Читаем без скачивания В списках спасенных нет - Александр Пак

Очертания кранов и складов уже совсем стушевались: где-то в глубине улиц мелькали красные огоньки грузовиков. Полковский медлил и с надеждой поглядывал вдаль.

Но вот вдали, из-за черных линий портального крана, показалось белое пятно. «Она», — подумал Полковский и побежал навстречу. Белое пятно вырастало, и вскоре уже можно было различить женщину в белом платье и двух детей.

Андрей встретил жену и детей так, как будто давно не видел их.

Они уже минут десять стояли около катера, и никому не хотелось уходить. Андрей давал последние наставления жене:

— Только не теряйся, — говорил он, положив ей руки на плечи.

Вера слушала мужа серьезно.

— Я буду ждать вас в Новороссийске. Приготовлю номер в гостинице и машину. Вас хорошо устроят на пароходе… Ну, родная, до свидания, в среду увидимся.

Он сжал ее лицо ладонями и поцеловал в губы. Вера обняла мужа, положила голову ему на грудь, закрыла глаза и тихо сказала:

— Андрюша, как не хочется расставаться…

От ее полушепота повеяло тоской. Полковский погладил волосы жены, осторожно приподнял ее голову и заглянул в глаза.

— Что ты, Верочка? Через неделю увидимся.

— Да, я знаю, — ответила Вера таким тоном, как будто говорила: «Да, прощай».

Андрей еще раз поцеловал жену, потом взял на руки Иринку, расцеловал ее в обе щеки, попробовал сказать смешное, веселое, как бывало, но смешного не получилось, смех где-то застревал в горле.

— Слушайся маму, — сказал он дочери, молчаливой, насупившейся, — а то потеряешься, — и опустил ее на землю.

Девочка зарыдала, вцепилась руками в ногу отца, Полковский разобрал среди всхлипываний:

— Папочка, миленький, не оставляй нас!.. Возьми с собой!

Витя крепился, молчал. Но вот и у него покраснели глаза. Он опустил веки, и слезы полились. Он уже не мог удержаться и тоже громко заплакал.

У Полковского дрогнуло сердце. Он растерянно посмотрел на Веру, она отвела глаза. Никогда не случалось, чтобы дети плакали перед уходом его в рейс, даже в самый далекий и опасный. Полковский не был суеверен, но он был моряк и немного верил в дурные предзнаменования.

Девочка не унималась и тоскливо просила, чтобы он не оставлял их. Витя всхлипывал.

Полковский подумал: «А не взять ли семью с собой?»

Он повернулся к морю, увидел темную массу буксирного парохода, вспомнил док и тряхнул головой. Нельзя: док военный объект и немцы обязательно будут бомбить его. Война есть война; и военный объект на то и существует, чтобы его атаковали. Он, Полковский, не имеет права подвергать такому риску семью. Завтра вместе с ранеными они уйдут на госпитальном судне. На свете еще существует человечность. Сильнее всех пушек и брони — это красный крест. Под его флагом они спокойно проплывут.

— Что за малодушие! — сказал он вслух. — Все будет хорошо.

Вера молчала. Она догадывалась, о чем думает муж, но не хотела влиять на его решение. Она подняла на руки девочку и успокоила ее.

Полковский еще раз поцеловал жену долгим, нежным поцелуем. Потом, не оглядываясь, пошел к краю стенки и прыгнул в катер, который запыхтел, заглушал шум прибоя, и, зарываясь в волны, стал уходить к кораблю, стоящему на рейде.

Полковский стоял на палубе и до тех пор смотрел на берег, пока женщина в белом платье и дети не растворились в темноте.

17

Милиция оцепила вход на пассажирский причал и пропускала строго по билетам. Толпа напирала, теснила, слышались крики, женский плач. Растрепанная пожилая женщина стояла возле милиционеров, всплескивая руками, плакала и причитала:

— Ой, погибель на мою голову! Ой, вей, вей!

— Идите же! — кричал на нее милиционер, оттесняя толпу и давая возможность женщине пройти в дверь, за которой виднелся огромный пароход с валившим из трубы дымом.

Женщина не двигалась с места, растерянно стояла над своими узлами и чемоданами, ломала пальцы и кричала:

— Муся, Муся! Вей, вей!..

Легкий ветерок поднимал пыль и кружил бумагу. Женщина плакала. Солнце нещадно, палило. То и дело гудели машины, чихали бензином, кто-то кричал «Осторожно!» или вдруг раздавался дикий крик.

В сотне метров от двери, в которую входили пассажиры, в настежь открытые ворота одна за другой въезжали кареты Красного Креста и скорой помощи. Они останавливались у самого борта парохода. Задние двери карет распахивались — и санитары в белых халатах выпрыгивали наземь и, подхватив носилки с ранеными и больными, поднимались по кормовому трапу на палубу. По носовому трапу взбирались пассажиры — женщины с детьми.

Черный лакированный ЗИС затесался между серыми каретами и, как только прошмыгнул ворота, отвернул в сторону и остановился у носовой части парохода, на борту которого, от самой ватерлинии, было натянуто белое полотно с нашитым на него огромным красным крестом. Это была «Аврора».

Шофер Жора открыл дверцу машины и одной рукой снял чемодан, другой — Иринку. Витя спрыгнул сам. Потом вышла Вера в голубом шелковом платье и в шляпке. Няня Даша и Барс остались в машине.

Вместе с шофером Вера стала разгружать автомобиль. Иринка весело суетилась, а Витя с серьезным и озабоченным лицом держал свой маленький чемодан, в котором находился «зверинец».

Взвалив на плечи тюк и взяв в руки чемодан, Жора позвал детей.

— Нет, — сказала Вера. — Детей от себя никуда не отпущу.

Жора понимающе кивнул и, сгибаясь под тяжестью тюка, пошел к трапу.

— Скажите Володе, что мы приехали! — крикнула вдогонку Вера.

Минут десять спустя Жора вернулся в сопровождении матроса и передал Вере записку:

«Верочка! Душой с вами, а чемоданы пристройте с матросом. Рвусь к вам — и не могу. У меня тот кордебалет! Ваш Володя», — прочла Вера и, хотя ей было грустно, улыбнулась.

Часа через четыре закончилась посадка. Иринка уже бегала за дверью, быстро свыкаясь с новой обстановкой, а Витя раскладывал свои банки и коробки.

Вдруг за дверью раздался смех Иринки, потом крик: «Дядя Володя!» — и тотчас в каюту вошел он с Иринкой на руках, обхватившей его за шею. Барс прыгнул и положил лапы ему на грудь. Вера, няня Даша тоже обрадовались. Володя поцеловал руки Веры, потом чмокнул в щеку няню.

— Ну, студент, а «зверинец» дома оставили?

— А вот и нет, — с гордостью показал Витя на свои банки и коробки.

— Значит, у тебя призвание, — заключил Володя. — Верочка, вы устроитесь, как только выйдем в море. И позавтракаем мирово! А бутылочку портвейна захватила? — сощурил он глаза.

Вере стало легко на душе. Вечно веселый, не теряющий присутствия духа, Володя, казалось, нес с собой какой-то живительный эликсир.

— Конечно.

— Вера, вы — все богатства мира!.. Но я пойду. Барса не выпускайте на палубу. Если он захочет «за большим», позовите матроса.

— Вы нахал, Володя! — рассмеялась Вера и теперь лишь увидела, что в висках у него появилось несколько седых волос, но выглядел он бодрым, загорел, китель хорошо сидел на нем.

А через полчаса, когда «Аврора» под крики и плач провожающих отвалила от стенки и вышла за мол, Вера услыхала гул моторов самолетов и вой сирен.

Началась бомбардировка города.

И теперь Вера уже думала и беспокоилась не только о муже, но и о Петре Акимовиче, Мезенцеве и всех друзьях, оставшихся в осажденной Одессе. Впервые у нее появилась мысль, что и ее место — среди них. Вот приедет в Новороссийск, устроит детей и няню, а сама посвятит свои силы общему делу. Да, она чувствует в себе много сил.

Вера поправила упавшую на висок белокурую прядь и позвала детей.

18

Через несколько часов, когда на судне водворился порядок, начала работать кухня, а на палубе стали прогуливаться раненые и девушки, Володя пришел в каюту к Вере вместе с капитаном Григоренко.

— Так вы и есть жена Полковского? — спросил Григоренко, сняв с привинченного к полу стула Витины коробки и кладя их на стол. — Я вас довезу как на курорт.

— Спасибо, я хорошо устроена.

— Так и надо. Полковский это не фунт изюму. Это настоящий моряк.

Видно было, что он с уважением относится к имени Полковского.

Григоренко знал многих моряков на Черном море, Балтике, Севере, Дальнем Востоке. Моряков он любил и всех их считал благородными. На прочих людей смотрел с легким пренебрежением: сухопутные, мол. Это был крепкий старик, лет под семьдесят плешивый, с седыми волосами на висках, со здоровым, красным цветом лица.

— Вам будут приносить обед сюда, — сказал капитан, — и чувствуйте себя как дома. Все будет в порядке.

Потом строго обратился к Володе:

— Чтоб никаких жалоб. Устройте все как надо.

Просидев немного и с деланным интересом выслушав Витю, Григоренко еще раз наказал Володе «проявить заботу», пригласил Веру заходить на мостик и ушел.