Читаем без скачивания Краш-тест (СИ) - Рябинина Татьяна

- Ладно, допустим. Давай повернем ситуацию иначе. У меня ведь тоже было сотрясение. Представь, что ты видишь меня в кафе с женщиной, которая заглядывает мне в глаза и хватает за руки. А я тебе говорю: это невролог из поликлиники. Она шла мимо и позвонила, чтобы узнать, как я себя чувствую. И мы зашли в кафе, чтобы она смогла проверить рефлексы. Ну не на улице же. А заодно кофейку попить, о жизни потрындеть. Что бы ты на это сказала?

- Знаешь, Герман, в чем разница между нами? – спросила я, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Да, я бы удивилась, если б такое увидела. И вопрос задала бы, что за фигня происходит. Вот только я тебе, скорее всего, поверила бы. Знаешь почему? Потому что хотела бы поверить. Каждый видит то, что хочет увидеть.

- Ты, Нина, совсем охренела? – возмутился он. - Что ты несешь-то? По-твоему, я специально что-то выискиваю, чтобы поймать тебя на горячем? Потому что хочу этого?

- Видимо, да. Вот только не знаю, зачем.

- Нормальная такая позиция, - расхохотался он. – Это не я б…дь, это ты все выдумываешь. Знаешь анекдот? Муж пришел домой и застал жену за минетом с любовником. Ну вот, говорит жена, сейчас опять начнутся всякие упреки и подозрения. Наверно, и с тобой так. Даже когда под мужиком застукаю, все равно скажешь, что это я сволочь, потому что тебе не верю и в чем-то подозреваю.

Как будто внутри щелкнуло что-то. Еще после первых его фраз у меня появилось ощущение, словно искупалась в деревенском сортире. Но это уже было слишком. Копилось, копилось… Ядерная бомба – это, по большому счету, два безобидных куска урана или плутония, которые, соединяясь, дают критическую массу.

- Так, - сказала я спокойно, даже почти весело, - собирай свои манатки и проваливай. Хватит с меня.

На лице Германа удивление и недоумение мешалось с испугом. Ну еще бы! Хлопнуть дверью – это всегда было его прерогативой. Похоже, он сообразил, что перегнул палку, но было поздно. Я стояла у стола, кусая губы, и смотрела на него в упор.

- Нин…

- Убирайся! И ключи оставь.

Развернувшись, я вышла в прихожую и вытащила из шкафа сумку, которую руки так и не дошли убрать на антресоли после больницы. В дополнение к той, с которой он обычно путешествовал между Васькой и Фурштатской.

- Постарайся забрать все. Что оставишь – вынесу на помойку. И чтобы я больше тебя не видела. Сумку можешь не возвращать.

Моих вещей у него в квартире было немного. Халат, тапки, ночная рубашка, пара трусов, зубная щетка. Вот уж точно переживу.

Герман все еще не мог поверить, что я не шучу.

- Послушай, Нина…

Он подошел, попробовал обнять меня, но я вывернулась. Сунула ноги в босоножки, открыла дверь.

- Вернусь через час. Надеюсь, тебя здесь уже не будет.

Если подумать, это было не очень осторожно. Черт его знает, что я могла обнаружить при возвращении. Но мне было уже все равно. Когда пошла неуправляемая ядерная реакция, остановить ее невозможно.

Сбежав по лестнице, я вышла на бульвар и села чуть поодаль на полукруглую скамейку. Из окон и с балкона меня не видно было из-за деревьев, да и от парадной тоже вряд ли. А вот я как раз хорошо видела подъезжающие машины. Не на метро же он домой поедет, наверняка вызовет такси.

Это было похоже на то, когда бежишь длинную дистанцию, выкладываясь из последних сил. В школе я занималась легкой атлетикой, особенно бегом. Уши ватно закладывает, слышишь только стук сердца и свое дыхание. Привкус медяшки во рту, как будто легкие сочатся кровью и воздух, который они выталкивают, пропитан ею. Удар одной ногой о землю, потом другой – через все тело, до самой макушки.

Я перекидывала телефон из руки в руку, то и дело посматривая, сколько времени прошло. Одна мысль: скорее бы все это закончилось. Полчаса. Сорок минут. Сорок пять. Подъехало такси. Я не могла толком разглядеть дверь парадной, но мне показалось, что кто-то вышел. Такси уехало. Подождав еще пять минут, я медленно пошла к дому.

Дверь квартиры была не закрыта, а просто захлопнута. Ключи Германа лежали на тумбочке в прихожей. Запасные висели на гвоздике.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я прижалась затылком к стене, закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов. Потом достала из шкафа пакет и прошлась по квартире, собирая забытые им мелочи. Подстежку от куртки. Грязную футболку в стиралке. Крем для бритья. Прошлогодний ежедневник. Старые наушники. Таблетки от аллергии.

Промелькнуло бледное, невнятное: теперь наконец-то можно будет завести кота.

Выйдя на кухню, я увидела в сушилке кружку, которую в прошлом году привезла Герману из Таллина. С изображением башни Pikk Hermann – Длинный Герман. Вспомнилось так отчетливо – вечер в день приезда, мы на кухне пьем кофе с оранжевым ликером из облепихи. Герман – из новой кружки. Я сижу у него на коленях, он расстегивает пуговицы на моей рубашке, медленно опускаясь губами от шеи к груди…

Я со всей силы грохнула кружкой об пол, и она разлетелась на мелкие осколки. По кафельной плитке зазмеилась ветвистая трещина, похожая на молнию. В ответ откуда-то издалека глухо заворчало. Только сейчас я заметила, как потемнело за окном. Гроза подобралась раньше, чем обещал прогноз.

Кусок действительности куда-то выпал. Непонятно как я очутилась на балконе – задрав голову к небу, подставив лицо струям дождя. Слезы смешивались с ними, и мне так хотелось, чтобы ливень смыл все. Боль, обиду, воспоминания. Чтобы не осталось ничего…

= 11.

15 августа

Первые дни я словно впала в какое-то оцепенение. Все делала машинально. Вставала утром, чистила зубы, одевалась, завтракала. Делала гимнастику для руки. Ходила в поликлинику на электрофорез. Возвращалась, садилась за работу. Мыслей в голове практически не было – кроме необходимых по ходу дела. Иногда я как будто смотрела на себя со стороны и удивлялась: а правда ли это я?

Заехала моя близкая приятельница Оля, и я ей все рассказала – без тени эмоций, как будто о посторонних людях.

- Наконец-то, - пожала плечами Оля. – Давно пора было. Главное – не вздумай снова с ним мириться. Хватит уже.

Заехала мама. Ей я ничего рассказывать не собиралась, но она и сама поняла. По отсутствию вещей Германа, а главное – по отсутствию самого Германа.

- Опять… И не надоело же вам? – она закатила глаза к потолку и тут же заметила на люстре паутину. Как?! На высоте три с лишним метра!

Оставалось только порадоваться, что мы никому так и не сказали об очередном заявлении в загс. Выглядело все, как будто специально ругаемся, чтобы не расписываться.

Где-то через неделю пошла обратная реакция. Как водится, хватило мелочи.

Я меняла постельное белье и нашла в щели между двумя матрасами пуговицу от рубашки Германа. Я так торопилась их расстегнуть, что одна не выдержала.

Это было в конце мая. Ночь – еще не белая, но уже с той особой мистикой короткого питерского лета. Одуряющий запах молодых листьев на бульваре, сочащийся сквозь открытую дверь балкона. Терпкое кьянти в высоких бокалах. Разговор, который становится все более волнующим, то и дело прерываясь взглядами, в которых тонешь. Прикосновения, как будто случайные, но жадные, бесстыдные, недвусмысленные: ты хочешь? – да, конечно, сейчас, быстрее. Соединение, слияние, и кажется, что ближе быть уже невозможно, но хочется еще большего…

Несколько дней меня разрывало на куски. Я выплакала годовую норму осадков и поминутно вспомнила большую часть нашей с Германом жизни, с той самой встречи на вечеринке. Не только секс, хотя таких воспоминаний хватало, и от них хотелось выть на луну. Еще - все самое светлое и теплое, а такого набралось немало. И я была в одном шаге от того, чтобы набрать его номер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А потом кончилось и это, как будто удалось перетерпеть ломку. Осталась вялая, липкая тоска, похожая на белую плесень, растущую на хлебе. Иногда она разрасталась до таких размеров, что я заводила Жорика и ехала куда глаза глядят. За город, на озера, на залив. Злостно нарушая скоростной режим. Это хоть и слабо, но помогало.