Читаем без скачивания «Тигр» охотится ночью - Виктория Дьякова

– Но что у них за новая организация, мама? – спросила, несколько успокоившись, Наталья. – Они создали новые СС?

– Тебя это не должно интересовать, моя дорогая, – покачала головой Маренн. – Это их дела, вот пусть они ими и занимаются. Главное, ты живешь здесь, во Франции, со мной и Джилл. Кстати, если у тебя что-то сложится с Францем, я буду настаивать, чтобы вы оба жили здесь с нами. В Германии тебе пока делать нечего, поскольку ты русская. А проблемы мужчин, связанные с созданием новой организации, лично мне понятны. Жизнь наступила хоть и мирная, но она с каждым днем непомерно дорожает. И поскольку многие бывшие солдаты и офицеры не смогли найти себе в ней достойного места, они вынуждены рассчитывать лишь на помощь боевых товарищей, ибо больше им надеяться не на кого. Необходимо добиваться увеличения пенсий для выживших в той войне и пособий для вдов и детей, оставшихся без кормильцев. Добавь сюда же ранения, которые с годами дают о себе знать все чаще и болезненнее, а лечение, как ты знаешь, отнюдь не дешевое. Ну и, конечно, нельзя сбрасывать со счетов сохранившийся в их сердцах и умах боевой дух. Посуди сама: как еще можно спастись от тоски по былым временам, если не собираться всем вместе хотя бы изредка в одной организации? Но тебя, повторяю, все это не должно волновать. Тебе хватает работы и в клинике, а ведь нужно еще и учиться, и набираться опыта, и строить – хочешь ты того или нет – личную жизнь. Даже если Франц и будет время от времени отлучаться на встречи с друзьями и соратниками, ничего от этого не изменится, поверь. Всё, увы, в прошлом: ваффен СС никто уже не вернет, все наши дивизии разгромлены, а наши знамена, как ты знаешь, лежат перед вашим Мавзолеем в Москве. Но надо продолжать жить, постараться приспособиться к новым условиям и законам мирной жизни. Трудно, я знаю, однако никуда от этого не деться. Кстати, – неожиданно резко сменила Маренн тему, – а тебе самой-то этот Мейер понравился?

– Что ты, мама?! – округлила глаза Наталья. – Он противный и… И вообще он воображала!

– Кто, Мейер? – рассмеялась Маренн. – Вот уж никогда не замечала за ним такого греха. Он простой парень, к тому же очень смешливый. Несмотря на напускную строгость, весьма демократичен в общении. Его подчиненные всегда были от него без ума. Однажды, представь, Мейер все свои генеральские нашивки и кресты на солдатский мундир повесил! Ну разве кто-нибудь из ваших генералов такое сделал бы? Нет, нет, Натали, ты не права насчет Мейера. Поверь мне, он намного проще, чем даже Йохен. Которого, кстати, моя подруга Лиза Аккерман, я тебя знакомила с ней в прошлое Рождество, называет не иначе, как «задавакой». Знает, говорит, что красивый, вот и строит из себя принца. Ему, мол, только все самое особенное подавай, а не каких-то там Тось с Дусями. Любит, дескать, воображение окружающих будоражить и зависть к своей персоне вызывать. Впрочем, отчасти тут Лиза права: Йохену действительно нужна такая же «задавака», как он сам. Вроде меня, например. Я ведь тоже очень многим кажусь весьма сложной дамой со скверным характером. А Йохену как раз это и интересно. Мы с ним, как говорится, нашли друг друга. Между прочим, друг Лизы Генрих Мюллер считал меня женщиной довольно самокритичной, и это так и есть. Поэтому повторюсь: Шлетт и Мейер намного проще, чем ты думаешь, Натали. С ними можно ладить.

– Сомневаюсь, – насупилась Наталья. – Этот Мейер сам рассказал мне, что где-то под Херсоном собственноручно расстрелял почти полдеревни жителей. Причем из-за того лишь, что кто-то случайно то ли покалечил, то ли убил его собаку. По-моему, он очень страшный человек, мама! Неужели его рассказ – правда?

– Может, и правда. Я там не присутствовала, поэтому засвидетельствовать не могу, – вздохнула Маренн. – Конечно, ему не следовало сообщать тебе такие подробности о себе, ибо никакого геройства в его поступке, если таковой действительно имел место быть, я не вижу. Поэтому осмелюсь предположить, что он солгал. Просто, как я уже говорила, распустил перья перед красивой женщиной. А с другой стороны, ты и сама была на той войне, и многое видела. К сожалению, понятия «можно-нельзя» и «хорошо-плохо» утрачивают на войне свое истинное значение, приобретают расплывчатые границы. Когда нервы накалены до предела, когда захлестывают эмоции, когда адреналин требует выхода, а вокруг полно оружия и ты чувствуешь себя всесильным и неуязвимым, далеко не каждый способен сохранить самообладание в той или иной ситуации. К тому же, если помнишь, чувства ненависти и жестокости намеренно культивировались пропагандой с обеих воюющих сторон. Поэтому совершенно не обязательно, что человек, совершивший нечто дурное и предосудительное на войне, является отпетым злодеем и в обычной жизни. Война – это вообще злейшее из зол. Только к чему нам сейчас ворошить прошлое? Я ведь тоже могу вспомнить бесчинства русских солдат в Берлине. Впрочем, ты и сама там была в сорок пятом…

– И все помню… – Наталья в ужасе прикрыла глаза ладонями. – Это было отвратительно, мама! А ведь многие наши женщины сами поощряли солдат, чтобы те насиловали немок! Но в том доме, где остановились мы, никого и пальцем не тронули. К нам даже женщины из соседних домов прибегали, прятались в подвале у нашей хозяйки. И тот майор, гауптман, которого ты спасла, очень жестко относился к подобным вещам. Он и на фронте безобразий не позволял, а уж в Берлине тем более. Харламыч опять же хоть пожилой да хлипкий, а тоже запросто по шее мог дать за непотребство. Но таких как они было мало, к сожалению… Между прочим, однажды я даже сама не выдержала: взяла автомат и собралась идти в дом напротив, чтобы разом там весь бедлам прекратить. Но меня Иванцов удержал. Сказал: никто не посмотрит, что ты старший лейтенант, и саму изнасилуют. А виновных, мол, потом ищи-свищи. Сидите, сказал, при мне вместе со снайпером Прохоровой и никуда не рыпайтесь. Так вот и жили – ни шагу без мужского сопровождения. Мне если куда надо было пойти, так Иванцов ко мне Харламыча с автоматом приставлял, иначе никак. Повезло мне, в общем, с майором, заботливый был, – она ностальгически улыбнулась. – Возможно, только благодаря ему я на войне и выжила…

– Давно хотела спросить тебя, Натали, а в каком именно доме в Берлине вы жили?

– На Вильгельмштрассе, на углу. Большой серый дом.

– Помню, – грустно вздохнула Маренн. – Там раньше внизу очень уютное кафе было. Джилл ездила туда обедать с Ральфом. И с подружками своими там же встречалась.

– Мне иногда становится страшно, мама. Я смотрю вокруг и не верю, что все это со мной происходит.

– Но ведь здесь не страшнее, чем было там? – мягко улыбнулась Маренн.

– Нет, не страшнее.

– Просто это твоя судьба, моя дорогая, – Маренн снова привлекла Наталью к себе, поцеловала в лоб. – И не самая худшая, как выясняется. Все могло сложиться гораздо печальнее. Ты знаешь, Натали, когда-то очень давно, – она снова вздохнула, – один священник в соборе Нотр-Дам сказал мне, что если у человека есть Судьба, она никогда не будет легкой. Судьба, по его словам, это состояние постоянной борьбы, когда приходится плыть не по течению, а против него. И жизнь уже доказала мне, что тот священник был прав. В небеса ведет узкая дорога, и твоя судьба, Натали тоже следует по этой дороге. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Когда-то я тоже очень долго шла своей дорогой одна, но накануне краха всего, что меня окружало, оказавшись практически на грани отчаяния, я встретила свое спасение – Йохена. Мы оба выдержали испытание многолетней разлукой. Тебе, девочка моя, предстоит пройти по такой же дороге. Широкие дороги ведут, как правило, к искушениям и, как следствие, к бедам. Только узкие дороги бывают правильными, хотя и заставляют преодолевать много трудностей. Так что верь мне: вот как я встретила человека, вернувшего мне радость жизни и веру в будущее, так и ты рано или поздно встретишь того, кто протянет тебе надежную руку. А может, уже и встретила, только пока не осознаешь этого… Однако мы, кажется, заболтались тут с тобой не на шутку, – встрепенулась вдруг она, – пора возвращаться к честно́й компании. Отнеси пока, пожалуйста, чашки, – Маренн подвинула к Натали поднос, – а я сейчас закончу с соком и принесу кофе.

– Хорошо, мама, – послушно взяла поднос Наталья.

– И прошу тебя, девочка моя, – Маренн ласково убрала волосы с ее лица, – улыбайся почаще! Все, забудь о прошлом! Война закончилась, и надо думать только о будущем! Ты же у меня молодая, красивая, многое умеешь, прекрасно играешь на рояле, у тебя очень приятный мелодичный смех. Не хорони себя заживо!

– Хорошо, мама, – повторила, смутившись, Наталья и быстро вышла из кухни.

…Едва Маренн успела слить сок в хрустальный графин и насыпать кофе в кофеварку, как сзади неслышно подкрался Йохен и положил руки ей на талию.

– А я тут кое-что подслушал, – признался он тоном мальчишки-проказника, развернув ее лицом к себе. – Ты действительно считаешь меня «задавакой», а?