Читаем без скачивания Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) - Чак Паланик

— Альберт, дорогуша, от тебя воняет.

«Нельзя не провоняться, побыв в этой ванной», — отвечает Альберт. — «Каждая бутылочка парфюм разбита, и осколки валяются на полу ванной, и в туалете, в унитазе, тоже гора битых флаконов». «Похоже на лед», — говорит Альберт. — «Как когда на вечеринках в самых шикарных отелях нам приходилось наполнять писсуары колотым льдом». В ванной стоит вонь и пол усыпан серебрящейся крупой нетающего льда; и когда Альберт поднимает Мадам на ноги, ее платье все заляпано желтыми пятнами; Мадам замахивается на хозяина разбитым флаконом, поскальзывается на битом стекле в луже духов и падает, приземлившись на руки.

Она скрючилась посреди туалета, у нее текут слезы и кровь. «О», — говорит она, — «Жжется».

— О, Уолтер, жжет! Жжется!

Парфюмы, все эти убитые киты, жгут ее сквозь порезы на руках.

Хозяин поднимает ее на ноги опять, ставит перед собой, Мадам стоит со сложенными руками, как в молитве, только руки разведены на дюйм в стороны, и кровь стекает с ладоней, вниз по рукам, просачиваясь сквозь бриллиантовый браслет, и капает с локтей.

А хозяин говорит:

— Все будет в порядке, Нина.

— Мои руки, Уолтер, — отзывается Мадам.

— Все будет в порядке.

Мадам говорит:

— Кто мог так обойтись со мной? Кто мог возненавидеть меня настолько?

Хозяин спрашивает Альберта:

— Ты вызвал скорую?

Это была первая миссия Тайлера в роли террориста сферы обслуживания. Партизана-официанта. Низкобюджетного мстителя. Тайлер занимался этим годами, но любил повторять, что все хорошо в разнообразии.

Выслушав рассказ Альберта, Тайлер улыбнулся и сказал:

— Круто.

Вернемся в отель, к моменту, когда лифт остановлен между этажами, и я рассказываю Тайлеру, как я чихал на «форель на осиновом пруте» на собрании дерматологов, и три человека сказали мне, что она пересолена, — а один сказал, что было очень вкусно.

Тайлер стряхивает все до остатка в супницу и говорит, что иссяк.

Легче всего провернуть такое с холодным супом, «викхисуиз», или когда повара приготовят по-настоящему свежий «гаспачо». Это невозможно сделать с каким-нибудь луковым супом вроде того, у которого по краям корка расплавленного сыра. Если бы я здесь ел — то заказал бы именно его.

У нас с Тайлером заканчиваются идеи. Все, что мы творим с блюдами, начинает надоедать, — это уже как часть трудовой повинности. Потом я услышал, как один из докторов, адвокатов, или кого-то еще, — рассказывал, что возбудитель гепатита может выжить на нержавеющей стали в течение шести месяцев. Представьте себе, сколько этот жучок может прожить в ромовом креме «шарлотта рюсс».

Или в «лососе тимбаль»

Я спросил доктора, — где бы нам раздобыть немного этих гепатитовых жучков, — и он был достаточно пьян, чтобы засмеяться.

«Все уходит на свалку медицинских отходов», — ответил он.

И засмеялся.

«Все подряд».

Свалка медицинских отходов похожа на достижение крайней черты.

Положив одну руку на кнопку пуска лифта, я спрашиваю Тайлера, готов ли он. Шрам на тыльной стороне моей кисти припух красным и блестит как пара губ, точно копирующих поцелуй Тайлера.

Томатный суп, наверное, еще не остыл, потому что согнутая штука, которую Тайлер запихивает в штаны, ошпаренно-красная, как большая креветка.

Глава 11.

В Южной Америке, в Зачарованной Земле, мы могли бы переправляться вплавь через реку, и в мочеточник Тайлера заплыли бы маленькие рыбки. У них острые цепкие плавники, которые выталкивают назад воду, поэтому рыбки взобрались бы вглубь по Тайлеру, оборудовали бы себе гнездо и приготовились бы метать икру. Бывает много вещей хуже того, как мы проводим эту субботнюю ночь.

— Нет ничего хуже того, — заметил Тайлер. — Что мы сделали с мамой Марлы.

Я говорю: «Заткнись!»

Тайлер говорит — французское правительство могло бы отправить нас в подземный комплекс за пределами Парижа, где даже не хирурги, а техники-недоучки отрезали бы нам веки для испытания токсичности дубильного аэрозоля.

— Бывает и такое, — говорит Тайлер. — Почитай газеты.

Самое худшее, — я-то знаю, что Тайлер учинил с мамой Марлы, но ведь в первый раз с момента нашего знакомства у Тайлера появились живые оборотные средства. Тайлер урвал настоящие деньги. Позвонили из Нордсторма и оставили заказ на две сотни кусков дорогостоящего туалетного мыла сроком до рождества. Если они заберут его по договорной цене в двадцать баксов за кусок, — у нас будут деньги, чтобы погулять субботней ночью. Деньги, чтобы починить утечку в газопроводе. Пойти на танцы. Если в дальнейшем не надо будет заботиться о деньгах — я смогу уйти с работы.

Тайлер называет себя Мыловаренной Компанией на Пэйпер-Стрит. Люди говорят, что его мыло — самое лучшее.

— Хотя могло быть и хуже, — замечает Тайлер. — Ты бы по ошибке съел маму Марлы.

Со ртом, набитым «цыпленком Кунга Пао», я могу выговорить только — «Заткнись к чертям!» Эту субботнюю ночь мы проводим на переднем сиденье «импалы», модели 1968-го года, сидим в двух креслах в первом ряду стоянки подержанных машин. Мы с Тайлером разговариваем, пьем пиво из банок, и переднее сиденье этой «импалы» побольше, чем диваны у некоторых. Эта часть бульвара вся уставлена машинами, в бизнесе такую стоянку называют «стоянкой движков», машины здесь стоят до двухста долларов, и целый день ребята-цыгане, которые держат эти стоянки, торчат по своим оклеенным фанерой офисам неподалеку и курят длинные тонкие сигары.

Все машины здесь — те драндулеты, на которых катались ребята во время учебы в колледже: «гремлины» и «пэйсеры», «мэйверики» и «хорнеты», «пинто», грузовички-пикапы «интернешнл харвестер», «камаро» и «дастеры» с пониженной подвеской, «импалы». Машины, которые хозяева сначала любили, а потом выбросили на свалку. Животные в загоне. Платья подружки невесты в секонд-хенде Гудвилла. Со вмятинами, следами серой, красной, черной грунтовки на боках, с кусками замазки на корпусе, который никто уже не придет полировать. Пластик под дерево, кожзаменитель, хромированный пластик салонов. Ребята-цыгане даже не запирают двери автомобилей на ночь. Фары машин, проезжающих по бульвару, освещают цену, выведенную краской на большом выгнутом ветровом стекле «импалы» марки «Кинемаскоп». Написано — «США». Цена — девяносто восемь долларов. Изнутри она читается как «восемьдесят девять центов». Ноль, ноль, точка, восемь, девять. Америка просит вас позвонить.

Большинство машин здесь продаются по цене около ста долларов, у каждой на лобовом стекле, у места водителя, прикреплено торговое соглашение — «КАК ЕСТЬ».

Мы выбрали «импалу», потому что, если уж нам придется провести ночь в машине, это должна быть машина с самыми большими сиденьями.

Мы давимся китайской дрянью, потому что не можем вернуться домой. Было два выбора — либо переночевать здесь, либо проторчать всю ночь в ночном дэнс-клубе. Мы не пошли в ночной клуб. Тайлер говорит — музыка там настолько громкая, — особенно ритм-секция, — что она насилует его биоритмы. В последний раз, как мы туда ходили, Тайлер сказал, что громкая музыка его укатала. Плюс ко всему — в шуме невозможно разговаривать, — поэтому после пары стаканов любой посетитель начинает чувствовать себя центром внимания, — правда, полностью отрезанным от общения с окружающими.

Ты — труп из таинственного английского детектива.

Сегодня мы ночуем в машине, потому что Марла вломилась в дом и грозилась вызвать полицию, чтобы меня арестовали за то, что я приготовил ее мать, потом с грохотом понеслась по комнатам, подняв крик, что я — вампир и каннибал, пиная стопки «Ридерс Дайджест» и «Нейшнл Джеогрефик», — и я оставил ее там, в скорлупе дома.

Сейчас, после инцидента с ее умышленным самоубийством при помощи снотворного «Ксенекс» в Отеле Риджент, трудновато мне представить, как Марла будет звонить в полицию, но Тайлер сказал, что неплохо будет переночевать снаружи. Просто на всякий случай.

На случай, если Марла сожжет дом.

На случай, если Марла выберется и вернется с пушкой.

На случай, если Марла осталась в доме.

Просто на всякий случай.

Я пытаюсь сосредоточиться:

Глядя на белый лик луны,

Звезды никогда не злятся:

Ля-ля-ля, конец.

Сейчас, когда по бульвару проезжают машины, когда я сижу с пивом в руке в «импале», перед тяжелым, холодным рулем марки «Бэйклайт», диаметром где-то в три фута, и потрескавшееся виниловое сиденье колет мне задницу сквозь ткань джинсов, Тайлер говорит:

— Еще разок. В точности расскажи мне, что произошло.

Неделями я не обращал внимания, чем занимается Тайлер. Однажды я пошел с ним в офис Вестерн Юнион и увидел, как Тайлер отправляет телеграмму матери Марлы.

«УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ ТЧК».

Тайлер показал клерку читательский билет Марлы и подписался Марлой на телеграфном бланке, потом прикрикнул на клерка: мол, да, Марлой могут иногда звать и парня, а клерку следует заниматься своим делом.