Читаем без скачивания Дураки и умники - Светлана Шипунова

— Так вы что, хотите, чтобы я сама написала эту книгу? — Соня удивилась и даже испугалась. — Одна? Но я же не умею, я никогда ничего, кроме статей в газету, не писала, и вообще… А как же газета? (Она хотела сказать «без меня», но не сказала.)

На самом деле в редакции «Южного комсомольца» на Соне держалось многое — планирование номеров, работа с отделами, нескончаемые газетные кампании… Соня легко изобретала новые рубрики, заголовки, форму подачи материалов, за этим к ней ходила вся редакция, знали, что даже к самому заурядному материалу она умеет придумать такое оформление, что он будет смотреться как «гвоздь» номера. Про Соню в редакции говорили, что она работает в «Южном комсомольце» с самого детства, и это было почти правдой. Первую свою заметку она написала, будучи ученицей десятого класса, и послала ее по почте в редакцию, не зная даже адреса, просто написала на конверте название газеты, и когда через некоторое время ей пришел ответ в фирменном конверте, на фирменном бланке, очень удивилась. В ответе было всего несколько строк — про то, что заметка Сонина в принципе понравилась и ее, по возможности, напечатают. Но самое главное, Соню приглашали зайти в редакцию для беседы. Подписано было: «Зав. отделом писем А. Швыдко».

…Худенькая девочка с двумя длинными косичками стоит у парадного крыльца старинного двухэтажного дома с лепными карнизами (в конце 60-х редакция молодежки помещалась еще не в большом Газетном доме, а на соседней улице, в отдельном особняке) и в который раз перечитывает вывеску справа от высокой и на вид тяжелой входной двери. Золотом по красному на ней написано: «Редакция газеты «Южный комсомолец». Она стоит и мучительно боится войти. Если бы человек мог заранее знать свою судьбу, и девочка, вглядываясь в темное стекло большой входной двери, на миг увидела бы там свое будущее, она бы смело дернула на себя дверь и уверенной походкой вошла бы вовнутрь, а первому, кто встретился бы ей на высокой каменной лестнице, она сказала бы: «Здравствуйте! Я ваш будущий редактор. Где тут у вас кабинет редактора?» Но девочка не знала и не могла знать, что произойдет через много лет, и, когда она наконец с трудом приоткрыла дверь, оказавшуюся и вправду тяжелой, и вошла в темный, прохладный вестибюль, она еще и там постояла в нерешительности минут пять, то поправляя косички, то одергивая липнущее к ногам короткое трикотажное платье, пока откуда-то из-под лестницы не вынырнул довольно пожилой, как ей показалось, дядька, держащий в руках мокрые фотографии на прищепках. Быстро оглядев девочку с ног до головы, он спросил заинтересованно:

— А вы, девушка, к кому?

— Я к Швыдко, — сказала девочка, зачем-то протягивая дядьке конверт с письмом из редакции.

— А! — сказал дядька. — Пойдемте провожу.

И, понимая, что отступать поздно, девочка шагнула на стертую десятками ног лестницу — в заоблачную высь журналистики…

Когда после окончания школы Соня пришла устраиваться на работу в редакцию, она уже была тут своим человеком. Ее оформили стажером и назначили зарплату — 80 % оклада младшего литсотрудника, что составляло 64 рубля. Соня была счастлива. Она бралась в редакции за любую работу: то подменяла ушедшую в отпуск подчитчицу в корректорской, выказывая при этом хорошее знание грамматики и главное — внимательность, за что старший корректор Суханова очень ее хвалила; то машинистки просили помочь отпечатать кое-какую мелочевку, и Соня двумя пальцами долбила по клавишам старого, дребезжащего «Ундервуда», стоявшего без дела в углу приемной редактора, но печатала чисто и без ошибок. А когда однажды ушел в глубокий запой художник-ретушер и ответственный секретарь Олег Михайлович ходил по редакции и говорил сокрушенно: «Ну что делать, кто будет рисовать?», Соня набралась храбрости и сказала:

— Я могу попробовать, я детскую художественную школу закончила…

С этого дня она прочно прописалась в секретариате и скоро поняла, что это и есть самое главное и самое интересное место в редакции. Соня ретушировала снимки, рисовала черной тушью изящные заставки к материалам, но больше всего ей нравился процесс создания макета будущего номера, и когда Мастодонт раскладывал на столе специально разграфленные макетные листы и начинал колдовать над ними, ища оптимальный вариант размещения материалов, она устраивалась напротив и не сводила глаз с этих листов и черного фломастера, которым он орудовал. Но как только ей стала понятна сама технология макетирования, она однажды сказала Олегу Михайловичу:

— А можно сделать так, чтобы не только все поместилось, но и было красиво?

Мастодонт посмотрел на нее устало и сказал:

— На, попробуй.

Над полосой, которую он ей дал для эксперимента, Соня просидела полдня, извела десятка три макетных листов, и все было не то. Чутье подсказывало ей, что нужны более крупные, чем это было принято в «Южном комсомольце», заголовки и более крупная иллюстрация, а главное — побольше «воздуха», то есть свободного, не занятого текстом пространства, но тогда приходилось жертвовать количеством и объемом материалов. Не сразу смогла Соня найти золотую середину между красотой и целесообразностью, на это ушло у нее с полгода, но она так полюбила это дело, что даже сны ей в то время снились какие-то странные — словно разграфленные на колонки, с заголовками из разных шрифтов — широких и узких, жирных и светлых, прямых и наклонных, и все это окружалось рамками, линейками, отбивками…

Работа в секретариате нравилась Соне тем, что именно здесь рождался номер газеты, и от того, кто его делал, зависело, будет ли он интересным или скучным, ярким или серым, необычным или заурядным. Ведущий номера мог подобрать в него самые забойные или, как говорили в редакции, читабельные материалы (если, конечно, они были в наличии), а мог состряпать его из чего попало — каких-ни-будь залежавшихся в папке запаса статей и заметок. Мог покопаться и подыскать хорошие снимки, а мог поставить в полосу что под рукой лежит. Несколько лет спустя, когда Соня уже сделалась заместителем ответственного секретаря, она поломала привычную редакционную практику лепить газету из того, что есть, и завела свой порядок — заранее, за неделю планировать каждый номер в отдельности с таким расчетом, чтобы в нем было все, что надо — и чтиво, и обязаловка, и крупные материалы, и мелочевка, и чтобы в одном номере не меньше десятка разных тем, и чтобы самые разные жанры, и чтобы виден был свой стиль, и главное — чтобы газета была не похожа ни на какую другую. Было это уже в середине семидесятых, когда Соня благополучно окончила журфак, защитила диплом на тему, которую сама придумала и, можно сказать, выстрадала — «Композиционнографическая модель газеты», и, вернувшись в родную редакцию, произвела в ней маленькую революцию, заставив все отделы и секретариат работать по придуманной ею модели.

Но все это было потом, а в самом начале, в тот первый год работы в редакции, Соню как следует погоняли по всем отделам, была она что называется на подхвате и писала про все подряд. Через год в папке, куда она аккуратно складывала вырезки своих материалов, готовясь к поступлению на факультет журналистики, были и репортаж с весеннего сева, и зарисовка из рабочего общежития, и интервью с директором вечерней школы, и небольшая рецензия на выставку картин молодых художников, и даже два материала под рубрикой «На темы морали». С этой папочкой Соня поехала летом 1968 года в Москву. Старое здание университета на проспекте Маркса, 18 поразило ее лабиринтом узких и темных коридоров, крошечными аудиториями, похожими на монастырские кельи, и особенно — запахом чего-то ветхого, истлевшего — казалось, что именно так пахнет само время.

На устном экзамене по русской литературе после вдохновенно-подробного Сониного ответа по билету ей задали всего один дополнительный вопрос: кто из русских писателей создал самые глубокие женские образы? Соня сказала: «Тургенев». Экзаменаторы — две пожилые женщины в одинаковых белых блузках — переглянулись и сказали: «Вообще-то считается, что Толстой… Но Тургенев, конечно, тоже». И поставили Соне пятерку. Если бы этот экзамен был первым, Соня, у которой была серебряная медаль, автоматически стала бы студенткой. Но первым было сочинение, Соня писала вольную тему — «Сын века и дитя века», не вполне, правда, понимая, что хотели сказать таким противопоставлением те, кто ее придумал. Но Соня со школы любила именно вольные темы, любила писать от первого лица, высказывая свое, личное отношение к предмету, о котором писала, за это в школе ее всегда хвалили и ставили одни пятерки, а тут поставили 5/4, так что пришлось сдавать и остальные экзамены — вышло две пятерки, две четверки. В тот год проходной балл на факультете журналистики был 19. В приемной комиссии Соне сказали: оставьте документы на заочном отделении, а после первого семестра может быть отсев и вас переведут. Соня так и сделала.