Читаем без скачивания Путь летчика - Михаил Водопьянов

Лететь по компасу в Николаевск опасно. Судя по сводке, там снегопад. Пробиваться вниз рискованно, можно налететь на высокую сопку, около Николаевска их много. Итти же по низам, бреющим полетом, тоже нельзя: вдруг Галышев или Доронин вернутся и не заметим, как налетим друг на друга.

Решил возвратиться. Через два часа сажусь в Хабаровске. Подбегают механики.

– В чем дело? Почему вернулся? С мотором что случилось?

– Нет, - говорю, - мотор работает хорошо, самолет тоже исправный.

– Так почему же вернулся?

– Погода плохая, поэтому и вернулся.

В этом полете я особенно остро чувствовал важность и ответственность дела, порученного мне партией и правительством, и обдумывал каждый шаг. Прежде я нередко шел на риск. Сейчас как бы переродился.

На другой день я вылетел вновь. Снегопад не прекращался. Пролетел полпути до Николаевска. Попадаем в пургу, и самолет начало сильно кидать. В плечо меня толкает механик и говорит:

– Давай вернемся в Нижне-Тамбовское. Там я видел на реке ровное место.

В это время машину бросило вниз так резко, что я обеспокоился, как бы не врезаться в какую-нибудь сопку. Механик был прав, надо было прервать полет.

Спустя непродолжительное время после посадки на льду реки Амур, к нам прибежали местные жители – сначала ребята, потом мужчины. Мы попросили проводить нас на метеорологическую станцию. Начальник метеослужбы сообщил, что в Николаевске такая же плохая погода, как и в Мариинске, куда мы попали.

Посовещался с товарищами – решили отложить полет.

За день погода так и не улучшилась. Пришлось ночевать. Утром я благополучно прилетел в Николаевск. Галышева и Доронина там не было; они уже вылетели на Охотск.

К вечеру я догнал товарищей в Охотске. Галышев и Доронин были очень довольны: мы опять вместе.

Тяжелым был путь из Охотска до бухты Ногаево. Летели мы на высоте две тысячи метров. День был ясный, но как нас качало! Смотришь на высотомер – две тысячи двести и вдруг тысяча восемьсот, внезапно проваливаешься вниз. Мне было не так страшно; у меня машина пилотажная, а вот у Галышева и Доронина пассажирские. Им досталось. Вдобавок ветер был встречный. Шестьсот пятьдесят километров мы летели шесть часов, тогда как это расстояние на моем самолете можно было покрыть за три часа двадцать минут.

В Ногаеве нам рассказали, что в этот день в Японии разрушило целый город и потопило несколько пароходов. Мы попали в крыло этого тайфуна.

Здесь нам пришлось сидеть пять суток. Дня четыре так пуржило, что вокруг ничего не было видно. Гижига сообщала по нескольку раз в день, что у них свирепствует пурга, видимость пятьсот метров.

Двадцать седьмого марта мы полетели в Гижигу. Сначала погода благоприятствовала, но скоро стала ухудшаться. Я обогнал товарищей; пошел впереди, чтобы не бояться столкновения.

Скоро попали в пургу. Видимость почти совсем исчезла. Возвращаться опасно: за мной идут две машины.

С трудом преодолел я пургу. Вздохнул свободнее. Впереди показалось море. Оставляя обрывистый берег слева, я благополучно дошел до Гижиги, но когда увидел приготовленный для нас аэродром, то ужаснулся: границы площадки были обозначены бревнами, да такими, что, если попадешь на них, - наверняка поломаешь машину.

Мы просили, чтобы аэродром был размером в тысячу метров. Нам честно приготовили такой аэродром в виде узенькой полоски – сто пятьдесят метров ширины на тысячу метров длины. А тут как на зло боковой ветер.

В Гижиге перестарались. В какой-то инструкции вычитали, что посадочное «Т» кладется против ветра. Положили «Т» против ветра, перехватив всю площадку черным полотном. Но так как ветер сдувал знак «Т», то для крепости прихватили полотно опять же бревнами. Я сделал круг над аэродромом, другой, третий: «Не год же, - думаю, – летать! Надо садиться». Сел хорошо.

Приказал срочно убрать с аэродрома бревна и выложить «Т» вдоль площадки. С минуты на минуту могли показаться товарищи. У них тяжелые самолеты, и сесть им еще труднее, чем мне.

Галышев и Доронин в этот день не прилетели: из-за плохой погоды они вернулись в Ногаево. На другой день они были приняты по всем правилам аэродромной службы.

Следующим пунктом было Каменское. Там зажгли костры, положили «Т». Первым пошел на посадку Доронин. Самолет его коснулся снега, попал на надув, сильно подпрыгнул. Летчик не растерялся, подбавил газу и подтянул самолет. Стал сажать второй раз. Шасси не выдержало, сломалось, самолет лег на лыжи и тут же остановился. Доронин выскочил из машины и выложил знак о запрещении посадки.

Мы стали кружиться и ждать. Галышев не выдержал, сел на реке, в километре от аэродрома, и стал рулить к строениям. Я подумал: «Там теперь четыре понимающих дело человека. Не сяду, пока они не дадут сигнала». Федотов, бортмеханик Галышева, нашел ровное место, лег и изобразил собою «Т». Тогда я сел рядом с ним.

На самолете Доронина поставили запасное шасси и сменили винт, но из-за пурги нам пришлось просидеть на культбазе пять дней.

По вечерам я проводил с местными жителями беседы об авиации. Особенно оживленно меня слушали в национальной партийной школе. Молодые коряки спрашивали, могут ли их принять в летную школу, и очень обрадовались, когда на этот вопрос я ответил утвердительно.

Четвертого апреля мы, наконец, прилетели в Анадырь и стали готовиться к последнему прыжку.

Через некоторое время после нашего прилета в дом, где мы остановились, вошли два измученных человека в грязных комбинезонах.

Это были механики самолета Демирова из группы Каманина.

Отогревшись, они рассказали нам о своих злоключениях.

Вчера утром самолет вылетел из Майна-Пыльгина, прилетел к Анадырскому заливу, но попал в густую дымку. Ориентировку потеряли. Анадырь не нашли. Заметили яранги и решили сесть, чтобы определиться. Но чукчи по-русски говорить не умели и ничего объяснить не смогли.

Полетели дальше. Шесть раз садились, но ориентировки так и не восстановили. Бензина осталось очень мало. Решили сесть в седьмой раз у домика, надеясь встретить там русского человека. Опять разочарование – это не дом, а рыболовный сарай, ни единого живого существа. Посреди сарая лежат две железные бочки. Демиров зло толкнул одну из них, она еле качнулась. Открыли, а там оказался бензин… Немедленно вылили полторы бочки в баки, а на оставшемся бензине стали греть воду для мотора.

Вдруг слышат – летят самолеты. Люди принялись махать руками, кидать вверх рукавицы, стрелять и даже кричать. Но самолеты один за другим пролетели, не замечая сигналов.

Стараясь воспользоваться хорошей погодой, Демиров приказал запускать мотор, но мотор не завелся. Не было сжатого воздуха, да и людей нехватало. Тогда Демиров послал механиков за помощью. Вот они и набрели на нас.