Читаем без скачивания Ветры странствий. Публицистические очерки - Евгений Панов

Итак, нам нужны: миссия, идея, цель. Без них Россия – не Россия. От них зависит все – геополитический вес страны, ее способность защитить себя, ее экономика, чистота ее лесов, полей и рек, достаток и жизненный комфорт народа, а значит, и судьба русской провинции – зарплата медсестры в Кимрах, наличие «немышиных» рабочих мест в Мышкине и новое жилье для обитателей переславских трущоб. Россия, временами сознательно, временами нет, но следовала своей первопроходческой миссии, исповедовала великие идеи и стремилась к большим целям – строила царство вселенской справедливости, Царство Божие на Земле. Разве не о нем грезили российские проповедники и философы, не случайно названные космистами? Разве не для достижения общечеловеческого счастья устраивали перевороты революционеры и молились в кельях подвижники?..

Сегодня миссия не осознана, идея не найдена, цель не поставлена. Произнося эти слова – миссия, идея, цель – мы должны отдавать себе отчет, что речь не о частностях вроде темпах роста ВВП или динамике цен на нефть, а о самой сути вещей, что здесь надо «зреть в корень». Проще всего, конечно, определить цель – какое-то большое общечеловеческое творческое дело. Какое? Продолжение строительства так и не построенного Царства Равенства и Справедливости? Да нет. Это было органично и актуально в уходящую Эпоху Рыб. В наступающую Эпоху Водолея актуально иное – коренная цивилизационная перестройка на основе единой планетарной стратегии, которую необходимо разработать ради спасения от экологической катастрофы или, для начала, освоение ближнего космоса и кардинальное обновление всей суммы земных технологий.

Рано или поздно судьбоносная триада «миссия – идея – цель» может быть оформлена, а значит возрождение России возможно. Второй вариант, по-научному бесстрастный, беспристрастный и объективный такой возможности нам не оставляет. Согласно теории этногенеза Льва Николаевича Гумилева, базирующейся на поистине необъятном историческом материале, срок жизни этноса составляет 1100 лет, а нам уже больше, наш срок на исходе… Поэтому время миссий, идей и целей невозвратно ушло. Российский, точнее, русский этнос, совершивший во время пассионарной фазы этногенеза множество опустошительных, на пределе сил рывков (собирание земель, изгнание захватчиков, перевороты, революции, в том числе культурная, индустриализация) растратил свой энергетический запас и перешел в фазу обскурации, которая на тысячелетнем рубеже подстерегает любой народ. Гумилев определил ее как время, когда «всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве идет снижение стиля, в науке оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция… Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того, чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать соратников».

Гумилевское описание, к несчастью, почти идеально накладывается на нынешнюю российскую действительность. А дальше наложение вообще безупречно: в фазе обскурации, читаем у Льва Николаевича, господствуют группы (мы говорим «кланы», «команды», «бригады», или уж, без обиняков, «мафии» – коммунальная, прокурорская, околофутбольная и т.д.), сложившиеся по законам «отрицательного отбора», ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость в мнениях, а беспринципность. Те, кто, на свою беду, обладают более привлекательными человеческими и профессиональными качествами, оказываются невостребованными, неконкурентоспособными, неравноправными. Те же, кто точно вписывается в стандарты обскурации, могут только паразитировать, разворовывать и разрушать. Ни создать, ни сохранить они не могут. Они разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли, но уничтожив его – ту питательную среду, на которой паразитируют, гибнут сами… Что дальше? Руины. Остановка всякого развития. Историческая и культурная амнезия. И – в лучшем случае – выплавление из обломков старого этноса нового, лишь смутно помнящего о своем происхождении.

Мы не знаем, коснулась ли уже обскурация России или же мы просто ошибочно истолковываем факты окружающей жизни, подгоняем их под мощную теорию. Если да, то все усилия по возрождению страны бесполезны. Если нет, то возрождение возможно, но это отнюдь не дело завтрашнего дня, процесс должен вызреть и повлиять на него мы почти не можем. Ни в провинции, ни в столицах, ибо наиважнейшие вещи от нас, чаще всего, не зависят. Что же нам остается? Наверное, одно – ждать. Не обреченно, а творчески, храня достоинство, объединяя в нашем бытии прошлое, настоящее и будущее – историческую память, повседневные труды, «которыми мы трудимся под солнцем», и представления о грядущем, независимо от того, настанет оно или нет.

Да будет так. Делай, что должен, не надеясь на награды. Но почему же тогда на улицах российских городков испытываешь то, что можно назвать «моментом бессилия»? Наверно потому, что именно здесь теряешь последние иллюзии и кажется: куда ни кинь, всюду клин.

…Ладно. Пока еще к нашим услугам – весь тихий, стеснительный залесский рынок, полный щедрых даров лета. Вкусим от них – и в путь.

Через полчаса, загрузившись яблоками из четырех садов и морковью с двух огородов (не хочешь, да купишь!), мы двинулись в Москву. Осталась позади Красная площадь Переславля с единственным в своем роде Спвасо-Преображенским собором ХII века и бюстом уроженца здешних мест князя Александра Невского, промелькнули уместившийся в купеческом особняке Переславский университет с уклоном в прикладную математику и информатику, и, на прощанье, магазин женской моды «Эдем». Видимо, он торговал самыми модными фиговыми листками, которые только и носят в раю, да и то совсем не обязательно. Что ж, еще один забавный провинциальный анекдот. Улыбнемся?..

Белый аист летит…

Две тысячи тринадцатый

Там остановилось время – вот, наверное, самый философичный отзыв о Беларуси, который пришлось услышать в Москве. И, к тому же, единственный в своем роде. Он не входит в устоявшийся «джентльменский набор» характерных черт белорусского житья-бытья, бросающихся в глаза россиянам, – хороших ли дорог, качества ли продуктов, дешевизны ли товаров и услуг (в пересчете на российские деньги, конечно), порядка ли и спокойствия, доброжелательности людей… Действительно, дороги, даже третьестепенные, удивительны, сметана с кефиром свежи и вкусны, сеанс массажа у первоклассного мастера в санатории стоит 200—250 российских рублей против примерно тысячи в Москве, автомобиль можно оставить на ночь прямо на обочине шоссе и никто его не тронет, люди не успокоятся, пока не объяснят, не помогут…

Нет, время в Беларуси не остановилось, это впечатление внешнего наблюдателя, существующего в бешеном ритме, в каком существуют москвичи. Оно, разумеется, течет, пусть и медленно – динамизмом тамошнее бытие и в самом деле не отличается. Время тут другое, не такое, как у нас, – заторможенное. Поэтому москвич, садящийся в поезд до Бреста, Минска или Витебска, фактически садится в этакую машину времени, которая за ночь переносит его в края с патриархально-советским ритмом жизни и со знаковыми приметами былого. Взять хотя бы цены на чай и кофе у неправдоподобно вежливых проводниц, в милом облике которых угадываются черты белорусского тотема, аиста. Как говорится в агрессивной рекламе (хотя, конечно, по другому поводу), цены «приятно удивляют», заставляя ностальгически улыбаться. В вагоне, как ни странно, уютно. Где на наших просторах вы видели уютные железнодорожные составы с умиротворяющей атмосферой? А эти белорусские «машины времени» именно таковы…

Ранним утром наша «темпоральная колесница» осторожно подкатывает к Витебскому вокзалу, ступая на перрон которого, испытываешь временной сдвиг, окунаешься в реку иного времени, не испытывая, однако, при этом никаких неудобств. Обыкновенная привокзальная площадь, заставленная припаркованными иномарками. И мы садимся не в «Жигули», а в «Мерседес», приехавший за нами из санатория, на вид совсем новый… что странно, ибо в Москве доводилось слышать, что все иномарки в Белоруссии старше 20 лет. Но эта явно моложе. А вот этой трудяге по соседству, похоже, все тридцать. А той, поодаль, все сорок… Но – в путь!

Путь не близок. Лес, поля, снова лес, снова поля… А что это там? Точнее – кто?! Ужели аист?! Он. Белый белорусский аист. Красноногий. С черными резными крыльями… Полностью уверенный в своей безопасности, хозяином вышагивает по полю, не обращая на «Мерседес» не малейшего внимания. Значит, недалеко жилье, где у него гнездо… И точно – въезжаем в очередную деревеньку. Во всех – одинаковые палисаднички при избах, с крашеным в два линялых цвета, тускло-желтый и тускло-зеленый, низким штакетником. Только в два этих? Только, подтверждает наш спутник. Почему? Потому что в любой момент тут может появиться «батька» Лукашенко. Прилететь на вертолете. Есть у белорусского президента такая манера – внезапно нагрянуть в любое место страны, где его сегодня никак не ждут. Вот и получается, что «батьку» каждый день ждут везде, от областных городов до самых глухих уголков. Ждут и – бдят. Ну, например, красят единообразно штакетины палисадников. За колером местные начальники следят строго, потому что президентский глаз еще строже, сразу подметит цветовой разнобой.