Читаем без скачивания Россия в войне 1941-1945 - Александр Верт

Вот уже несколько месяцев, как Кремль получал на этот счет особые и серьезные предупреждения. В начале февраля, после своего визита в Анкару, Стаффорд Криппс сообщил советскому Комиссариату иностранных дел, что немцы готовятся вторгнуться на Балканы и что в «недалеком будущем» они планируют также нападение на Советский Союз. Примерно в это же время Самнер Уэллес передал аналогичную информацию советскому послу в Вашингтоне Константину Уманскому. В апреле последовало знаменитое послание Черчилля Сталину. Эти предупреждения воспринимались с подозрительностью, как «не беспристрастные»; несомненно, советские руководители опасались, что англичане и американцы стремятся втравить русских в войну и превратить их в «английскую пехоту». Однако в послевоенной советской «Истории войны» утверждается, что и советская разведка в Польше, Чехословакии и даже в Германии давала правительству обширную информацию о происходящем.

Как бы то ни было, можно наверняка сказать, что Сталин и Молотов оба полностью сознавали угрозу нападения Германии, но все еще надеялись, что они могут отсрочить роковой час - по крайней мере до осени, когда немцы, быть может, не решатся напасть; а потом, к 1942 г., СССР сможет лучше подготовиться к войне.

Договор, заключенный СССР с Югославией, не напугал и не остановил Гитлера. Правда, перед этим был проведен ряд маленьких и субтильных «антигерманских» демонстраций - кое-какие булавочные уколы в прессе, как мы видели, и еще несколько небольших демонстраций, таких, как присуждение в марте 1941 г. Сталинской премии яро антинемецкому фильму Эйзенштейна «Александр Невский», а также некоторым другим произведениям, выдержанным в определенно патриотическом духе и направленным против захватчиков, таким, как роман Алексея Толстого «Петр Первый», оратория Шапорина «На поле Куликовом» и роман Сергеева-Ценского об обороне Севастополя. Что касается закулисных разговоров, то в конце марта заместитель председателя Исполкома Коминтерна Д. 3. Мануильский заявил, что, по его мнению, «войны с нацистской Германией теперь вряд ли избежать». Эти его слова обошли всю Москву. Больше того, в марте группа советских офицеров из окружения маршала С.К. Тимошенко пригласила на вечер английского военного атташе. Разговоры велись сдержанно и осторожно, пока атмосфера не потеплела, и дело кончилось тем, что некоторые советские командиры стали пить за «победу над нашим общим врагом». Они не скрывали своей глубокой озабоченности общей обстановкой и особенно положением на Балканах[12].

Официально, конечно, советские власти не выражали никакого беспокойства. После подписания советско-югославского договора югославский посланник в Москве Гаврилович (как он мне сам потом об этом рассказывал) спросил у Сталина: «А что будет, если немцы повернут против вас?» На что Сталин ответил: «Что ж, пусть попробуют!»

13 апреля - в день падения Белграда - был подписан пакт о нейтралитете между СССР и Японией. Это была сомнительная гарантия, но. все же какая-то гарантия, которой русские заручились перед лицом растущей германской угрозы. Все в Москве были поражены тем, как исключительно любезен был Сталин с Мацуокой, японским министром иностранных дел, который приехал из Берлина в Москву для подписания пакта.

Сталин даже совершил такой беспрецедентный жест, что лично явился на вокзал проводить Мацуоку. На перроне он обнял его и сказал: «Ведь мы тоже азиаты, а азиаты привыкли держаться вместе!» Заручиться в этих условиях нейтралитетом Японии, взять с Японии обещание не нападать на СССР независимо от каких-либо обязательств, подписанных ею с «третьими сторонами», было действительно немалым достижением. Пока Япония будет верна своему слову, Советскому Союзу не будет грозить война на два. фронта в случае нападения Германии. Сталин был в необычно веселом настроении во время этих проводов и, расхаживая под руку с Мацуокой по перрону, даже обменивался рукопожатиями с железнодорожными служащими и пассажирами, которые случайно попадались ему навстречу.

Правда, он также обхватил рукой за шею и германского военного атташе полковника фон Кребса, который тоже пришел проводить Мацуоку, сказав: «Мы и с вами тоже останемся друзьями, не правда ли?» Но что для Сталина было важнее всего в этот день, так это пакт с Японией. В отношении немцев Сталин больших иллюзий не питал. Характерно, что в конце апреля он позвонил Илье Эренбургу и сказал, что его антинацистский роман «Падение Парижа» теперь можно будет опубликовать. (Эренбург по этому телефонному звонку заключил, что война с Германией стала теперь, по мнению Сталина, неизбежной.)

В день Первого мая состоялся весьма внушительный парад на Красной площади, в котором участвовали моторизованные части, много новых танков KB и Т-34, сотни самолетов. В Москве ходили слухи, что все эти войска прямо из Москвы пойдут в Минск, Ленинград и на польскую границу. Посол граф Шуленбург записал 2 мая, что в Москве сгущается напряженная атмосфера и что слухи о предстоящей советско-германской войне становятся все более настойчивыми. В этот день Гитлер выступил с речью о войне на Балканах; как и в двух предыдущих речах, он опять ничего не сказал о Советском Союзе.

5 мая в Кремле был устроен прием для сотен молодых офицеров, выпускников военных академий. На приеме выступил с речью Сталин. Официально об этой речи ничего не сообщалось сверх того, что на следующий день было напечатано в «Правде». Статья в «Правде» была озаглавлена: «Торжественное собрание в Большом Кремлевском дворце, посвященное выпуску командиров, окончивших военные академии». В ней было написано:

«Товарищ Сталин в своем выступлении отметил глубокие изменения, происшедшие за последние годы в Красной Армии, и подчеркнул, что на основе опыта современной войны Красная Армия перестроилась организационно и серьезно перевооружилась. Товарищ Сталин приветствовал командиров, окончивших военные академии, и пожелал им успеха в работе. Речь товарища Сталина, продолжавшаяся около 40 минут, была выслушана с исключительным вниманием».

Ясно, что за 40 минут он сказал гораздо больше, чем только это.

Указом Президиума Верховного Совета от 6 мая 1941 г. Сталин, бывший до тех пор «только» Генеральным секретарем ЦК партии, был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров, то есть главой Советского правительства. Молотов стал заместителем Председателя СНК, оставаясь в то же время наркомом иностранных дел.

Широкая публика, естественно, увидела сигнал опасности в этом назначении Сталина главой правительства; ведь если бы условия были более нормальные, этого не произошло бы. Одним из тех, на кого эти перемены в правительстве произвели наибольшее впечатление, был германский посол граф Шуленбург, который в ряде своих депеш в Берлин утверждал, что Сталин решительно против всякого конфликта с Германией. Но в Берлине не очень-то прислушивались к его рекомендациям проводить умеренную политику; Гитлер уже давно решил напасть на СССР, и его мало интересовало, что думал или что советовал делать Шуленбург, сторонник традиционной бисмарковской «Ostpolitik» («восточной политики»).

В ближайшие после этого несколько недель мы были свидетелями ряда таких странных на первый взгляд шагов Советского правительства, как закрытие посольств и миссий стран, которые были теперь оккупированы немцами, таких, как Бельгия, Греция и Югославия, что означало признание - если не де-юре, то де-факто - их захвата Германией. С другой стороны, в мае 1941 г. было официально признано недолговечное антианглийское правительство Рашида Али в Ираке - стране, с которой Советский Союз не имел ранее дипломатических отношений.

В довершение всего военным властям в пограничных и других районах были вновь даны строжайшие указания ни в коем случае не сбивать немецкие самолеты, совершавшие многочисленные разведывательные полеты над советской территорией.

Также в мае, через несколько дней после назначения Сталина главой правительства, Москва была озадачена и встревожена сенсационной новостью о полете Гесса в Англию. 12 мая ТАСС сообщал из Берлина, что, по словам немцев, Гесс «сошел с ума»; но в телеграммах ТАСС из Лондона об этом ничего не говорилось, и сразу же возникло подозрение о готовящейся англо-германской сделке - за счет русских, разумеется.

Однако советская печать очень мало писала про Гесса и этот его шаг. Это была щекотливая тема в момент, когда все внимание надо было уделять состоянию отношений с нацистской Германией. Все делалось, чтобы не раздражать Гитлера. В частности, полным ходом продолжались поставки нефти и других дефицитных товаров Германии, тогда как последняя не торопилась с отправкой в СССР промышленного оборудования в соответствии с соглашением.

В то время как Шуленбург продолжал сохранять дружественный тон в своих беседах с Молотовым, германское правительство ровно никак не отвечало на дружественные экономические и дипломатические жесты советских властей. Представляется поэтому, что не иначе как с целью зондажа Сталин - точно за неделю до германского вторжения - решил опубликовать знаменитое сообщение ТАСС от 14 июня - документ, которому суждено будет занять видное место во всех советских трудах по истории войны. Вот текст этого знаменитого сообщения ТАСС: