесятиэтажный жилой небоскреб заканчивали строить, фирма-заказчик объявила конкурс на название для дома-города. Он, Генри Лоусон, к тому времени автор двух нашумевших бестселлеров, принял участие в конкурсе и — победил. Библейский миф сработал безотказно. Правда, кое-какие акценты, чтобы возвеличить дерзкий человеческий замысел, в рекламном тексте пришлось смягчить или вовсе опустить. Да, бог разгневался на людей, которые после всемирного потопа решили построить город Вавилон и в нем — башню до небес. Да, он «смешал их языки» так, что люди перестали понимать друг друга, и рассеял их по всей земле. Но разве суть притчи в господнем наказании? Если хотите знать, разрушение башни и смешение языков — не более чем акт самодурства мифического тирана земли и неба. Главное — люди посмели! «Вавилонская башня, как и Вавилон-билдинг, — символ человеческой силы и дерзости ума», — говорилось в тексте Лоусона. Фирма-заказчик наградила победителя конкурса шикарной квартирой в доме-городе. Генри, чтобы еще раз промелькнуть в газетах, выбрал себе самый верхний, стопятидесятый этаж. Кроме того, он вскорости написал рассказ «Посредник», изобразив в нем жителя небоскреба писателя… Генри Лоусона, который ведет переговоры с грозным Яхве и в конце концов заключает с богом временное соглашение — Яхве дает слово не вмешиваться в дела людей…

— Спасибо, приятель, — Генри подал деньги в окошко прозрачной перегородки, отделяющей пассажира от водителя, вышел из такси.

Он любил приезжать домой вечером, когда в доме-городе зажигались огни и тысячи окон улетали в небо, будто огненные мотыльки, и не могли улететь. Позже здание стали подсвечивать прожекторами и волшебный эффект пропал.

Нынче же было немногим больше шести. Вавилон-билдинг подпирал хмурое небо, точнее уходил в него, будто палец в студень, и Лоусон подумал, что на верхотуре, в его квартире, сейчас темно и неуютно. Как у него на душе.

Генри вошел в просторный холл. Несколько минут полета на экспериментальном скоростном лифте (о нем больше писали, чем о его последнем романе) — и он дома. Включит тихую музыку, сварит себе кофе…

В холле что-то было не так, как всегда. Лоусон подошел к тускло освещенной стеклянной кабинке привратника и вдруг понял: в холле нет света. Не горят табло возле кабин лифтов, черны люминисцентные панели, а маленькая лампочка в кабинке привратника — аварийная.

— Большая беда, сэр, — подтвердил служитель его опасения. — Авария на подстанции.

Он был явно растерян и подавлен необходимостью что-то объяснять, предпринимать. За десять лет жизни в доме-городе Генри впервые разговаривал с этим бесполезным человеком, которого раньше не замечал, как не замечаешь многие предметы и детали интерьера, окружающие нас.

— Это надолго? — спросил Лоусон, все еще не осознавая масштабов неприятности. — Полчаса, час? Мне подождать в холле?