Читаем без скачивания Девочка, кот и штурман - Матильда Вудс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из-за него Барнакл потерял свою третью жизнь. Пятую жизнь он утратил, потому что другой человек на другом корабле – ленивый кок по имени Эрлинг – постоянно оставлял рыбьи кишки на борту, а не сбрасывал в море, как положено. Барнакл и мяукал, и шипел, и бросался на членов команды, пытаясь донести до них, что рыбьи кишки, скапливаясь, в конце концов потопят судно. Но никто не обращал на него внимания. Корабль медленно оседал все глубже и глубже, пока не настал критический момент, и он уже не смог всплыть. Вода затопила палубу, а потом и нижние помещения. Некоторые члены команды спаслись на шлюпках, но Барнакл пошел ко дну.
«Нет, – подумал Барнакл, не сводя глаз с девочки, которая уже нарушила три правила: женщине на корабле не место, никаких «зайцев» и никто не смеет заходить в кладовую, кроме кока. – Не бывать этому».
В то время как все остальные члены команды веселились напоследок в «Ржавом якоре», один из них оставался дома. Харойльд Нордстром выходил в море уже более пятидесяти лет, но они с женой по-прежнему тяжело переживали разлуку, и прощание обоим давалось очень нелегко.
– Ох, Харойльд, – сказала Матильда, – как бы я хотела, чтобы ты остался. Зимы в Нордлоре всегда холодные, а без тебя и подавно. – Несмотря на свои слова, она помогала мужу паковать вещи. Он всегда откладывал сборы до ночи накануне отплытия.
– Прости, Матильда, – отозвался моряк, убирая в сундук банку с чернилами и еще одну упаковку пергамента. – Я знаю, что ты не любишь оставаться одна.
При слове «одна» глаза Харойльда скользнули по детской кроватке в углу. Он смастерил ее для ребенка, которому не суждено было в ней спать. Ее бы звали Нора. И до сих пор, закрывая глаза, у него перед глазами появлялось ее крошечное изящное личико. Если бы малышка Нора осталась с ними, Матильде было бы гораздо легче жить в Нордлоре без него.
Тяжелые мысли о прошлых и вероятных будущих потерях заставили Харойльда отступить от сундука. Он оглядел дом, в котором они жили уже тридцать лет. Посмотрел на камин, возле которого работал над картами летом, на их с Матильдой кровать и на пустую детскую кроватку, стоявшую возле окна.
Харойльд сделал глубокий вдох. Большинство моряков с «Отважного леопарда» обожали морской воздух. Но лично он, уплывая на север, хотел лишь одного – снова вдохнуть запах родного дома. Он сделал еще один глубокий вдох – как можно глубже, – максимально вобрать в себя родной запах. У него было нехорошее предчувствие насчет этого рейса – предчувствие, что на этот раз он не вернется.
«Отважный леопард»
Уна проснулась от звука лосиного рога. Команду созывали на корабль. По громкому топоту она поняла, что моряки поднимаются на борт. Вскоре послышались глухие голоса, среди которых явно выделялся один.
– Готовиться к выходу! – кричал отец. – Поднять паруса! Сняться с якоря! – летели по утреннему воздуху команды.
С палубы раздались поспешные шаги. Уна услышала громкий стук, с которым втянули якорь, и «Отважный леопард» медленно пришел в движение. Мешки с мукой и зерном покатились по кладовой, а ящик с фруктами наехал ей на ногу. Уна вскрикнула от боли. К счастью, звуки сверху заглушили то, что происходило снизу, и моряки продолжали заниматься каждый своим делом.
Уна смотрела сквозь иллюминатор, как Нордлор становился все меньше и меньше. Через какое-то время он скрылся за высокими зелеными холмами, возвышавшимися по обе стороны, и рекой, протекавшей между ними. Несмотря на то что она родилась и выросла в этой деревне, Уна не грустила из-за отъезда. Наоборот, она радовалась предстоящим приключениям.
Через два часа после выхода из Нордлора они миновали другую деревню, под названием Витлок, где дома были сделаны не из разбитых кораблей, а вырезаны из белого китового уса. Прижавшись носом к стеклу, Уна наблюдала, как и это поселение постепенно исчезает из виду.
Девочка продолжала наблюдать за миром, который проплывал за бортом, сквозь маленькое окошко иллюминатора. Чем дальше на север они уходили, тем меньше становились деревни и тем дальше друг от друга они были расположены. Корабль плыл весь день и всю ночь. Затем прошли еще одни сутки.
Единственными звуками, которые Уна слышала, пока они направлялись на север, были плеск волн, бившихся о корпус, топот ног по палубе, царапанье кота по двери кладовой и скрипка, которая играла за обедом. Единственным человеком, которого она видела, оказался потный мужчина, заходивший в кладовую за продуктами. К счастью, девочка успевала вовремя спрятаться, и он ее не замечал.
На третий день они прошли Скорбную гавань – последнее поселение перед выходом в Северное море. Уна выждала еще два дня, чтобы они зашли подальше и корабль уже точно не мог повернуть назад. Тогда, отодвинув мешки с мукой и оттащив в сторону ящики с фруктами, она поднялась на палубу.
Уна вышла на свет. В небе кричали чайки, но ослепительное солнце мешало разглядеть их. Воздух был чист, как и небо над головой. Он пах солью и рыбой. Девочка подумала, что именно такой запах доносился от ее отца после его возвращения из рейсов, только сейчас все ощущалось сильнее, резче и свежее. Вокруг нее простиралось море. Никаких айсбергов на горизонте.
На палубе кипела жизнь. Кто-то взбирался на мачты, кто-то закидывал в море огромные рыболовные сети, и посреди всего этого возвышался капитан. Он стоял на мостике, сжимая в руках позолоченный штурвал.
Как раз в тот момент, когда Уна увидела отца, ее тоже заметили.
– Эй! – закричал один из моряков. – Женщина на корабле!
Побросав все свои дела, мужчины стали озираться вокруг. Постепенно все взоры обратились на Уну.
Последним ее заметил отец. Он спустился с мостика и направился к дочери. Давно привыкший к морской качке, капитан шел по палубе, словно по земле. Несмотря на размеренный шаг, он быстро приближался к девочке.
– Папа, – сказала Уна, подняв глаза, когда ее накрыла огромная тень, – я… м-м-м… – она не знала, что сказать, все слова
