Читаем без скачивания Иосип Броз Тито. Власть силы - Ричард Уэст

Несмотря на все трудности, что ждали ее впереди, новая Югославия в действительности отнюдь не являлась искусственным образованием, этаким делом рук иностранных мечтателей-прожектеров. Хотя на протяжении долгого времени южные славяне были разделены историей и религией, в этническом и языковом отношении то была одна из самых однородных стран Европы – в большей степени, чем, скажем, обитатели Британских островов. Не стоит забывать о том, что в годы, когда югославы после долгих веков разделения вновь оказались вместе, южные ирландцы пытались вырваться из многовекового политического союза.

Когда Тито в конце 1920 года вернулся домой, Югославия только приходила в себя после брожения, охватившего после войны всю Центральную Европу, и в особенности побежденные нации. В Хорватии и Словении славянские крестьяне восставали против иностранных землевладельцев. Тито утверждает, хотя, возможно, и не без преувеличения, что в Загорье «каждую ночь горел какой-нибудь замок, и на следующее утро начиналась дележка крестьянами господских владений»[84]. Подобно тому, как в 1573 году кумровецкие крестьяне – правда, неудачно – попытались взять приступом замок Цезарграда, так и в конце 1918 года они совершили попытку захватить замок, также принадлежавший семейству Эрдеди. На этот раз им удалось прорваться внутрь, где они, похватав все ценное, устроили затем пожар и в конце концов взорвали древнее здание.

Тито с гордостью описывает эти подвиги.

Через пятьдесят лет некоторые из замков и дворцов, чудом избежавшие крестьянского гнева, были превращены в его летние резиденции.

Тито презрительно отзывается о «буржуазном» Национальном Совете, члены которого 1 декабря 1918 года съехались в Белград, чтобы «отдать дань» регенту Александру и объявить о создании Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев. Зато он высоко отзывается о Степане Радиче, лидере хорватской крестьянской партии, который предупреждал делегацию накануне отъезда: «Семь раз отмерь… Это грубая политическая ошибка – навязывать народу „fait accompli“ вашего собственного изобретения[85]»[86].

В попытке объяснить, почему в 1918 году коммунисты противостояли созданию Югославии, а в 1945 году помогали как только могли, Тито бичует алчность и транжирство регента, сменившего на троне отца в 1921 году:

Он не только убедил парламент увеличить его содержание по цивильному листу, но и возглавил Национальный банк, а в конечном итоге даже сделался фермером. Он прибрал к рукам бывшее государственное хозяйство в Топчидере и продавал на белградском базаре яйца и овощи, соревнуясь с крестьянами. Солдаты королевской гвардии гнули на него спину без всякой платы и торговали на рынке в военных штанах и гражданских пальто королевскими овощами.

Ушлый король также открыл предприятие по производству вина и сливовицы в Тополе и Демир Капия. Вся эта собственность была освобождена от налогов на том основании, что это личные владения короля![87]

Все эти обвинения странно слышать от Тито, который впоследствии будет жить как король за счет страны, причем ему и в голову не придет ставить цивильный лист[88] на голосование свободно избранного парламента, а кроме того, Тито было далеко до знаний и сметки Александра в сельскохозяйственных и банковских делах.

Общественное брожение в Югославии в первые два года после войны имеет весьма отдаленное отношение к Александру, зато весьма непосредственное к коммунистическим революциям в России, Венгрии и Баварии. В Загребе полк, в котором когда-то служил Тито, принял участие в мятеже, и на его усмирение были брошены сербские части при поддержке французской колониальной армии. Так длинный список наций, брошенных на прекращение братоубийственной резни южных славян, пополнили вьетнамцы.

Хотя Югославия отказалась участвовать в подавлении коммунистической революции в Венгрии, профсоюзы страны приняли участие в международной забастовке протеста против интервенции. В Загребе, согласно городскому справочнику, опубликованному в годы коммунистической эры, к бастующим присоединились рабочие табачной фабрики и фабрики, перерабатывающей цикорий, банковские служащие, работники шляпной, кожевенной, карандашной фабрик, официанты, железнодорожники и парикмахеры.

Насколько можно судить по этому перечню, в отличие от Рура или промышленного Севера Англии, Загреб не мог похвастаться многочисленным пролетариатом. И хотя Югославская коммунистической партия набрала во время выборов 1920 года 12% общего числа голосов, лучших своих успехов она добилась в аграрных районах Черногории и Македонии и весьма плачевных – в промышленно развитой Словении. В 1921 году югославские коммунисты переключились на террористические акты и даже пытались совершить покушение на короля – и в результате утратили поддержку у населения. Именно в это время Тито начал свою революционную карьеру.

Вернувшись в родной Кумровец, Тито узнал, что мать его умерла, а отец переехал в другую деревню. Вот почему им с Пелагеей ничего не оставалось, как переехать в Загреб.

Из мемуаров Тито нам известно, что там он работал официантом, вернее, принимал участие в забастовке официантов, а затем вновь занялся кузнечным ремеслом. Платили ему, однако, жалкие три кроны в час, чего едва хватало, чтобы заплатить 600 крон в месяц за крошечную комнатушку. Затем он получил место механика на мельнице в Велико Тройство, в шестидесяти милях к востоку от Военной Крайны Славонии. Здесь он познакомился с коммунистами и возможно, даже вступил в партию. У его жены Пелагеи вскоре по прибытии в Югославию случился выкидыш, а затем еще два. Четвертый ребенок, мальчик по имени Жарко, родился в Велико Тройство и выжил.

Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, или СХС, хорваты обычно расшифровывали так: «сербы хотят всего» («Srbe Носе Sve»), в то время как сербы – «только хорваты все испортят» («Samo Hrvati Smetaju»).

Известная доля истины имелась и в той и другой интерпретации. Сербы вышли из войны с высоко поднятой головой, расправив плечи, гордые своей военной доблестью. Однако за самоуверенностью и независимостью духа скрывался неистребимый страх, что весь мир настроен против них. Этот страх берет свое начало в поражении на Косовом поле в 1389 году, когда десятки тысяч сербов сражались на стороне турок. На протяжении пятисот лет османского ига сербы мечтали об отмщении отступникам-славянам в Косово, Черногории, Санджаке и Боснии-Герцеговине, убедив себя в том, что эти люди на самом деле по происхождению турки, выучившие сербский язык. Страдания под гнетом Османской империи, а затем вечные угрозы и гонения со стороны австрийцев и немцев привели к тому, что у сербов выработалось нечто вроде мании преследования. Как у отдельно взятой личности, так и у целой нации мания преследования питает самое себя.

– В Европе два козла отпущения: мы да евреи, – частенько говаривали сербы. И поскольку они твердо уверовали в то, что весь мир их ненавидит, сербы нередко сами своим поведением провоцировали эту ненависть.

В новой Югославии сербы были главенствующей нацией не только в численном отношении. Благодаря своей предшествующей независимости и королю, а также вследствие того, что во время войны они сражались на стороне победителя, сербы обеспечили себе доминирующее положение. Сербы составляли большинство офицерского корпуса в армии, на гражданской службе и в полиции, причем не только в самой Сербии, но и в Боснии-Герцеговине, где они, кстати, являлись национальным меньшинством. И хотя словенцы неплохо уживались с сербами, остальная часть страны была недовольна таким положением.

Такт и терпение – вот те два основополагающих качества, без которых невозможно сплавить страну воедино, но именно их и недоставало сербам. На старой Военной Границе, в Крайне, и в несколько меньшей степени в остальной Хорватии основу полиции составили сербские потомки «гренцеров», которые не утруждали себя проявлением уважения к национальным чувствам хорватов. Сербы грубо вели себя по отношению как к албанцам в Косове, так и к болгарам в Македонии[89]. Однако с самой худшей стороны они показали себя в том, что касается сараевского покушения 1914 года.

С самого начала войны и на протяжении четырех лет кровопролития союзники твердо верили в то, что их дело правое и что Королевство Сербия не причастно к убийству эрцгерцога Франца Фердинанда. Затем в 1924 году министр бывшего сербского кабинета написал в газетной статье, что премьер-министр Пашич знал о готовящемся заговоре. Зарубежные сторонники сербов, например, Р. Ч. Сетон-Уотсон, умоляли Пашича выступить с опровержением, однако тот на протяжении более чем года хранил молчание, а затем просто отмахнулся от статьи, назвав ее сфабрикованной. Он считал ниже своего достоинства отвечать борзописцам с их злобными нападками на Сербию. Однако худшее не заставило себя ждать.