Читаем без скачивания Девочка и олень - Эдуард Пашнев

Прозвенел звонок, захлопали крышки парт, ребята шумно покидали класс. Надя отодвинулась к стене, чтобы не мешать. Оберегая свою руку, она уходила последней. Коридор загудел под топотом многих ног.

Неожиданно дверь распахнулась, и в класс, мешая друг другу, заглянули двое мальчишек. Они были в видавших виды пальто и в помятых кепочках.

— Здесь! — крикнул один.

— Надьк, это мы, — объявил другой и, словно застеснявшись своего ухарского вида, сдернул с головы кепку и вошел в класс.

— Чиз и Юриз! — вырвалось у Нади. — Откуда вы взялись?

Игорь Сырцов смущенно переступил с ноги на ногу и, не зная, что сказать, нахлобучил только что снятую кепку опять на голову.

— Мы за тобой, — сказал он. — Пойдем.

— Куда? — засмеялась Надя.

— Домой. Мы — твой почетный караул. Мы тебя проводим домой, чтобы никто не толкнул, — он взял с парты портфель. — Мы только вчера узнали. Зойка сказала, что твои родители не могут каждый день тебя встречать. Пусть они не волнуются. Мы тебя будем встречать. Ты не думай — нам такое пионерское поручение дали на совете отряда.

Наде было очень приятно видеть ребят.

— Разве бывают такие поручения? — смущенно спросила она.

— В армии бывают, — сказал Юриз. — Если бы Чапаева не убили, а только ранили, около него четыре человека ходили бы, чтобы его никто не толкнул.

— Зато нам теперь не надо собирать макулатуру, — поделился своей радостью Чиз. — У нас есть поручение — тебя после школы охранять. Чем ходить по этажам и выпрашивать старые газетки: «Дяденька, дайте немножко макулатуры», лучше мы тебя будем провожать.

— Ты долго будешь болеть? — поинтересовался Юриз на улице.

— Врач сказал — месяца два.

— Вот хорошо, — обрадовался Чиз. — Мы каждый день будем тебя провожать.

— Не провожать, а сопровождать, — поправил его друг. — Мы не провожающие, а сопровождающие лица.

Они шли по обе стороны от Нади, как настоящие телохранители, и зорко глядели вперед, чтобы какой-нибудь прохожий ненароком не толкнул девочку…

Встреча с Чизом взволновала Надю. Некоторое время она шла по залам музея, не замечая развешанных по стенам картин. Черные прямые волосы, прямая челочка, темные дужки очков отражались в стеклах, в пейзажах Утрилло, в аквариуме с красными рыбками Матисса, в воде Сены, написанной Марке, в голубоватых треугольниках лица королевы Изабеллы Пикассо. Стекла растаскивали очки, волосы, челочку, полоски свитера на отдельные блики, и Надя воспринимала это, как продолжение своей прозрачности, растворимости в мире. Но теперь к настроению ясности и легкости примешивалась грусть о несбывшемся. Не побывала на вечере танцев в своей первой школе, не поговорила с Чизом, не встретилась до сих пор с Маратом.

Дверь из музея на улицу была тугая, и Надю почти выбросило, как из катапульты, в узенький, продуваемый ветром переулок. Посетители музея старались как можно быстрее преодолеть открытое пространство, и только один странный человек никуда не торопился. Постукивая ногой о ногу, он прогуливался недалеко от выхода.

— Чиз, ты чего здесь делаешь? — изумилась Надя.

— Тебя жду, — замерзшими губами ответил он. — Пойдем, я куплю тебе пирожное и кофе.

— Какое кофе? Что ты придумал?

Они перебежали улицу и спрятались от ветра за большим домом.

— Ты не думай, Надьк, я за свои деньги, — объяснил Чиз. — Я даже костюм за свои деньги купил. Мы с ребятами телеграммы носим. Как полмесяца — так зарплата. Пойдем, Надьк, а?

В стеклянном павильоне на проспекте Калинина они заняли столик у стены и некоторое время молча прихлебывали кофе и ели пирожное. На тарелке возвышалась гора эклеров, трубочек, бисквитов.

— Чиз, зачем ты столько взял? Мы же это ни за что не съедим.

— А я, Надьк, больше не Чиз, — грустно оказал он.

— Почему?

— Юрка уехал в Киев. Его отца перевели в Киевский военный округ. И я остался один. Какой же я после этого Чиз? Нас же прозвали вместе, а по отдельности мы не Чиз и не Юриз.

Надя засмеялась. Сквозь стеклянную стену ей были видны прохожие, обтекавшие павильон со всех сторон, и автомобили, двумя стремительными потоками несущиеся навстречу друг другу. Мелькнул щупленький парень в куртке и мохнатой кепке с длинным козырьком. Надя привстала: так он был похож на Марата.

— Надьк, куда ты смотришь? — спросил Чиз.

— Я думала, что увидела знакомого, — виновато сказала она. — Я все время надеюсь встретить одного человека. Он мне очень нужен.

— Как встретить? На улице?

— На улице. Или в музее или в театре. Где-нибудь, — она с-грустью посмотрела в широко раскрытые, непонимающие глаза Чиза.

— А ты его фамилию знаешь?

— Знаю.

— А где живет — не знаешь, да?

— И где живет знаю.

— Надьк, а зачем он тебе? — растерянно заморгал ресницами Чиз и поправил галстук.

— Доложить о выполнении пионерского поручения, — грустно засмеялась девочка. — Нет, правда. Я в Артеке была президентом КЮДИ. А он был вожатый наш. Когда мы уезжали, он сказал, чтобы мы продолжали свою деятельность. Вот я и хочу встретить его и доложить, что меня и в школе избрали президентом. Я и в музее сегодня была знаешь зачем?

— Встретить его хотела?

— Нет, — засмеялась Надя. — Намечала диспозицию экскурсии. Наш класс поведу в следующее воскресенье к Давиду.

— Надык, ты влюбилась в него, да? — спросил Чиз.

— В кого? В Давида?

— Нет, в вожатого.

— Я не знаю, что это такое — «влюбилась», — очень серьезно ответила она и посмотрела сквозь стеклянную стену павильона, сквозь людской поток и автомобили куда-то далеко, где мог быть сейчас Марат.

— А я знаю, — тихо сказал Чиз.

Он отхлебнул глоток кофе и, поставив стакан на стол, подпер рукою подбородок. Печально вытянувшаяся из галстука шея была у него такая же длинная, как рука.

— Расскажи про ребят, — попросила Надя. — Федорова как там?

— Федорова ничего. Все ничего. И я тоже ничего.

Он махнул рукой, опять поправил галстук, который почему-то сползал все время набок, и потянулся за трубочкой с кремом.

— Ты ешь. Ты, Надьк, не волнуйся, ты обязательно его встретишь. Я знаю одно место, где каждый человек раз в месяц обязательно бывает.

— Какое место?

— Памятник Пушкину.

— Это место и я знаю, — сказала Надя.

Глава VIII. Давид

По коридору осторожно прошлепал в тапочках отец, заговорил шепотом с мамой на кухне. Надя запрокинула руки за голову и потянулась сладко, как в детстве. Из зеркала старенького шкафа на нее смотрела улыбающаяся девочка. Она выпростала из-под одеяла руку и погрозила сама себе пальцем:

— Смотри не подведи!

— Ты с кем там разговариваешь? — заглянул отец.

— С собой. Даю себе последние наставления, как вести экскурсию, — улыбнулась ему дочь.

— Может быть, я с вами все-таки пойду?

— Нет, папа, я сама.

Она была счастлива оттого, что лежала в уютной кровати, оттого, что слышала посвистывание чайника на кухне, оттого, что видела перед собой отца. И она была немножко несчастлива из-за Марата. Она была постоянно счастлива и несчастлива по этой причине.

В метро Надя рассматривала сидящих напротив пассажиров, и многие лица ей были приятны, как хорошие рисунки или картины. Она ехала одна, потому что в новой школе у нее не было еще подруг, если не считать Ленку. Эта самолюбивая девчонка обещала зайти, чтобы вместе ехать, то вечером прислала с братишкой записку, что не желает «нести шлейф президентского платья» и потому пусть на почетный эскорт Надя не рассчитывает. Странная выходка! Обижаться было бы глупо. Обижаются на тех, кого любят, а к Ленке Надя только приглядывалась. Недоразумения начались чуть ли не с первого мгновения, как только Надя села рядом с ней за парту. На уроке черчения щеки Ленки вдруг запылали краской обиды. Qua сузила свои большие серые глаза и остреньким, напряженным локтем отодвинула тетради и книжки, случайно заехавшие на ее территорию.

— Ты что? — спросила Надя.

— Не люблю, когда подглядывают.

— Я не подглядываю. То, что у тебя в тетрадке, есть и на доске.

— Ну и смотри на доску.

— Почему ты так разговариваешь?

— Я не хочу, чтобы ты со мной сидела.

— Почему?

— Потому что ты знаменитая девочка, а я никто. Почему ты не взяла у меня циркуль? Предпочитаешь лучше испортить чертеж, чем попросить циркуль?

Надя обезоруживающе улыбнулась.

— Он мне не нужен. У меня есть своя готовальня в портфеле. Но я не люблю черчение и провожу окружность, лишь бы провести. На глазок. Поняла? Но если тебя раздражает такое мое отношение к урокам черчения, я могу попросить, чтоб меня пересадили.

Они разговаривали шепотом, не глядя друг на друга.