Читаем без скачивания Яррик: Цепи Голгофы / Дурной Глаз - Дэвид Эннендэйл

Иногда я волок свой груз мимо обзорного блока и мог видеть наружную часть космического скитальца. Она выглядела как город, подвергшийся землетрясению. Корабли всевозможных моделей и всяческих размеров были спрессованы вместе и утоплены в астероид своими кормовыми частями. Они были наклонены так и сяк самым безумным образом. Чем дольше они успевали пробыть частью скитальца, тем сильнее они сливались друг с другом, утрачивая всё то, что отличало их как космические суда. Некоторые конструкции уже ничем не напоминали корабли, если они вообще когда-то ими были. На горизонте, возвышаясь над его изломанной линией, виднелась массивная туша. Кряжистая уродина, должно быть, вобрала в себя дюжину фрахтовиков, когда выперлась вверх при своём рождении. Эта гора имела форму гигантского орочьего черепа. Он взирал на остальной мир сверху вниз с рычащим оскалом удовлетворения. Внутри его глаз всегда пылал свет. Это было капище, посвящённое жестокости.

Мы стаскивали добытое к чудовищной яме, где ему предстояло быть рассортированным в соответствии с любым тем безумием, что только было движущей силой орочьей техники на текущий момент. Дорога к складу проходила через помещение, когда-то бывшее пусковым отсеком. Оно было перевёрнуто, и всё находившееся в нём оборудование и челночные суда закончили свою жизнь в виде зыбких груд обломков на новом полу. Это здесь, в прогалине между курганами с неровными углами, мне предоставился удобный случай.

Я находился где-то в трёх тележках от Беримана. Он охаживал кнутом более пожилого человека. Думаю, что невольник был моложе меня, но его волосы успели побелеть до оттенка грязного снега. Я уже видел его пару-тройку раз, отмечая, как обвисли его плечи под невидимым грузом, и зная, что ему не протянуть долго. Его глаза были безжизненными, как у трупа. Возможно, смерть будет для него благодеянием. Тем не менее, когда он споткнулся и Бериман набросился на него, я выпустил из рук свою тележку. Поблизости не было других надсмотрщиков. В полудюжине метров и спереди и сзади дорога резко сворачивала за груды. Я счёл, что мне хватит времени подскочить к Бериману сзади, пока тот занят, и убить его, прежде чем какой-нибудь орк увидит, чем я занимаюсь. Ещё раньше я осмотрительно добавил в свою кладь большой осколок зеркала, которое когда-то висело в парадном зале бывшей роскошной яхты какого-то гражданского. Я схватил его и бросился вперёд.

Старик упал. Другие рабы просто смотрели со стороны, как я приближаюсь к Бериману. Они продолжали тянуть свои тележки. Я был менее чем в десяти шагах, когда Бериман бросил кнут и склонился над невольником. Надсмотрщик обвил руками его голову и шею. Я занёс стекло. Затем я услыхал шёпот Беримана. Я не смог разобрать, что он сказал, но услышал, как старый пленник ответил: "Да". Он произнёс это с облегчением. И благодарностью.

И я так думаю, что, пожалуй, и с радостью.

Бериман сломал ему шею.

Надсмотрщик выпрямился и повернулся лицом ко мне. Он ничего не сказал, не поднял свой кнут. Он ждал.

Я опустил руку, вернулся к своей тележке и снова её поволок. Бериман уже изрыгал ругательство в адрес раба, замедлившего шаг. Орк-погонщик, появившийся позади нас, захохотал при виде того, как Бериман раздаёт направо и налево подбадривающие удары.

В конце смены усталость была настолько всеобъемлющей, что мы обычно проваливались в сон, как только нас упихивали обратно в клетку. Поскольку мы не могли улечься, то спали стоя, привалившись друг к другу. Однако на этот раз я заставил себя прободрствовать чуточку дольше. Я позаботился о том, чтобы стоять прямо под клеткой Беримана. Когда остальные пленники забылись, я сказал:

— О чём ты спросил старика?

Сначала он не ответил. Он лежал на спине, развалившись на сетчатом полу своего загона, и я задавался вопросом, не спит ли он. Он заговорил где-то через минуту:

— Я спросил, желает ли он, чтобы Император даровал ему покой.

— Ты многое себе позволяешь.

Его плечи чуть шевельнулись, словно бы он ими пожал.

— Этот человек служил, пока не исчерпал все силы собственного тела. Он был таким же верным слугой Императора, как и любой увенчанный наградами офицер. Он заслуживал милосердия, и он заслуживал быть удостоенным кратким мгновением, чтобы обрести душевный покой.

— И кто ты такой, чтобы жаловать подобные дары?

— Я тот, кто есть здесь под рукой.

Я кивнул сам себе. Я был впечатлён. Этот человек не побоялся стать презираемым целиком и полностью, чтобы иметь возможность делать то, что было необходимо. Он смотрел на это как на священный долг, и он оставался ему верен.

Он был редкостной находкой.

— Что ты знаешь о планировке этого сектора? — спросил я.

Сам я видел лишь одни и те же узкие дорожки снова и снова.

— Довольно много. А что?

— А то, что, как мне думается, нам уже хватит ждать у моря погоды.

Пришла пора нанести удар.

ГЛАВА VI

Отчаянная Слава

Он ещё час лежал на полу своей клетки, слушая лязганье, рыки и стенания, наполнявшие атмосферу космического скитальца. Он размышлял о разговоре, который только что имел с Себастьяном Ярриком. Он думал о том, как истязал тела других и свою собственную душу, служа высшему милосердию. Он так долго нёс бремя этого долга, что едва мог вспомнить свою жизнь до плена. Сейчас уже был недалёк тот момент, когда этот груз наконец-то будет снят с его плеч. Он позволил себе всхлип — один-единственный, сотрясший всё его тело.

Комиссар говорил. Пленники слушали. Рогге слушал. В его душе пылала решимость.

Яррик не ораторствовал, как во время своего первого появления среди них. Он не привлекал внимания орков. Он разговаривал тихо, с одной маленькой группой за раз, и то, о чём он говорил, шёпотом передавалось во время смен, пока — Рогге в этом не сомневался — каждый человек в трюме не узнавал сказанное комиссаром слово в слово. Яррик говорил о войне. Для Рогге — и он был уверен, что и для всех остальных, — в этих словах звучала надежда. Они собирались покинуть этот ад. Побег был уже не за горами.

— Куда мы направимся? — спросил Рогге с горящими от воодушевления глазами.

— "Несгибаемый", — ответил я и сделал жест Полису.

Маленький человечек кивнул и продолжал кивать по ходу своей речи.

— Я проходил мимо "Несгибаемого" три раза за последние восемь смен, за каковое время я сделал 20235 шагов, включая обратное путешествие, которое завершало смен... — он спохватился, крепко зажмуривая глаза от прилагаемых усилий. — Непохоже, чтобы "Несгибаемый" был существенно повреждён или соединён с чем-либо, не считая простейшего аппарата для пристыковки к этому сооружению, — он настолько крепко стиснул челюсти, что его зубы щёлкнули, и он прекратил говорить. Наличие цели действовало на него благотворно.

— И у нас есть пилот, — сказал я. Вэйл кивнул.

— А если его убьют? — спросил кто-то из глубины теней клетки.

— Я могу им управлять, — ответил Рогге.

Это меня удивило. Он был танкистом, а не флотским.

— С каких это пор? — спросил я.

Он смущённо пожал плечами:

— Со времён дома. Частная яхта моего отца.

— Это навряд ли одно и то же, — запротестовал оскорблённый Вэйл.

— Нет, — начал Рогге, — но базовые принципы...

— Достаточно похожи, — вмешался я, заканчивая спор. — Пилот есть пилот, а корабль есть корабль.

Если привилегированное происхождение Рогге сослужит какую-то службу, так нам от этого будет только лучше.

— В начале следующей смены, — сказал я. — Вот когда мы по ним ударим.

Внутри скитальца не существовало цикличной смены дня и ночи. Здесь всегда стояли грязные сумерки, озаряемые факелами, мигающими газоразрядными сферами и перепачканными био-люмами. Для нас не существовало роскоши таких понятий, как "утро". Люди просто старались отдохнуть как можно лучше, пока не наступала пора работать снова. И ни о ком нельзя было сказать, что он находится в одиночестве, когда он едва мог шевельнуться из-за тесноты. Тем не менее, мне была дарована некая форма уединения, когда все находившиеся в клетке погрузились в тревожную дрёму. Все, кроме Кастель, которая ещё не успокоилась после отработки своей последней нормы посреди ужасов орочьих операционных.

— Никто из нас не покинет этого места живым, — сказала она.

— Это более чем вероятно, — согласился я.

— Тогда зачем давать нам ложную надежду?

— Я не давал. Я никогда не говорил, что нам удастся побег. Даже если мы сможем поднять лихтер, его снова захватят или уничтожат, прежде чем мы успеем далеко улететь. 

— Тогда зачем вообще пытаться до него добраться?

— Если появится возможность бежать, он будет наиболее подходящим средством. Что ещё важнее, исправный корабль способен причинить изрядный ущерб, особенно если мы с умом выберем цель.