Читаем без скачивания Записки prostitutki Ket - Екатерина Безымянная

Смотрю, раздел на сайте – «зоофилы».

Фигасе, думаю… затейники какие. «Улетела в теплые края, когда вернусь – не знаю. Крыша твоя».

Ну, смех смехом, а я раз такого невседомовского в жизни имела счастье наблюдать.

В общем, приходит ко мне как-то мужичок такой, ну никакой, короче. Худощавый, но с животом. Штаны подстреленные, волосенки жиденькие, лысина намечается, ну в целом обычный такой неудачник среднего возраста.

Садится в кресло, очень уверенно, замечу, садится. Кидает мне на стол пачку российских денег. Навскидку там тысяч десять-пятнадцать, наверное. Пятисотрублевыми купюрами. Причем пачка такая потрепанная, видно сразу, что деньги не пачкой ему достались, а собирались и откладывались со всех сторон. Наверное, на штанах экономил.

Ну, думаю, сейчас начнутся прихоти, это ж типичный «миллионер из трущоб» очередной.

Этому сейчас тут полизать понежнее, там пососать подольше, а во время оргазма щелбан дать четко по центру лба. Потому что он только таким способом и кончает. (Кстати, был у меня один такой. Ему вот во время оргазма щелбан был необходим для полной разрядки, и ты хоть убейся.)

Ну так вот, товарищ представился, ни много ни мало, а Степаном Леонидычем.

И говорит мне Степан Леонидыч таким тоненьким фальцетиком, что у него запрос немного необычный, но он же «башляет, а значит, и карты раздает».

Ну да, мачомена разыгрывает.

Я уселась поудобнее, ручки положила на коленочки, как примерная девочка в первом классе, и превратилась в слух. А Степан Леонидыч этот подскакивает, убегает куда-то в коридор, слышу, дверь открывает, ну, думаю, попала.

За дверью небось стоят Василь Иваныч и Николай Михалыч.

А вот фигушки! Вводит, не побоюсь этого слова, Степен наш Леонидыч, собачку такую большуууую. И говорит мне знаете что? Это, говорит, Степан Леонидыч-младший.

Я поперхнулась.

– И чего? – спрашиваю, а у самой глаза по 50 копеек.

– Тут дело такое, – толкует Степан Леонидыч уже старший, – в связи с данными обстоятельствами… Мой пес уже достаточно взрослый, а сучки у него до сих пор не было. Ну, не встает у него на сук его породы. Не встает. Мы когда по улице идем, он у меня все больше на мелких шавок прыгает, такс там всяких да этих… чху… чихи… хао…

– Чихуахуа, – как под гипнозом уточняю я.

– Точно! – отвечает он. – На них. И на женщин… молодых.

– И?.. – я плавно съезжаю с кресла.

– Что и? – возмущенно начинает дергаться он, как второклассник, не выучивший уроки, но уверенный в своем знании природоведения. – Не могу же я позволить своему красавцу трахать каких-то шавок!

На этом месте я окончательно съехала со стула, пес только довольно гавкнул.

– А от меня вы чего хотите? – спрашиваю.

– Как чего? – спросил меня мужичок, словно я с другой планеты и не понимаю простых вещей. – Я же говорю, у него на женщин стоит. Вы его трахните хорошенечко, и все дела. Это можно, я читал, анатомически вы с ним друг другу подходите.

Я! Анатомически подхожу собаке! Приплыли. Блин, хорошо, что не лошади. А что? Неплохая такая идея. С собачкой за пятнашку, а с лошадкой, так уж и быть, за тридцатничек…

Нет, я понимаю, тараканы там в голове хороводы водят и фейерверки устраивают.

Нет, я понимаю, весеннее обострение у них, у шизанутых, дурка плачет, понимаю.

Но я так орала! Я так орала!

В общем, дядечка был послан в пеший тур далеко и надолго.

С напутствием собачку кастрировать, самому полечиться, и без возможности вернуться снова.

Крокодиловы слезы

Бытует миф, будто крокодилы, поедая жертву, проливают слезы.

Верить или не верить в такие шутки природы – вопрос второй, но «Википедия» утверждает, будто это действительно так.

Так вот: клиенты иногда тоже бывают плачущими крокодилами.

И хочется из них сразу сделать сумочку. И туфли.

Вот приходит мужичонка – худ, высок, широкоплеч. Ничем не примечателен. Только жалостлив уж слишком. Глаза внимательны, участливы, все по ручке норовит погладить. Того гляди – конфетку даст.

Начинает не сразу. Ему проникнуться надо, расположить к себе, о жизни расспросить.

Смотрит грустно и печально, в душу лезет, головой кивает.

Не просто лезет – без мыла пролезает.

Ну понятно – расчет в коридоре, берет стандарт. Орал и классику, прошу заметить.

Дальше шмотки на кресло, душ, тапки, полотенце.

И вот сидит он уже голый на моей кровати, но начинать все как-то не спешит.

– Ну, рассказывай. – говорит он. И смотрит грустно.

– О чем, милый? – спрашиваю я.

И готовлюсь к девиационной прозе.

О чем может попросить рассказать голый мужик, сидя на моей кровати? Щас угадаю. Нашептать про групповушку? Рассказать, как я себя ласкаю? В какой позе я хочу?

Мне-то пофиг. Что захочет – расскажу.

– Как дошла до жизни такой… – уточняет он.

И смотрит пристально.

Баалиин! Вот как я это ненавижу! И вопрос этот дурацкий, и людей, что его задают.

Шла, шла и дошла.

Улыбаюсь заученно:

– Милый, это совсем не интересно. Давай лучше ты мне расскажешь, как любишь. Да?

И аккуратненько беру его за член.

Он убирает руку:

– Нет, ну подожди. Не так сразу. А вот расскажи, тебе нравится твоя работа?

И тут же, не давая мне ответить:

– Только не говори, что нравится. Это же ужасно, правда? Вот так, с любым… Ужасно, да?

И смотрит печально-печально.

Я перезагружаюсь. Какого ответа ждет голый мужик, который пятнадцать минут назад оставил мне баблишка и потопал в душ?

Вот я скажу, что да, ужасно – и что, он встанет и уйдет, подкинув мне деньжаток?

– Работа как работа, – говорю я ровно, – бывает хуже. Давай-ка лучше что-то делать.

Он явно понял, что жаловаться я не собираюсь, и сразу завел монолог:

– Ах, бедная девочка, я понимаю, ты не можешь мне сказать всю правду.

Но ты знаешь – я вас всех так жалею… Вот жалко мне. Я когда смотрю на это все – молодые девочки, как мне вас всех жалко, что так жизнь сложилась. Я же все понимаю, я понимаю, что на самом деле это все очень тяжело. Ну ничего, все еще наладится, обязательно…

В этот момент я одупляюсь, что он гладит меня по руке.

– Иди сюда, моя девочка, – тянет он меня и зачем-то начинает гладить по голове, – я буду с тобой очень нежным, я не такой, как они все… бедная моя девочка.

Я аж расчувствовалась.

А у него встал.

Ээх, видали мы вас, извращенцев.

И я надеваю резинку, становлюсь лицом в подушку.

– Моя бедная дееевочка, моя бедная дееевочка… – шепчет он, поглаживая мою спину, и…

– Аай! – выскакиваю тут же. Он явно не туда попал. Точнее, туда, но не туда, куда уплочено.

– Ой-ой, прости, – говорит он виновато, – я нечаянно.

И смотрит преданно-преданно.

– Осторожней, милый, – воркую я.

С кем не бывает?

– Аааай! – вылетаю я из-под него второй раз. На этот раз он мало того, что попал в неоплаченные номера, так еще и прошел дальше.

– Ой-ой! Прости, что, снова не попал? – он донельзя сконфужен.

– Не туда, – нахмуриваюь я, – давай я лучше буду снизу. Тебе удобней будет попадать.

– Нууу… – говорит он обиженно, – я не хочу, чтобы ты снизу. Я буду аккуратно, извини.

– Ладно.

Я снова встаю в позу зю.

Он попадает куда надо, две-три фрикции, иии…

– Та твою ж маму! – ору я.

На третий раз я понимаю, что целится-то он как раз очень хорошо. И как раз туда, куда он хочет.

Я разворачиваюсь, сажусь:

– Милый, если ты хочешь попадать туда, куда ты попадаешь, доплати, возьми смазку и попадай.

– Ой, прости-прости! – тараторит он. – Я действительно случайно. Прости, ты такая сладенькая, я просто не могу себя контролировать.

– О’кей, – говорю я, – тогда давай я буду все контролировать.

И ложусь на спину. Он слегка обижен, но не возникает. Громоздится сверху, и процесс идет.

– Расслабься, – шепчет он, – ты так напряжена. Расслабься, доверься мне, все будет хорошо, моя хорошая бедная дееевочка…

Его руки скользят, скользят, скользят… ну и куда они скользят?!

Я ловлю палец на подлете. Вот прямо где-то рядом с неоплаченными номерами.

Зассрранец!

– Ну что тебе, жалко? – вдруг говорит он мне зло. – Я только разик, тебе что, жалко?

– Да, жалко, – отвечаю я не менее зло, – на анал мы не договаривались.

– Ой, что ты из себя целку строишь? – взрывается он. – Какая тебе разница, куда?

– Разница есть, – спокойно отвечаю я, – доплатишь – не будет.

– Ладно, нет так нет, – как-то слишком спокойно говорит он, – давай тогда лучше минет.

– Хорошо, милый, – усмехаюсь я, меняю резинку, устраиваюсь поудобней, наклоняюсь…

И понимаю: что рвать – ему совсем не принципиально. Начал с моей попы, а теперь рвет волосы.

Ему явно нужен мой скальп. Целиком.

– Милый, – замечаю я, – ты не мог бы аккуратней? Расслабься, я все сделаю.

– Да-да, хорошо, хорошо… ООО, как хорошо, – он расслабляется, – да, да, давай, моя девочка…

И тут так – ххоп!

Живой шампур, глаза навыкате, мычу.