Читаем без скачивания Легенда о Фейлель - Евгения Куликовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько времени Ганабен в немой скорби простоял на коленях, уткнувшись в холодное тело несчастного Динаэля, старик не помнил. Но вдруг ему почудилось… Знахарь в безумной надежде припал ухом к груди молодого человека… Не почудилось: чудо было рядом, там, внутри тела, которое по всем законом физиологии должно быть мертво – там едва слышно, медленно, но ровно билось живое сердце.
У Ганабена словно выросли крылья, он будто забыл про свою старческую немощь. Вот почему смерть не забирала бывшего волшебника! Вот зачем он ещё жил!
Знахарь, молча, сжав от напряжения губы, медленно и как можно бережнее волок бесчувственного Динаэля к своему домику среди зарослей ивняка…
– 59 —Ганабен четвёртые сутки не отходил от постели Дина. Обломки стрел были вынуты из несчастного, раны обработаны, синяки и ушибы смазаны разными снадобьями… Динаэль не приходил в себя. Создавалось странное ощущение того, что жизнь в этом теле без волшебной помощи остаться не может, но и уйти тоже невластна…
Старик вышел к реке за водой.
На том же месте, где прежде он нашёл Дина, знахарь увидел тело женщины. Такие же обломки стрел, такая же посиневшая кожа. Но лицо обезображено ударами об острые скалы так, что узнать несчастную не сможет, пожалуй, никто. Оборванные лохмотья когда-то ярких дорогих тканей подсказали Ганабену, что погибшая, видимо, принадлежала гарему какого-нибудь хана.
Старик склонился над изуродованным телом, и сердце его исполнилось печалью: за растрепавшийся шнурок на поясе женщины зацепилась и не потерялась в бурном потоке цепочка с медальоном. Ганабен узнал вензель, вспомнил, что не было на шее Дина этой вещицы. Подобная странность удивила знахаря сразу, ведь он, как друг рода, знал о волшебной силе кристалла и связал воедино имена на обручальном кольце молодого человека и убитую с бесценным подарком. В том, что Дин, конечно, постарался оградить любимую от Торубера: жестокого Колдуна и любителя женщин, и от гибели – ценой своей жизни, старик не сомневался. «Господи! – прошептал Ганабен. – Дай ему силы выжить и перенести боль утраты!»
– 60 —Ганабен похоронил несчастную в берёзовой роще в ста метрах выше по течению. Туда от его избушки вела узенькая каменистая тропинка.
Цепочку с медальоном старик аккуратно очистил от песка и грязи, вытер чистой тряпицей и надел на шею Динаэля, рассудив, что, раз уж спасти избранницу молодого волшебника оказалось невозможно, то своему наследному хозяину магический кристалл должен помочь.
К полудню пятого дня Динаэль открыл глаза.
– 61 —Динаэль напряжённо-непонимающим взглядом обвёл комнату и остановил вопросительный взор на сгорбленной спине старика, сидящего возле стола вполоборота к молодому человеку. Старик обернулся, его морщинистое лицо просветлело улыбкой.
– Господи! – произнёс он, спеша подойти к постели раненого. – Благодарю тебя!.. Дин, мальчик, наконец-то… – старик взял волшебника за руку.
– Сэр Ганабен? – с трудом прошептал тот. – Но как?..
Динаэль был в смятении: он знал, что Ганабен давно лишился магической силы; он помнил, что единственное спасение для него находилось в медальоне с вензельком, но он сам отдал этот шанс Эливейн, и сам видел заветную цепочку на ней, неповторимой и единственной; он понимал тогда, срываясь с обрыва, что боль, пронзившая его тело, – боль смертельных ран… Что же произошло? Как, почему он выжил? И какова цена за его спасение?
– Динаэль, – растроганно проговорил старик, – ты помнишь меня, мы столько не виделись, ты тогда ещё мальчишкой был.
– Конечно, помню, – бледная улыбка озарила лицо молодого человека. – Но я… должен быть… мёртв… Так просто… не выживают…
Знахарь молчал несколько минут, его взгляд стал тёмен.
– Пожалуйста, – еле слышно попросил Дин, – правду…
Ганабен приподнял руку молодого человека и опустил его ладонь на медальон. Динаэль на ощупь узнал предмет.
– Где… она? – голос волшебника был почти не слышен, но старик понял вопрос.
– Через три дня после того, как я вытащил с мели тебя, на том же месте волна оставила… тело… женщины… На ней были одежды гарема хана… И медальон на цепочке, чудом не смытый водой, запутался в шнуровке поясного мешочка, где, видимо, и лежал…
– Нет! – отчаяние застыло в глазах Динаэля. – Нет. Она не могла снять его добровольно…
– Ханские слуги умеют заставлять… – скорбно проговорил Ганабен.
– Но мой подарок – её желание – она могла только велеть не трогать… – молодой человек пытался найти хоть какую-то спасительную ниточку. – А могла и спрятать… чтобы потом надеть… А потом не успела… Рано решила, что опасность миновала… – он говорил сам с собой, а слёзы текли из его светлых глаз… Нет! – вдруг быстро зашептал он. – Нет! – он с надеждой вглядывался в Ганабена. – Волосы? Её волосы? Цвет?
– Светлые… – тихо ответил знахарь.
– А… на щеке… родинка… маленькая?.. Старик вздохнул:
– Дин, не мучь себя подробными расспросами… Её не опознал бы по лицу даже ты… Там… не было… лица… Там… мало… что осталось от… от живого существа.
Динаэль закрыл глаза. Его тело дрожало мелкой дрожью: не от физической боли, её он не боялся, а от той скорби, от того отчаяния, которые когда-то видел в глазах Донуэля, потерявшего Марику; теперь эту муку невосполнимой утраты ощутил он сам, и он обязан был её пережить, хотя бы ради памяти Эливейн…
– Я обмыл тело, одел в чистую одежду и похоронил недалеко отсюда… – печально говорил Ганабен. – Ты поправишься, и мы пойдём к ней…
– 62 —Динаэль поправлялся медленно, нехотя. Он ещё часто погружался в забытьё и словно не желал возвращаться к реальности. Он в бреду улыбался, шептал и звал:
– Не уходи, любовь моя… Я так боялся, что больше не увижу вас… Ты позволишь мне просить твоей руки?.. Эливейн… Эливейн… Эливейн… Да… Это как подарок… Смотри, звезда! Загадай желание… Слышишь, поёт соловей?.. Эливейн… Я люблю тебя, моя Эливь… Не уходи…
Потом он начинал метаться в отчаянии, и голос его становился глухим:
– Нет!.. Нет!.. Эливейн… Беги!.. Нет!.. Прости… Прощай, любимая…
Старик брал тогда молодого человека за плечи и изо всех сил пытался удержать в постели. Но волшебник рвался куда-то, раны открывались, и, измученный, он, наконец, затихал, а знахарь заново накладывал повязки.
Так прошла ещё неделя.
– 63 —Эливейн шла теперь по другому берегу бурной реки. Где-то у подножия гор, по словам Дина, должен был находиться подвесной пешеходный мост.
Тропа вилась и петляла между вековыми деревьями и гигантскими гранитными глыбами, но всегда вновь и вновь выходила, то к скалистому и высокому, то к мелкому каменистому и низкому берегу бурлящего горного потока. Иногда попадались небольшие бедные поселения. Порой в них встречались Эливейн сердобольные люди: худенького мальчика кормили и позволяли выспаться где-нибудь под крышей на сене. Иногда девушке удавалось заработать ночлег и пропитание, наносив в дом воды или убрав в стойле домашней скотины. Бывшая мисс Перлик, никогда прежде не выполнявшая тяжёлой и грязной работы, не роптала на судьбу и не жаловалась самой себе на свою несчастную долю. Она смотрела вокруг и познавала мир, о существовании которого не задумывалась раньше: везде жили люди, со своими проблемами и заботами, печалями и радостями, и всем и каждому недоставало тепла и добра, внимания и уважения. Ей ли, выросшей в достатке, изведавшей настоящую взаимную любовь, вышедшей невредимой из такой истории, когда жизнь другого могла превратиться в ад или прерваться вовсе – ей ли жалеть себя! Она – сильная, молодая, здоровая, теперь уверенная в своём предназначении облегчать людскую боль. Эливейн знала точно, что добьётся своего – станет врачом, как некогда мечтала её мама – она гордо шла вперёд, туда, где должна передать Донуэлю слова своего любимого, самого лучшего, самого доброго, самого справедливого, самого благородного и самого мудрого человека, единственного и неповторимого, – Дина.
Наконец, в лучах восходящего солнца, Эливейн увидела подвесной мост.
– 64 —Здесь заканчивались скалы. Розовый в свете поднимающегося светила верёвочный мост словно разделял два мира: суровый, с холодными камнями гор, с неистово ревущим по ущельям и бешено скачущим по гранитным глыбам ледяным потоком и неохватный глазом, с сочно-зелёными лугами, с причудливыми извивами широкой голубой спокойной реки, с золотистыми песчаными отмелями и низкими берегами, местами поросшими камышом, местами покрытыми гибкими плакучими ивами или светлыми берёзовыми рощами. А там, вдали, в туманной дымке, начиналось бескрайнее море. Его не видно было отсюда – слишком большое расстояние надо преодолеть человеческому глазу, чтобы увидеть волны, подарившие свой прозрачный сине-зелёный цвет глазам Динаэля.
Эливейн выбежала на середину моста, не боясь того, что он раскачивался, не зажмуриваясь от неимоверной высоты, на которой она словно парила, держась за верёвочные перила. Да, именно о такой чудесной картине и говорил ей Дин!
